Помню горечь соленого ветра,
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра
Уходила в тумане земля;
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук, —
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук,
Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Черной пропастью мне показалась
За бортом голубая вода.
Николай Николаевич Туроверов
В этом году исполняется 95 лет со дня исхода Русской Армии генерала Врангеля
14-17.11.1920. - Последние части Белой Армии оставили Крым.
Как каждый год, просим всех Вас, рассеянных по всему свету, организовать в Вашем месте нахождения, эту памятную панихиду, поминающую о героическом подвиге наших предков Галлиполийцев и всех войнов Белого Движения.
ВЕЛИКИЙ ИСХОД
О том, как проходила эвакуация, сохранилось много свидетельств. Следуя идеологическому заказу, советские источники (и в большей мере, произведения искусства, особенно кинематограф) изображали красочные картины панического бегства белогвардейцев из Крыма: драки за места на пароходах, отчаянье, слезы и плач. Люди, остервенело карабкающиеся на борт по корабельным канатам; во множестве облепившие трапы. Эти образы запечатлелись особенно ярко в известных художественных фильмах: «Служили два товарища», «Бег».
И все же в реальности эвакуация происходила иначе. Так, в Севастополе улицы патрулировали чины комендатуры, казаки и юнкера. Случаи мародерства немедленно пресекались. На улицах, примыкавших к порту, было поставлено оцепление, пройти через которое можно было, только имея при себе специальные пропуска.
К центру Севастополя нескончаемым потоком тянулись автомобили, телеги, повозки. Этот поток начинался где-то далеко за городом. Как вспоминал очевидец, «ехали в основном тыловики и беженцы, многие с семьями. <…> Иногда в потоке оказывалось несколько подвод, в которых вповалку на сене лежали военные, или проезжали несколько тачанок, запряженных четверкой замечательных лошадей, с пулеметами, укрепленными на заднем сидении; это были, по-видимому, остатки какой-нибудь разбитой или разбежавшейся военной части».
С утра следующего дня стали проходить на погрузку воинские части. Следовали они в образцовом порядке, не останавливаясь и не растягиваясь. Их встречали специально выделенные офицеры и провожали прямиком к пристани.
К 14 часам 14 ноября 1920 года погрузка на корабли была завершена. Несколькими часами ранее, в 10 утра, Врангель объехал на катере грузящиеся суда, затем вернулся на Графскую пристань, где в этом время снимались последние заставы юнкеров. Главнокомандующий обратился к ним с речью:
«Оставленная всем миром, обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю. Мы идем на чужбину, идем не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании выполненного до конца долга. Мы вправе требовать помощи от тех, за общее дело которых мы принесли столько жертв, от тех, кто своей свободой и самой жизнью обязан этим жертвам…»
Днем Врангель с сопровождавшими его офицерами вновь погрузился на катер, который доставил барона на борт крейсера «Генерал Корнилов». Судно простояло на рейде до ночи, и после того, как бухту покинули почти все корабли, снялось с якоря. Но взяло курс не к берегам Турции, а в Ялту и Феодосию. Врангель пожелал лично убедиться, что и здесь погрузка прошла успешно.
Надо сказать, что хотя эвакуация из Севастополя происходила организованно и спокойно (насколько это было возможно в той непростой обстановке), она не обошлась без трагических сцен. С болью и слезами расставались родные и близкие. Отплывая от родных берегов, военные и гражданские беженцы испытывали тяжелые чувства. Сердце сжималось при виде пристаней и причалов, заполненных провожающими. Не все эти люди остались в Крыму по собственной воле.
Пароходы просто не могли вместить всех желающих. Нервозность людей еще больше усилил пожар, вспыхнувший к утру 14 ноября прямо в порту. Горели пакгаузы, между которыми лежали штабеля ящиков со снарядами. По счастью, взрывов удалось избежать – срочно выделенные команды казаков сбросили ящики в море. Но, отплывая от берега (перегруженные сверх всякой меры, корабли двигались очень медленно), эвакуирующиеся на всю жизнь запомнили висящее над городом багровое зарево.
Сложно проходила эвакуация из Феодосии и Керчи. Здесь уже шли погромы, пытались распоряжаться вышедшие из подполья большевистские военно-революционные комитеты. Поэтому, чтобы обеспечить погрузку, врангелевцам пришлось восстанавливать элементарный порядок. Кроме того, эвакуацию осложняли скверные погодные условия. Из Азовского моря в Керченский залив течение нанесло большое количество льда, который заставлял суда дрейфовать. Некоторые из них вскоре сели на мель. Определенные трудности сопровождали погрузку на корабли в Ялте и Евпатории. Как и в соседних портах, здесь остро ощущалась нехватка судов, воды и угля. И все же эвакуация их этих портов прошла относительно спокойно.
Последние корабли Русской эскадры отплыли от крымских берегов 17 ноября 1920 года. На 126 судах страну покинули 145 693 человека, не считая судовых команд. В том числе около 50 тыс. чинов армии, свыше 6 тыс. раненных, остальные – служащие различных учреждений и гражданские лица и среди них около 7 тыс. женщин и детей. Из флота юга России ушли все суда, которые смогли устоять на воде: 66 вымпелов (18 боевых судов, 26 транспортов и 22 мелких судна), 9 торгово-пассажирских пароходов, мелкие суда торгового флота и почти все частновладельческие.
НА ЧУЖИХ РЕЙДАХ
Путь на чужбину был трудным. Перегруженные людьми и ценным имуществом, корабли добирались до берегов Турции в течение нескольких дней. Скученность, теснота, отсутствие бытовых удобств, не были единственными проблемами, которые военным и беженцам пришлось испытать на себе. Не хватало питьевой воды и провизии. В день на человека выдавалось по стакану жидкого супа и по нескольку галет. Через четыре дня такого питания те, кто не имел с собой никаких съестных припасов, уже не могли подняться, чтобы сделать глоток свежего воздуха. Сложнее всего приходилось тем судам, которые вышли из Керчи. Они попали в семибалльный шторм, в результате чего затонул эсминец «Живой», на борту которого находилось 260 человек.
Тяготы корабельного быта не шли ни в какое сравнение с тревожными мыслями, которые одолевали практически всех.
«Что нас ждет впереди?» – этот вопрос задавал себе каждый, вне зависимости от звания, чина и принадлежности к какому бы то ни было классу.
Многие верили, что эвакуация – дело временное, и вскоре они вернутся, чтобы продолжить борьбу. Лишь самые прозорливые понимали, что, вероятнее всего, покидают страну навсегда.
ПИР ПОБЕДИТЕЛЕЙ
Горька была участь изгнанников. Но пережитое ими не шло ни в какое сравнение с тем, что выпало на долю оставшихся.
«Освобождение Крыма»; «Последняя страница Гражданской войны»… Именно так до самого краха СССР именовала победу над Врангелем и взятие полуострова осенью 1920 года советская пропаганда. Пышно отмечались годовщины, писались книги, снимались фильмы, слагались песни, стихи. Устраивались многолюдные митинги, произносились цветистые речи. Еще в 1970-х годах памятные мероприятия не обходились без участия «ветеранов» – участников штурма «перекопских твердынь». Целые поколенияГорька была участь изгнанников. Но пережитое ими не шло ни в какое сравнение с тем, что выпало на долю оставшихся.
«Освобождение воспитывались в убеждении, что только с приходом красных войск осенью 1920 года трудящиеся Крыма сбросили с себя «ярмо угнетения» и зажили человеческой жизнью.Реальность свидетельствует об ином. Не освобождение и не долгожданный мир принесли жителям полуострова армии Южного фронта. Ликвидировав последний оплот организованного сопротивления большевизму на юге России, победители продолжили войну, теперь уже – с поверженным и безоружным врагом.
«Действовать со всей решительностью и беспощадностью», «вымести Крым «железной метлой» – такие настроения преобладали среди большевистских функционеров, чекистов и красноармейцев.
Обещания амнистии, данные накануне советским командованием, были забыты, и практически сразу в Крыму развернулся массовый красный террор. Надо сказать, что за время Гражданской войны насилие неоднократно захлестывало крымскую землю. Но эта вакханалия расстрелов и казней приобрела поистине апокалиптические масштабы, оставив позади все прежние ужасы.
«В освобожденном Крыму еще слишком осталось белогвардейщины, – писала 5 декабря 1920 года газета «Красный Крым».– <…> Мы отнимем у них возможность мешать строить нашу жизнь. Красный террор достигает цели, потому что действует против класса, обреченного самой судьбой на смерть, он ускоряет его погибель, он приближает час его смерти! Мы переходим в наступление!»
Массовые расстрелы происходили по всему полуострову, превращенному большевиками в громадный концлагерь. Уничтожались не только солдаты и офицеры армии Врангеля, но и гражданское население: дворяне, священники, врачи, медсестры, учителя, инженеры, юристы, предприниматели, журналисты, студенты. Жертвами репрессий также стали рабочие. Те, во имя кого большевики и делали революцию. Денно и нощно чрезвычайные «тройки» особых отделов десятками и сотнями выносили смертные приговоры. Не было никакого следствия и суда. Единый росчерк пера на анкете, которую заполнял арестованный, – и участь несчастного была предрешена.
В Севастополе расстрелы происходили в районе Максимовой дачи (усадьбы севастопольского градоначальника Алексея Максимова), на территории современного Херсонесского заповедника, на городском, Английском и Французском кладбищах; в Феодосии – на мысе Св. Ильи; в Судаке – на горе Алчак; в Симферополе – в усадьбе Крымтаева (ныне затоплена водами Симферопольского водохранилища), районе еврейского кладбища и за железнодорожным вокзалом; в Алупке – в районе т.н. убитого места – на опушке леса возле бассейна Шаан-Канского водопровода; в Ялте – в имении нотариуса Алексея Фролова-Багреева (расстрелянного здесь же вместе с супругой).
Террор в Крыму достиг своего апогея в период с конца ноября 1920 по март 1921 года, затем пошел на спад. Точное количество жертв этой бойни едва ли когда-нибудь будет известно. Называются разные цифры: 12, 20, 50, 70, 80, 120, 150 тыс. человек. Неоспоримо одно: по числу убийств и по степени жестокости и организованности террор 1920–1921 годов был самым массовым и кровавым.
Даже карательные акции большевиков конца 1920–1930-х годов на крымской земле имели, вероятно, меньший размах. Для сравнения: по подсчетам, проведенным крымским историком Владимиром Брошеваном (к слову, совсем не симпатизирующим белым) на основании разрозненных и отрывочных архивных свидетельств, общее число жителей полуострова, репрессированных белогвардейцами и интервентами в 1918–1920 годах составило 1428 человек, из них только 281 приговорили к смертной казни.
Понятно, что приведенные цифры в какой-то мере занижены (тот же В. Брошеван в поздних своих работах называет и более высокие цифры), однако они не идут ни в какое сравнение с количеством убитых большевиками в Крыму.
А впереди многострадальную землю Тавриды ждало новое страшное бедствие – голод 1921–1923 годов.
Смотрите оригинал материала на сайте "Совершенно секретно" :
