12 апреля 1961 года. Первым было сообщение по радио. Гром среди ясного неба. Человек в космосе! Наш человек, советский. Звёздный час для всего человечества. А из всего человечества — звёздный час для художников оформителей, работающих в советских газетах. Им отдали первые полосы. Дело в том, что даже «центральные», выходившие на весь Советский Союз, газеты, не все успели опубликовать присланную ТАСС фотографию Юрия Гагарина. Вот художники и рисовали первые полосы газет так, как себе всё это представляли. Космонавта, его скафандр, летящую ракету. А представляли они себе это очень ярко. Благодаря научно-фантастическим романам и фильмам вроде «Туманности Андромеды». К реальности это не имело никакого отношения, но получилось красиво. Поговаривают, что некоторые газетные художники, особенно в районных газетах, на радостях оформили «космической тематикой» святая святых — Обращение к советскому народу ЦК КПСС, Президиума Верховного совета СССР и Правительства Советского Союза. В этих официальных сообщениях и намёка не было на историю с тремя конвертами. Ещё до старта ракеты было заготовлено три варианта сообщения ТАСС о полёте Гагарина. Первое — о том, что всё получилось, и всё хорошо. Второе — о том, ч о космонавт потерялся, и СССР просит помощи в его поисках на всём земном шаре. И третье — сообщение о трагической гибели первого в истории земли космонавта. Все сообщения были упакованы в пронумерованные конверты и отправлены в редакции центральных советских СМИ. Ответственные товарищи по специальному звонку из Кремля должны были вскрыть конверт с «нужным» номером. А «ненужные» пронумерованные конверты потом забрали сотрудники КГБ, Как и весь советский народ, калининградцы неделю отмечали полёт Гагарина. В своих воспоминаниях пережившие это очевидцы часто сравнивают свои переживания с переживаниями, испытанными 9 мая 1945 года. Старожилы рассказывают, что восторг пропитал всё и всех. Играли оркестры, люди выходили на улицы, несли самодельные нехитрые плакаты «Мы в космосе!» и «Ура Гагарину!». На радостях можно было обнять незнакомого человека на улице или просто пожать ему руку. Понятное дело, по русской традиции выпивали. Появились новые тосты: «За космос» и «За Гагарина». Ну и производные от них. Мой отец, инженер «Калининградэнерго», рассказывал, что один из его коллег поднял гранённый стакан «За советскую Луну!». Это было абсолютно нормально, и таких «импровизаций» с участием Марса и Венеры было очень много. А ещё счастливые советские люди в Калининграде запросто могли пригласить незнакомого, но разделяющего их восторг человека к себе в гости. Это тоже было нормально. Родившихся в калининградских роддомах мальчиков в массовом порядке называли Юриями. Ну и митинги и собрания, без которых в Советском Союзе не обходилось ни одно важное событие. «Такое возможно только у нас в стране, строящей коммунистическое общество, - приводит слова инженера управления экспедиционного лова А. газета калининградских рыбаков «Маяк» в номере за 13 апреля 1961 года, - Это наша партия коммунистов создала такую технику, воспитала людей, смело покоряющих пространство. Спасибо же славной Коммунистической партии и её ленинскому Центральному комитету!». В этой же статье «Маяка» приводятся слова капитана дальнего плавания З., Героя Советского Союза: «Как нам, советским людям, не гордиться таким поистине всемирно-историческим подвигом своего соотечественника! На такие подвиги способны лишь наши люди, взращённые и воспитанные славной Коммунистической партией! Мы, рыбаки, выражаем горячее сердечное поздравление Ю.А. Гагарину и от души желаем ему хорошего здоровья и счастья!». В этом запредельном восторге прозвучали слова Гагарина, сказанные им после полёта: «Облетев Землю в корабле-спутнике, я увидел, как прекрасна наша планета. Люди, будем хранить и приумножать эту красоту, а не разрушать её!». И сегодня мы с уверенностью можем сами себе ответить, насколько мы услышали это «хранить и приумножать, а не разрушать». Мне кажется, что «разрушать» то мы точно услышали, а вот остальное... Нет?
Александр Адерихин
По материалам Государственного архива Калининградской области
То, что я сейчас скажу - сугубо моё личное мнение. "Дворник" очень виноват перед авторским коллективом книги "Восточная Пруссия глазами советских переселенцев". Я не знаю, какая патриотическая муха укусила руководство газеты и лично некую Юлию Славину в 2002 году. Мне очень жаль, что в газете, которая по прежнему остаётся частью моей жизни, в 2002 году было напечатано вот это: http://www.dvornik.ru/issue/162/979/. Я не могу извиниться за газету. Я могу только сказать людям, которых я глубоко уважаю: мне очень жаль, что это было. И что в России очень часто патриот ты или нет, за тебя решает кто-то другой. Как бы ты не старался быть святее папы римского.
Чудище безродное как всё лучшее в русском
Юрий Костяшов, «Изгнание прусского духа», Terra Baltica №3, издательство Калининградского государственного университета, 2003 год. Глава «Борьба за русскую культуру». Как всегда, началось в Москве. Вначале было «дело профессоров Роскина и Клюевой». Поясню от себя: профессора изобрели препарат, которым можно было лечить некоторые формы онкологических заболеваний. А потом один из их друзей, побывавший в Америке в составе официальной делегации, передал рукопись книги профессоров о биотерапии рака Советско-американскому обществу. Друга по возвращении в СССР арестовали за государственную измену. А самим профессорам устроили «Суд чести». В «закрытом» письме ЦК ВКП(б) от 1947 года говорится: «...Пренебрегая насущными интересами государства и народа, забыв о своём долге перед Родиной, окружившей их работы заботой и вниманием, Клюева и Роскин лишили советскую науку приоритета (первенства) в этом открытии и нанесли серьёзный ущерб государственным интересам Советского Союза...» И далее: «...Перед лицом неопровержимых доказательств они пытались объяснить свои грязные поступки якобы гуманными, «чистыми» побуждениями. Судебное разбирательство вскрыло перед лицом широкого общественного мнения низкий морально-политический уровень этих людей, мелочность и низменность побуждений, руководивших их поступками, отсутствие элементарных понятий о чести и долге советского гражданина». «На местах» это «закрытое» письмо из ЦК восприняли как руководство к действию. Началась «борьба с космополитизмом», борьба настоящих патриотов с ненастоящими. Профессор Костяшов в своей работе пишет, что в Калининграде в сентябре 1947 года состоялось собрание комсомольского актива. В справке, составленной для обкома партии, говорится, что «критике подверглись и некоторые калининградцы». Также отмечается, что среди калининградских «комсомольцев и молодёжи имели место случаи низкопоклонства перед западноевропейской и немецкой буржуазной культурой». В качестве примера приводится учительница зеленоградской средней школы Смирнова. Она, «вместо того, чтобы воспитывать детей в духе советского патриотизма, в присутствии учащихся восхищалась бытовыми удобствами немецких квартир...» Как и во всей стране, борьба с безродными космополитами то затухала, то разгоралась вновь. Но учителя всегда были, как тогда говорили, в «перекрестье прицела» этой борьбы. Патриотизм внедрялся даже в биологии. В одной из справок от 1949 года по результатам проверок преподавания в школах биологии говорится: «Новые программы (преподавания) способствовали воспитанию учащихся в духе советского патриотизма и национальной гордости путём ознакомления учащихся с успехами социалистического сельского хозяйства, с достижениями русских учёных в изучении законов развития живой природы». Не могу не привести из этого же документа цитату, не имеющего ничего общего с борьбой за патриотизм, но красиво иллюстрирующую фон, на котором эта борьба шла: «Преподаватель биологии тов. Чайкина (школа №9), тов. Бойченко (школа №27) уроки на темы «Комнатная муха», «Паук — крестовик» проводили без показа этих животных, хотя они в изобилии встречаются в любом жилом доме».
Патриотический театр Особенно яростно боролись с космополитизмом в искусстве. Профессор Костяшов в своей работе рассказывает о деятельности уполномоченной Главреперткома (организации, осуществлявшей контроль за, в том числе, и сценическими произведениями) В. Савик — Сакс. В 1950 году она «принимала» у областного драмтеатра спектакль «Аленький цветочек». В акте приёмки спектакля указаны недостатки этой постановки. Например, актёры «не вскрыли музыкальности русской речи, которая в данном спектакле является одним из основных компонентов общего колорита». Но больше всего досталось актёру, играющему одного из главных героев - Чудище безобразное. По мнению товарища Савик — Сакс, Чудище безобразное - «это создание по русскому образцу и подобию, однако этот образ не вскрыт совершенно». Досталось и декорациям: «Действия происходят среди непонятных столбов, не свойственных русской архитектуре, мебель во дворце Чудища не соответствует русскому стилю (например, современная немецкая кушетка)». Дальнейшая «реализация спектакля» была запрещена. В спектакле «Аршин Мал — Алан» товарищ уполномоченная потребовала «Садовую скамейку немецкого образца заменить другим видом сиденья». В другом спектакле уполномоченной Главреперткома были вскрыты серьёзные недостатки: декорации были оформлены в стиле «не характерном для русской архитектуры 19 века» и «язык (артистов. — прим. авт.) излишне европеизирован». Речь идёт о спектакле «Бесприданница» Островского, классика русской литературы, который тогда играли в жёстком соответствии с авторским текстом. О чём есть запись в акте приёмки спектакля. В театре кукол была запрещена программа «танцы народов СССР». Потому что в этой программе «...Танцы исполняются уродливо, с расчётом смешить зрителя, не воспитывают в юном зрителе любовь к русским танцам, а наоборот, вызывают насмешки, что является порочным». Под этим документом стоит подпись всё той же Савик — Сакс.
Русские танцы С танцами — отдельная история. В «Изгнании прусского духа» профессор Костяшов приводит следующие слова директора Калининградского дома народного творчества товарища Целовальникова, призывающего «изжить влияние Запада в танцах», произнесённые 26 июня 1950 года на совещании танцевальных коллективов области. На этом же совещании начальник отдела культурно-просветительской работы товарищ Блоха высказался по-коммунистически конкретно: «В кратчайший срок изжить западные танцы. Танцы должны быть идейными, а не низкопробными. Необходимо в народных танцах выбросить терминологию иностранных языков. В классическом балете это вопрос (решить) гораздо сложнее, но постепенно и здесь (её) надо изживать...». Через некоторое время калининградские товарищи отчитались «на верх», что «в г. Калининграде на основных танцплощадках исполняются в основном русские бальные танцы». В те времена мало было быть патриотом. Надо было ещё быть патриотом правильным. Прочитавший на конкурсе художественной самодеятельности басню Михалкова «Рубль и доллар» учащийся коммунально — строительного техникума оказался патриотом не правильным. Он исказил смысл произведения и не смог «добиться ощутимой разницы в характере доллара и рубля», а рубль, как известно, в отличие от доллара «обладает внутренней силой, достоинством и благородством». В апреле 1949 года были разгромлены космополиты, окопавшиеся в Калининградском концертно-эстрадном бюро, этакой предтечи Калининградской филармонии. В специальной справке обкома ВКП(б) утверждается, что деятельность КЭБа есть не что иное, как «гнусное преклонение перед западноевропейским искусством». У обкомовских товарищей были все основания это утверждать. Во время проверки выяснилось, что репертуар КЭБа «насыщен заграничными опереттами», а артисты — чечёточники копируют «образчики, заимствованные в американском кабаке». Проверяющие приводят следующую статистику: в 1948 году артисты штатной эстрадной бригады исполнили неаполитанских песен и песен западных композиторов — 76 , музыкальных произведений западных композиторов — 8. Неополитанские песни дорого обошлись директору КЭБа товарищу Келдышу. Он был снят с работы, а дело на него решено было направить в прокуратуру. За неправильный патриотизм.
Видимо, современному молодому читателю уже надо объяснять, что такое советский коммунист. Это образ, созданный советской же пропагандой. Образ некоего «лучшего» человека - бессребреника, готового отдать жизнь за будущее счастье всех людей на всей планете — за коммунизм. Если верить советским книгам и фильмам, коммунисты, лучшие представители человечества, первыми вызывались на самые трудные работы и самые опасные задания. Один из поэтов тех лет написал: «Гвозди бы делать из этих людей, не было б крепче в мире гвоздей». Когда-то секретные партийные документы, сегодня хранящиеся в архивах, говорят другое. Советский коммунист — просто человек. Сын своего времени, в котором хватало и пафосных слов о любви к Родине, и двуличности людей, оказавшихся при партии власти.
Один из таких документов — «Отчёт о рассмотрении персональных дел коммунистов Калининградским обкомом ВКП(б) в 1947 году». В этом «Отчёте...» говорится, что «Характер партпроступков, совершённых коммунистами, определяется специфическими условиями состояния Калининградской области: наличием большой прослойки немецкого населения, значительным количеством трофейного имущества, близостью Литовской границы со сравнительно недорогими ценами на рынках на продовольственные товары по сравнению с Калининградской областью, слабой постановкой в первичных партийных организациях внутрипартийной и политической работы». Далее авторы «Отчёта...» делают пугающий вывод: «Всё это порождает даже такие аморальные поступки, как сожительство с немками, стремление к личному обогащению, граничащее с мелкобуржуазным перерождением, ряд случаев взяточничества, растрат, краж, спекуляции, пьянства и хулиганства».
Немецко-русская любовь Аморальное, «недостойное большевизма», сожительство с немецкими женщинами стоит на первом месте в списке партпроступков. И это «преступление на сексуальной почве» было очень распространено. Несмотря на строгое наказание нарушителей. В Государственном архиве Калининградской области хранится приказ военного коменданта города и крепости Кёнигсберг от 22 августа 1945 года. Один из пунктов этого приказа посвящён объявлению приговора чести капитану медицинской службы, начальнику здравоохранения города и крепости Кёнигсберг. Дело капитана, холостого, имеющего ранение в голову, рассматривал в открытом процессе суд чести офицерского состава. Суд рассмотрел и проверил материалы дела, а также выслушал показания офицеров — свидетелей. Это позволило суду установить, что капитан сожительствовал с немецкой женщиной Эльзой. Далее в приказе сообщается, что суд чести признал капитана «виновным в проступках, порочащих честь и достоинство офицера Красной Армии в сожительстве с немецкой женщиной». За преступление капитану объявлен строгий выговор. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Капитан медицинской службы, совершивший аморальный проступок, был беспартийным. Коммунистов наказывали строже. В «Отчёте о рассмотрении персональных дел коммунистов» от 1947 года приводятся конкретные случаи партпроступков коммунистов, исключённых за «непартийное поведение в быту, связь и сожительство с немками». Например, заготовитель городского Рыбкоопа, член партии с 1944 года. Он допустил преступную распущенность в быту. Имея семью, заготовитель вступил в сожительство с немкой, работавшей у него уборщицей. Когда заготовитель узнал, что его пассией интересуются следственные органы, он рассказал ей об этом, помог получить паспорт на другую фамилию и скрыться. Как надо было влюбиться в эту самую немку проверенному товарищу коммунисту, чтобы пойти на предательство? Настоящая «любовь по-русски»... Как и любовь другого коммуниста «при должности» из Полесского района. В «Отчёте...» приводится короткий список его преступлений: «Вступил в сожительство с немкой, рекомендовал её знакомым как свою жену, ходил с ней в кино и на прогулки, отдавал ей всю зарплату... ...Разрешал родственникам и знакомым немки устраивать выпивки в своей квартире и слушать заграничное радио». Любовь советских коммунистов к немецким женщинам не всегда была взаимной. Впрочем, коммунистов мнение немок не всегда интересовало. Например, заведующий Нестеровским районным отделом образования в 1947 году, видимо, устав сеять доброе, разумное вечное в подведомственном районе, «днём на дороге, будучи в пьяном виде, избил немку и, свалив её в канаву, изнасиловал».
Воры с партбилетами Но самым распространённым среди первых калининградских коммунистов преступлением была не «антипартийная любовь к немецким женщинам», а банальное «стремление к личному обогащению, граничащему с мелкобуржуазным перерождением». Заместитель директора курорта Гранц (ныне — город Зеленоградск. — Прим. авт.), член ВКП(б) с 1927 года, на новом месте устроил себе вполне «курортную» жизнь. Он распоряжался государственными средствами и продуктами «как лично ему принадлежавшими». Он «незаконно получил для себя 71 килограмм муки и 100 литров спирта, получал двойной оклад зарплаты, выдал своей жене, нигде не работавшей, рабочую карточку, содержал за счёт курорта домработницу-немку...». Помимо этого член партии с 1927 года перепродавал мебель, «взятую им из хозяйства курорта». В 1947 году начальником автобазы Леспромхоза в Славском районе работал коммунист, член партии с 1942 года. Этот верный ленинец-сталинец за несколько дней с размахом пропил 738 килограммов полученного им государственного фуражного овса. Член ВКП(б) с 1943 года, заведующий райздравотделом Багратионовского района, в целях личного обогащения отбирал у немцев — сотрудников больницы «мебель и другие вещи: шкаф, буфет, ковёр, стол, мягкие стулья и разную посуду. Присвоил продукты, предназначенные для питания больных: бочку ягодного сока, 30 кг. муки, и прочее...». Список присвоенного членом ВКП(б) у современного читателя может вызвать улыбку. Но в те жестокие времена советские отцы-переселенцы жили совсем в другой системе ценностей. Бочка ягодного сока в те голодные времена стоила целое состояние. Но состояние не такое большое, которое не дали заработать коммунисту-начальнику кабельной сети «Калининградэнерго». Этот представитель «ума, чести и совести нашей эпохи» заключал фиктивные частные договора на работы, которые по официальной разнарядке выполняли подчинённые ему рабочие. После чего коммунист получал за это большие «левые» деньги. Желая «скрыть свои незаконные действия» коммунист — начальник подписывал «левые» договора как «Афанасьева», и на эту же фамилию он получал деньги. Если посмотреть архивные сводки криминальных происшествий, то жестокое убийство из-за часов, пальто или отреза хромовой кожи на сапоги было скорее нормой жизни, чем ужасным событием. И коммунисты вносили в эту страшную статистику свой партийный вклад. В рассекреченном отчёте Областного управления милиции от 21 января 1947 года сообщается, что с 1 июля 1946 года по январь 1947 года удалось ликвидировать 64 бандитско-грабительские и воровские группы в составе 182 человек. В апреле того же 1947 года была ликвидирована банда из 22 человек, на счету которой ограбления, разбои, кражи и убийства. Все участники – военнослужащие Пролетарской Московско-Минской дивизии. Многие из них имели государственные награды и были членами комсомола и партии.
Первомайская демонстрация в Калининграде. 50-е годы. Фото: Государственный архив Калининградской области.
Посадить коммуниста Как говорится в «Отчёте о рассмотрении персональных дел коммунистов...», в 1947 году было рассмотрено 38 персональных дел коммунистов, осужденных только «за растраты и хищения зерна». Всё это — к вопросу о том, что при «эффективном менеджере» Сталине был порядок и никакой коррупции. У членов коммунистической партии были привилегии не только первыми подниматься в атаку. В Государственном архиве Калининградской области хранится специальное разъяснение первого прокурора области Захарова о порядке привлечения членов партии к уголовной ответственности. Члена ВКП(б) нельзя было арестовать, не получив на это разрешения у секретаря райкома. Если секретарь райкома разрешения не давал, следователь прокуратуры должен был обращаться к секретарю обкома. И так далее. Люди, которые стремились «жить при власти», причём при любой, были всегда и при всех политических режимах. При этом руководили ими далеко не всегда идеи и установки, этой самой властью декларируемые. Жизнь «при власти» всегда давала привилегии. Поэтому «в неё» и шли. Изменилась ли эта «партийная тенденция» в наши дни?
19 мая группа Экозащита и арт-пространство «Ворота» приглашают калининградцев на ставшее уже традиционным мероприятие – Весенние дни спасения каштанов. Участники встречи познакомятся с методами защиты каштанов от минирующей моли и развесят в кронах деревьев специальные феромонные ловушки. Зачем?
Залюбовались на цветение каштанов? И правильно! Не исключено, что пройдет несколько лет, и любоваться будет не на что. К рвению чиновников, с благословления которых каштаны в Калининграде превращаются в столбы, прибавьте странное раннее пожелтение и опадение листвы… Деревья не успевают накопить за лето питательных веществ, зимовать отправляются ослабевшие, а весной на них снова нападают крошечные, но весьма прожорливые гусеницы. Как считают исследователи, неоднократно повреждаемые деревья позже начинают цвести, у них сокращается годовой прирост, мельчают листья и плоды, снижается сопротивляемость инфекционным болезням…
Встречайте! Каштановая минирующая моль (Cameraria ohridella ) — опасный вредитель конского каштана, наносящий серьёзный ущерб городским посадкам. Ущерб, причиняемый этой молью в Европе, исчисляется сотнями миллионов евро в год. В начале 80-х годов вид был описан в Македонии, где югославские энтомологи Дешко и Димич обнаружили минирующую моль на конском каштане обыкновенном. Повреждения листьев были так сильны, что обратили на себя внимание исследователей. Интересно, что в Иране и Ираке, где в естественной среде растут обширные каштановые леса, моль-минер не обнаружена.
Зато уже в 1986 году было зафиксировано победное распространение вида на север. На протяжении всего нескольких лет каштановая минирующая моль заселила территорию Хорватии, Венгрии, Румынии и Австрии, к 1994 году достиг Чехии и Германии, в 1998 году отмечен в Польше и за пять лет расселился по всей её территории. Скорость расширения ареала в Польше составила 100 км в год. В 2002 году каштановая минирующая моль была отмечена в Швеции, Дании и Великобритании, в 2003 году впервые отмечен в России в Калининградской области. В 2006 году вид отмечен на юге Финляндии, в 2007 - в Литве, Латвии и Эстонии. Моль продолжает стремительно расселяться из-за широко используемого по всей Европе и в Азии конского каштана обыкновенного. Способы распространения моли-минера весьма широки: с посадочным материалом (куколки и взрослые бабочки могут зимовать в трещинах коры), с грунтом, тарой, багажом по железным дорогам, наземным и воздушным транспортом.
Как на беду, в Калининграде – по очень приблизительным и совершенно непроверенным подсчетам – десятки тысяч каштанов. Будь у нас их 200, как в городе Обнинске, можно было бы рассчитывать убедить местные власти заняться спасением любимых деревьев. Но не удалось! В 2013 году по обращению общественности калининградский городской совет депутатов рассмотрел вопрос о включении в городской бюджет статьи расходов на защиту каштанов от минирующей моли, однако, депутаты решили, что таких денег в казне нет. Не стал муниципалитет и организатором субботников по уборке и вывозу каштановой листвы, как делается это в Обнинске. Защита каштанов, как и многие другие явления нашей жизни, стала уделом общественного движения.
Чтобы убедиться в том, что метод уборки листвы работает, достаточно вспомнить чуток из курса биологии средней школы. Крошечная блеклая бабочка – а она, кстати, ничего и не ест – откладывает яички. Из яичек вылупляются едва различимые гусеницы, толщиной около трети миллиметра и длиной 3,5 мм, выедающие мякоть каштановых листьев, прокладывающие в листе длинные извилистые ходы - мины. Оттого и минер. Несколько мин сливаются в одно сухое бурое пятно, поврежденные листья скручиваются и опадают уже в середине лета. Но прежде чем это произойдет, гусеница перейдет в следующую стадию – замрет в конце одного из ходов неподвижной куколкой. Листья с куколками падают на землю, там происходит превращение – из куколки вылетает бабочки. И – опять все сначала: яичко – гусеница – куколка – бабочка. В общем, «у попа была собака». С мая по ноябрь успевает вывестись до 6 поколений и с новыми силами наброситься на каштаны.
Можно направить свои силы на летающих бабочек. Рано весной стволы каштанов обматывают клейкими ловчими поясами с феромонами, которые привлекают самцов каштановой моли, только что вылупившихся из перезимовавших в опавшей листве куколок. Метод этот в Калининграде опробован на модельной аллее каштанов, растущих в сквере на Московском проспекте напротив Кафедрального собора. В рамках одного из общественных проектов группой Экозащита были приобретены такие ловчие пояса: самцы действительно приклеиваются к ним, оставляя самок без внимания и потомства. Приемы с феромонами нужно повторять все лето, в расчете на новые поколения. Летом в кронах каштанов размещают специальные ловушки с теми же феромонами. По приблизительным подсчетам, полноценная защита дерева обходится в две с половиной тысячи рублей, к тому же специальные феромоны, рассчитанные на каштановую моль, покупать пришлось в Польше.
Так что больше уповаем на простой и доступный способ уборки листвы. Все исследователи в Европе, которые так или иначе применяли самые разнообразные методы защиты от каштановой моли, включая инъекции отпугивающих веществ в стволы и замену в посадках каштана конского на другие виды деревьев, сходятся в одном: до 85% успеха заключается в регулярной и тщательной уборке опадающей листвы под каштанами. Начиная с июля, когда опадают первые поврежденные листья, и заканчивая ноябрем. Перезимует под деревьями неубранная листва – в ней перезимуют и хорошо защищенные от холодов куколки, способные переносить морозы до -23 градусов. В одном килограмме сухой листвы – до 140 тысяч куколок, будущих бабочек. Одна бабочка способна отложить до 80 яиц… Серьезная угроза!
«Дворник» представляет проект калининградского фотохудожника Юрия Павлова «Запад России».
Фраза «Лицо - зеркало души» заезжена до банальности. Эта банальность не мешает нам заглядывать друг другу в глаза, чтобы понять, что чувствует здесь и сейчас человек перед нами. И как бы люди ни пытались научиться скрывать свои эмоции, в той или иной степени наши лица говорят. Часто — гораздо больше, чем мы говорим словами. В 2012 году калининградский фотохудожник Юрий Павлов начал снимать калининградские лица. Проект получил название «Запад России». Идея сделать фотографический «Запад России» появилась у Павлова в 1988 году во время посещения выставки фотографий из архивов Царской семьи, сделанных в начале прошлого века. Свою роль в появлении «Запада России» сыграли и работы американского фотографа Ричарда Аведона, который в 1985 году сделал множество портретов шахтёров, живущих на Западе США. Серия «На американском Западе» вошла в историю мировой фотографии. Она, как и потрясающие снимки из архива Царской семьи, была выполнена в технике бромо-серебряной фотографии. Сегодня эту технику часто называют «антикварной». Иногда — ушедшей. Она появилась на заре фотографии, во время Гражданской войны в Америке, в конце 19 века. Тогда фотографы появлялись на поле боя, нагруженные оборудованием, которое иногда перевозилось на двух телегах. Никакого самонаведения, пикселей, цвета, быстрого контраста, автоматического кадрирования и других технологий, сделавших современную фотографию доступной ребёнку. Бромо-серебро — это тот самый, часто смешной, деревянный ящик-фотоаппарат на треноге с гофрированным выдвижным объективом. Фотограф, делая снимок на таком аппарате, прячется от всего мира за чёрным покрывалом. Техника бромо-серебряных фотографий сложна и капризна. Опоздание на несколько секунд при проявке моментально «убивает» снимок. Это далеко не единственная сложность. Например, переминающийся с ноги на ногу фотографируемый человек легко «выходит» из кадра. Но у сугубо чёрно-белого бромо-серебряного снимка, техника которого практически не изменилась со времён Гражданской войны в Америке, есть неоспоримое преимущество перед современной электронной фотографией. На бромо-серебряной фотографии можно запечатлеть такие детали, которые современный электронный аппарат просто не может «разглядеть». Именно поэтому Юрий Павлов для своего «Запада России» выбрал технику бромо-серебряной фотографии. Сегодня «Запад России», поддержанный Союзом фотохудожников России и Министерством культуры Калининградской области, насчитывает около 200 бромо-серебряных портретов калининградцев. Среди них очень мало лиц друзей и знакомых самого Юрия Павлова. Как правило, лица для своего «Запада России» Павлов искал на городских улицах по всей области. Увидев нужное лицо, Павлов предлагал абсолютно незнакомому человеку сняться. Когда съёмка заканчивалась, человек уходил, часто не оставляя своих, как сейчас принято говорить, контактов. Пересъёмка — невозможна. Как бы интересно не было лицо «модели», если снимок не получался, дорогостоящая бромо-серебряная пластина отправлялась в мусорную корзину. Но те 200 портретов из павловского «Запада России"», которые получились, дают зрителю удивительную возможность. Благодаря этой сложной, капризной и «антикварной» технике бромо-серебро помогает зрителю установить контакт с эмоциональным миром человека на снимке. - Я искал лица ярких, самодостаточных, свободных людей, - рассказал Юрий Павлов «Дворнику», - и таких в Калининграде и области оказалась больше, чем кому-то может показаться... По окончании проекта все портреты будут переданы Юрием Павловым в Государственный архив Калининградской области на постоянное хранение.
На фото: Юрий Павлов во время работы над "Западом России".
Один умный человек, успевший пожить в коммунистическом Советском Союзе, как-то сказал, что в те времена мало было просто любить свою Родину. Надо было любить её правильно. Что правильно, а что нет, тогда определяла не некая очень субъективная «Родина», а вполне конкретные партийные бонзы. И у тех, кто по их мнению, любил Родину не правильно, были большие неприятности. Первая всесоюзная патриотическая зачистка началась сразу после Второй мировой войны. В историю нашей с вами Родины она вошла как «борьба с безродным космополитизмом». Современные историки до сих пор спорят, зачем эта компания была нужна Сталину. По одной из версий, советские солдаты и офицеры, прошедшие пол Европы, воочию увидели весь «ужас» империалистического образа жизни. Часто этот «ужас» в виде автобанов и отлично организованных фермерских хозяйств, вызывал у советских людей вопросы по поводу «преимуществ социалистического образа жизни». Помимо этого, в умах многих советских людей, недовольных своими бытовыми условиями, родился извечный российский вопрос «кто виноват?». В Советском Союзе на любой вопрос должен был быть ответ. Виноваты оказались преклоняющиеся перед Западом, особенно перед Америкой, «идолопоклонники». Также ответом стала «борьба с безродными космополитами» и другими «непатриотами». Жертвами этой борьбы — чистки в той или иной степени стали сотни тысяч человек. Одной из таких жертв стал в 1948 году калининградский адвокат Леонид Сац. Его печальную историю в 2006 году рассказал калининградский историк Евгений Маслов в своей работе «Калининградская адвокатура. Очерки истории и материалы для исследования».
Вопросы защиты Вновь созданная сразу после войны Калининградская коллегия адвокатов моментально «прославилась». Но не громкими судебными делами и изящными выступлениями в судах. В специальной справке Калининградского обкома ВКП(б), критикующей работу калининградской коллегии, прямо говорится, что в коллегию «проникли» пьяницы и рвачи. Архивные документы рассказывают об адвокате Н., который выпив, весь процесс проспал, а когда настала его очередь выступать, предложил судьям не судить своего подзащитного: «пусть он идёт домой, зачем его судить». Другой адвокат в суде Советска не просто напился сам, но и напоил женщину — народного заседателя. С которой, кстати, был замечен на улицах города в обнимку, что тогда являлось административным правонарушением. О качестве работы первых калининградских адвокатов говорит случай с адвокатом А., которого хотели назначить председателем коллегии. Выяснилось, что у него нет высшего образования. На этом фоне добровольно приехавший в Калининградскую область летом 1948 года адвокат Леонид Александрович Сац со своим послужным списком выглядел более, чем достойно. Родился в 1878 году, в 1903 году окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета, работал присяжным поверенным, восемь лет состоял членом Московской городской коллегии защитников. После Октябрьской революции преподавал в Московском институте красной профессуры, являлся юрисконсультом Академии наук СССР, работал адвокатом в Самаркандской и Ростовской областях и на Сахалине. В анкете, в графе национальность указано «русский». В Калининграде его назначили заведующим юрисконсультацией Светлогорска. Вне всякого сомнения, это был один из самых авторитетных калининградских адвокатов тех лет. Но в 1950 году для Леонида Александровича Саца всё закончилось. В марте 1950 года Президиум Калининградской областной коллегии адвокатов слушал доклад председателя Коллегии товарища Шакурова. Товарищ Шакуров говорил о «космополитических вылазках адвоката Сац на конференции молодых адвокатов». Старшие товарищи учили молодых не только премудростям профессии. В документах говорится, что молодые калининградские адвокаты «с пристальным вниманием прослушали» лекции «За советский патриотизм против буржуазного космополитизма» и «Моральный облик молодого человека». Адвокат Сац на конференции был назначен оппонентом адвоката Бонера, выступившего с докладом «Защитительная речь адвоката».
Адвокаты Маркс и Ленин Помимо всего прочего, в своём выступлении адвокат Бонер учил молодых коллег в начале своей речи, «когда судьи ещё не очень устали», приводить наиболее веские доказательства, а неубедительные и сомнительные оставлять на конец. Бонер много говорил о положении рук во время выступления, о внешнем виде адвоката, и о том, следует ли писать защитительную речь заранее. Сегодня подобным премудростям обучают на юридических факультетах. Но в 1950 году адвокату товарищу Бонеру серьёзно досталось. В протоколе собрания Президиума коллегии говорится, что выступление товарища Бонера на конференции молодых адвокатов было «пустым беспредметным, далёким от непосредственной задачи советского адвоката». Дело в том, что товарищ Бонер в своём докладе не обратил внимание на «умение адвоката давать политический анализ доказательств на основе Марксистской диалектики». Товарищ Сац, «имеющий большой практический стаж, пользующийся среди адвокатов репутацией человек большой эрудиции», не только не опроверг «неправильные выводы» товарища Бонера, но и усугубил их». Леонид Сац совершил несколько серьёзных проступков, тщательно запротоколированных коллегами. Например, он «не затронул имена «корифеев коммунистической науки Маркса, Ленина и Сталина». Также Сац «с таким же успехом обошёл имя мирового судебного оратора, патриота советской родины академика Вышинского». Зато Сац вспомнил «дореволюционного судебного оратора Плевако», который писал 10 речей и одиннадцатую произносил. В протоколе заседания отмечается, что председатель областной коллегии, рассказывая о вопиющем примере с дореволюционным Плевако, сказал следующее: «Сац забыл, что у Плевако другие цели и задачи и методы работы были совершенно другие. Он защищал преступление. У Плевако было время, может быть, 100 раз переписывать, так как получив «огромный куш» ему некуда было торопиться, а советский адвокат осуществляет повседневную функцию государственного работника, ему нет времени и надобности писать 10 речей...». Другое преступление адвоката Саца заключалось в том, что он «ориентировал адвокатов» призывать судей смотреть на преступление «чисто человеческими глазами». В заключение товарищ Шакуров сказал: «Мы должны понять, товарищи, что космополитизм - это идеологическая диверсия, появление этой идеи в рядах адвокатуры является особо опасным... Адвокат — работник идеологического фронта, поэтому к рассматриваемому вопросу мы должны отнестись со всей политической резкостью, подняв этот вопрос на надлежащую высоту». Вопрос на высоту подняли.
Покаяние Подобные «суды чести» тогда проходили по всей стране. Судили далеко не всегда инакомыслящих. Как правило, судили своих, таких же «правоверных» патриотов, как и сами «судьи». Никто не был застрахован от обвинений в совершении «космополитических диверсий», активного «идолопоклонства перед Западом» и прочих «моральных преступлениях» перед Родиной. Даже самые горячие коммунистические патриоты часто становились жертвами «проявлений пролетарской бдительности» со стороны таких же горячих патриотов. Выявление и обсуждение «безродных космополитов» в своих собственных рядах превратилось в некий партийный спорт. У руководителей заводов, редакций, институтов, школ, театров, и так далее, и в мыслях не было сообщить «наверх» что-то вроде: Знаете, а у нас на заводе космополитов нет. У нас все любят Родину. Безродные космополиты должны были быть в любой организации Советского Союза. Одним из непреложных законов такого жанра, как политический спектакль «суд чести», было обязательное покаяние осуждаемых. Дело космополита Саца исключением не стало. В своём выступлении адвокат Сац сказал, что во время конференции был «совершенно разбит в связи с болезнью жены». И что с провокационным докладом адвоката Бонера не знакомился перед его выступлением. И что если бы он познакомился, то смог бы «преподнести материалы доходчиво, как и думал их осветить». Но, как сказал сам осуждаемый Сац, «на самом деле получилось иное ввиду дурного состояния моей головы». На сей раз в выступлении товарища Саца были правильные цитаты из классиков марксизма-ленинизма. Часть обвинений в свой адрес Сац принял, часть — нет. В конце своей речи он заявил: «Я виноват, что преподнёс ряд высказываний неправильных, но космополитических мыслей у меня не было... Мы, как советские адвокаты, стоим на страже интересов государства...». Другим «законом жанра» «судов чести» было единогласное осуждение осуждаемого его коллегами. Один из выступающих калининградских адвокатов заявил: «При таком положении, я считаю, Сац не сможет осуществлять защиту на позициях Марксизма-Ленинизма и его выступления на суде будут политически неправильными...». За проповедование космополитических взглядов адвокат Сац был исключён из областной коллегии адвокатов. На момент исключения ему было 72 года.
Вопрос на высоте Как пишет в своей работе «Калининградская адвокатура. Очерки истории и материалы для исследования» историк Евгений Маслов, калининградская адвокатура потеряла своего самого опытного адвоката. В своих «Очерках...» Маслов утверждает, что изначально мишенью борцов с космополитизмом был адвокат Бонер, который покинул коллегию, присвоив деньги юрисконсультации и клиентов, но Леонид Сац клеймить своего коллегу не стал.
Этот текст написан Валерием Скляровым, блогером, журналистом и нетонущим боевым пловцом. Специально для проекта "Провинциальные архивы".
Мертвый лев Ярость и удивление вызывает внимательно изучение пожелтевших подшивок послевоенной «Калининградской правды». Если до прочтения заметок, написанных задолго до рождения, советского комсомольца Валерика Склярова мучал вопрос «почему так быстро развалилась советская империя?», то сегодня для меня ответ очевиден: Советский Союз обладал непобедимой армией, авиацией и флотом, но в решении политических, социальных, экономических и даже бытовых проблем – был совершенно беспомощен и даже жалок. Не верите мне, поверьте старым газетам - газеты всегда правы. Вот «Калининградская правда» за 1948 год, статья называется «В заводской столовой». Читаем: «Грязно и неуютно в рабочей столовой вагоностроительного завода. Шум, жалобы, толкотня. Помещение столовой закопчено, полы грязные, масса мух. Посуда моется в небольшом тазу в холодной воде...» И так дале по нарастающей про нерадивый персонал и несъедобные блюда.
Автор материала В.Калинина с удовольствием описывает весь этот первобытный сервис, на который рабочие даже пожаловаться не могут, потому что «книга жалоб находится в руках директора столовой т. Жалковского». Кто такой этот т. Жалковский, который не отдает книгу жалоб рабочим, большая часть которых фронтовики, прошедшие ад войны? Кто такой этот т. Жалковский, что он не боится попасть на страницы партийной, более того – единственной в городе газеты в таком уничижительном контексте? Кто этот т. Жалковский, что безобразно кормит рабочих в стране победившего пролетариата и в стране, где жив еще Иосиф Сталин и репрессии, как нам доказывают историки, все еще продолжаются? Железный человек? Герой Советского союза? Кощей бессмертный? Я не могу представить кем был этот товарищ и чем он руководствовался, когда довел учреждение общепита до такого безобразного состояния, и почему довел людей до того, что они написали в газету. Сегодня достаточно сделать один звонок, и такую клоаку, которую нам описала В. Калинина, моментально закрывают, а директора отдают под суд. Все, точка. Если вы думаете, что такой товарищ Жалковский был один, то я вас разочарую. «Калининградская правда» переполнена жалобами и фельетонами на безобразную работу магазинов, общепита и всей сферы бытового обслуживания. При этом статьи эти не заканчиваются привычными для современного читателя словами «прошу считать этот материал заявлением в прокуратуру». Обычно эту коммунальную катастрофу пытались как-то обсмеять, и попытки эти выглядят совершенно жалкими. Сержант Овчинников описывает посещение кинотеатра «Родина»: «Намучавшись в очереди за билетами и настоявшись в фойе, зрители – опять «в порядке давки» – проникают опять в зрительный зал и кое-как рассаживаются». Однако посмотреть киношку зрители не могут, поскольку качество изображение просто безобразное. И что? Сержант Овчинников звонит в НКВД, санэпидемстанцию, в Обком или требует назад свои деньги? Нет, фронтовик просто досадует. Он так и пишет: «Вот почему, покидая кинотеатр, вы невольно досадуете на поведение людей, ответственных в нём за наведение порядка».
«Невольно досадуете!» Возможна подобная ситуация в Калининграде образца 2014 года? Нет. Во-первых, потому, что и кинотеатра «Родина» больше нет. Похоже, что он с 1948 года так и не поменял отношение к своим зрителям, поэтому разорился. В этом здании сегодня современный киноцентр, ресторан, кафе, бистро и жалоб на этот культурно-развлекательный центр я что-то не слышал. Идём дальше. Вот статья Ф. Патрушева «Навести порядок в торговле хлебом». Читаем и теряем дар человеческой речи. Хлеб, понимаете, в магазины Калининграда в 1948 году поступал с перебоями. Прямое указание горкома партии руководством магазинов игнорировалось. Редакция «Калининградской правды» провела свое расследование и выяснила, что ответственные за торговлю товарищи Ларин и Кущиков не способны простроить логистику подвоза хлеба и не желают выполнять прямого указания партийного руководства создать в магазинах запасы, чтобы люди не ждали по нескольку часов подвоза. И как обычно: хлеб попадается сырой, ножей для резки не хватает, продавцы в грязных халатах, торговое оборудование ржавое. Вывод товарища Патрушева потрясает своей инфантильностью: «Все эти факты – серьезный упрек руководителям торгующих организаций, беспечно относящихся к торговле хлебом…» Дорогой товарищ Патрушев! Нарушение прямого указания руководства даже в наши дни заканчивается плохо или очень плохо. А в 1948 году, когда трудящимся кроме хлеба кушать было особо нечего, перебои с его подвозом должны были означать суд и Сибирь для всех упомянутых в вашей заметке. Вы ли, товарищи, победили фашизм и заставили весь мир уважать и бояться советского солдата? Вы ли «Катюшу» в чистом поле собирали? Вы ли человека в космос собираетесь запустить? В чем проблема наладить порядок в торговле, товарищ Патрушев? Укажите мне хоть одну причину, по которой тт. Ларин и Кущиков дожили до этой публикации в партийной газете. Хорошо, в торговле у вас порядка нет. Действия правовых механизмов и даже специального органа, который мог бы навести порядок с этим раздолбайством от общепита, я ни в одной заметке не увидел, все авторы взывают к совести и чести директоров магазинов и чайных. Может быть с агитацией и пропагандой в эсэсэсэре было получше? Давайте прочтем заметку «Голос сердца»: «- Дорогой товарищ Сталин, - пишет колхозник сельхозартели «Путь Ленина» Парфен Филиппович Кучинин, - каждый день я ощущаю на себе Вашу неустанную заботу о нас – колхозника-переселенцах. 25 мая мы закончили сев, а через несколько дней узнали, что правительство по Вашей инициативе оказало нам новую помощь в хлебе. Трудно найти слова, чтобы поблагодарить Вас, товарищ Сталин…». Совершенно солидарен с Парфеном Филипповичем и другими колхозниками Нестеровского района. Трудно было найти более неподходящие слова, чтобы вынести их на передовицу партийной газеты. Думаю, что агитатор, писавший от имени колхозников, тоже мучился всю ночь, чтобы как можно сильнее дискредитировать руководство страны. Он не останавливался на полумерах. Он проставил Парфена Филипповича на колени и заставил униженно благодарить Сталина за то, что правительство должно было сделать без всякой благодарности, просьбы или напоминания.
В область пришли пять эшелонов зерна. Посевная прошла успешно. Всем спасибо. Зачем из этого было ломать безобразную сцену со Сталиным и колхозниками? Попробуйте в эту передовицу поставить фамилию сегодняшнего руководителя страны и попробуйте опубликовать. Вам в редакции рожу начистят, поскольку статья эта, переполненная слезами умиления в адрес вождя, выглядит жесточайшей пародией и звучит как издевательство в адрес руководства. Что нужно было сделать с агитаторами и пропагандистами, писавшими подобную муру? Скажу от себя: если бы такой «соловей советской власти» пришел ко мне в избирательный штаб с подобными трелями, я бы вышвырнул его в ту же секунду. Сегодня такой текст, писавшийся для партийной газеты, можно встретить только в комедии. Вот, «День выборов» - форс-мажорная комедия 2007 года, в которой подобная ситуация выглядит вполне органично: - Значит так. Для деревенского ролика нужен дед, коза, завалинка. Игорь Владимирович приобнимет деда и скажет: «Не горюй, Иван Митрофаныч, поднимем село!» - А обязательно, чтобы звали Иван Митрофанович? - Да, а козу - Зойка! Здесь мелочей не бывает! Почему Сталин не расстрелял своих райтеров за подобные «подставы»? По этому поводу он как-то сказал следующее: «Других писателей у меня нет!». Вероятно, у него не было и других директоров магазинов, и других заведующих столовыми, и других политиков. Потому что немощь в делах внутренних точно так же проявлялась в вопросах внешней политики, где СССР получал по носу регулярно. Читаем заявление генерала-лейтенанта Дратвина о ситуации в оккупированном СССР и союзниками Берлине. Американцы и англичане, заявляя о том, что Советы мешают наладить в немецкой столице работу гражданской администрации, провели коммунальные выборы в западных секторах Берлина и санкционировали выборы западного магистрата.
Выборы в будущем западном Берлине американцы проводили очень вежливо, но при поддержке своих танков и бронемашин. Дратвин рапортует, что «западные оккупационные власти сознательно пошли на осложнение положения в Берлине и на разрушение единых органов городского управления». Так что символ советской эпохи – Берлинскую стену – создали не Советы, работу по расколу Берлина на Западный и Восточный начали наши союзники. Они не только провели выборы под носом у СССР, но и свесили на Советы всех собак. А Советы в этот момент упражнялись в написании передовиц. Ситуация, описанная генерал-лейтенантом Дратвиным, очень напоминает современную, только Америка и Россия здесь поменялись местами: у нас выборы в Крыму, у них истерики в ООН. И хотя размерами Россия сегодня по сравнению с СССР напоминает больше собаку, мне живая собака симпатичнее мертвого льва. (Использованы материалы Государственного архива Калининградской области (с)
24 мая 1945 года на приёме в Кремле Иосиф Сталин поднял тост за русский народ, «наиболее выдающуюся нацию, из всех наций входящих в состав Советского Союза». Эта речь грузина Сталина дала старт кампании по борьбе с «безродными космополитами» и другими «низкопоклонниками перед Западом».
Впервые штамп «безродные космополиты» появился в статье «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», опубликованной в «Правде» 29 января 1947 года. Кампания по борьбе проходила бурно. Агипроп всей своей мощью навалился на мозги советских граждан, воспитывая их, граждан, «на идеях ленинизма, развивая в народе священные чувства советского патриотизма, жгучую ненависть к капитализму и ко всем проявлениями буржуазной идеологии». Врагом всех советских людей стал Запад, в первую очередь - Америка и Англия. Помимо внешнего врага у советского народа появился враг внутренний. Широкая общественность, настоящие советские патриоты, стали выявлять в своих рядах «кланяющихся Западу интеллигентиков». Помимо этого, мастера культуры и науки Советского Союза рассказывали советским людям правду об исключительной роли России в мировой цивилизации. Появились «подкампании» «Россия - родина радио», «Россия - родина авиации», и так далее. В результате среди обывателей появилась опасная шутка: «Россия - родина слонов». В исторических трудах русские и славянские рисовались в обязательном порядке справедливыми, добрыми, мудрыми и всякими другими хорошими. В отличие от западных агрессивных алчных интриганов.
Кульминацией борьбы с космополитами стало «Дело врачей-вредителей». В январе 1953 года все газеты СССР опубликовали официальное правительственное сообщение об аресте террористической группы врачей, сотрудников Министерства Государственной Безопасности. Арестованные занимались лечением первых лиц партии и государства. В статье «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей», опубликованной в «Правде» 13 января 1953 года, говорилось: «Большинство участников террористической группы - Вовси, Б. Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер и другие - были куплены американской разведкой. Они были завербованы филиалом американской разведки - международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт». Грязное лицо этой шпионской сионистской организации, прикрывающей свою подлую деятельность под маской благотворительности, полностью разоблачено». Чекисты арестовали представителей советской медицинской элиты. Среди арестованных был главный терапевт Красной Армии, хранитель забальзамированного тела Ленина и ведущий врач Сталина. Среди девяти арестованных - восемь профессоров. Всех их обвинили в убийстве Горького, Жданова, Кирова и многих других видных советских деятелей «путём вредительского лечения». У большинства арестованных были еврейские фамилии. От сталинской патриотической кампании и раньше сильно воняло антисемитизмом.
На местах
На местах арест врачей-вредителей широко обсуждали. Калининградская область, этот «пролетарский штык, направленный в мягкое подбрюшье загнивающей капиталистической Европы», «непотопляемый советский авианосец в водах Балтики», исключением не была. В Государственном архиве Калининградской области, в специальных «партийных» фондах хранятся потрясающие документы, рассказывающие об истерии, спровоцированной «делом еврейских врачей-вредителей».
Местные партийные товарищи в специальном секретном письме секретарю ЦК КПСС тов. Маленкову сообщали, что в Калининградской области «газеты (с информацией об аресте врачей-вредителей. - Прим. ред.) сразу раскупились». Также в первичные партийные организации было направлено 449 агитаторов. Агитаторы организовали читки газет. «В процессе читок трудящиеся проявляют большую активность, - писали калининградские товарищи в Москву, - клеймят и требуют от советского суда применить к врачам-вредителям высшую меру наказания - расстрел, и берут на себя повышенные производственные обязательства». 73-летний калининградский колхозник Макаров, выступая на собрании, решительно заявил: «Подлых собак, которые посягали своими грязными лапами на жизнь наших дорогих руководителей партии и правительства, на тех, кто дорог мне и моим сыновьям и всем советским людям... Я требую для этих собак самой суровой кары — расстрела». В этом же письме приводятся и конкретные факты возмущения трудящихся. Например, в Калининградской конторе очистки мастер К. заявила, «что она бы этих негодяев казнила самой лютой смертью...» Бухгалтер Ш., «говоря о гуманности советских законов и правосудия, которые направлены на исправление человека, заявил, что этих врагов он бы всё-таки расстрелял». Работники калининградской очистки предлагали и более оригинальные идеи, чем просто расстрел. Мастер Н. предложила «посадить их (врачей-вредителей) в клетки и возить по всем городам и колхозам и показывать бандитов-учёных всем советским людям как зверей в образе человека». А сотрудница Ш. предложила «повесить их, а фотографии отправить в США».
В специальной секретной справке о настроениях населения приводятся высказывания и самих «лиц еврейской национальности», проживавших в Калининграде. «Лица» опасались, что «теперь ко всем евреям в Советском союзе будут применены репрессии». Инспектор областного отдела искусств тов. Цикин заявил коллегам: «Из-за этих гадов и честные люди пострадают». У калининградских евреев были все основания насторожиться. В той же секретной «Справке о настроениях» приводится информация о том, что врач вендиспансера Машкилисон в разговоре с коллегами «возмущался поведением вскрытой банды, однако при разговоре упоминал только русские фамилии арестованных, еврейской же ни одной не назвал». Далее в «Справке» говорится, что «некоторые граждане высказывают отрицательное мнение в отношении медицинских учреждений, в которых много работает врачей-евреев, заявляя, что теперь они будут бояться итти (так в тексте. - Прим. ред.) на лечение к врачам, особенно к врачам-евреям...»
Евреи и Берия
«Дело врачей» преподносилось советским людям как успешная операция МГБ (министерства государственной безопасности СССР). Но на самом деле «успешная операция» серьёзно ударила по имиджу грозного ведомства. В документах обкома приводится высказывание гражданина Самсонова, сделанное им среди калининградских художников: «Эти негодяи работали на пользу американской и английской разведки ещё далеко до начала Отечественной войны и до сих пор их не могли разоблачить, возможно потому, что и сейчас в самих органах МГБ работает много евреев...» Переносных диктофонов тогда не было, и сегодня мы можем только догадываться, каким образом эти высказывания, сделанные в узком кругу, становились известными областному партийному руководству. Например, слова юрисконсульта Советского ЦБК товарища Калинина, сказанные им коллегам по работе: «Куда только смотрело МГБ?! Прозевали такую группу шпионов! И где — в Кремле! Почему не вскрыли раньше, а только на 36 году советской власти?»
«Со стороны ряда лиц имеют место многочисленные факты отрицательного проявления к еврейской части населения, - писали калининградские партийные функционеры в другом секретном партийном документе, - выражается недоверие к ним, высказываются отдельными лицами мнения, что их не следует допускать в учебные заведения и на руководящие посты, и что с ними следует поступить так, как было сделано с крымскими татарами». Также некие «отдельные выступающие» на собраниях указывали, что «Советская власть очень многое сделала для евреев, а они оказались неблагодарные...» В целом же, с удовлетворением отмечается в документе, «трудящиеся клеймят потерявших человеческий облик вредителей, проявляют высокий патриотизм и заботу о нашей Родине».
Гитлер был бы доволен
Калининградские медики, на чьи белые халаты московское «дело врачей-вредителей» легло чёрным пятном, не могли остаться в стороне. На собрании коллектива врач Багратионовской районной больницы Корякина заявила: «Мы не можем считать их (врачей-вредителей. - Прим. ред.) работниками медицины и отрекаемся от них». Однако круче всех оказался коллектив Озёрской районной больницы. Коллектив направил решение своего собрания в районный комитет КПСС. Пункт первый решения гласил: «Просить наше правительство доверять жизнь наших вождей только проверенным русским людям, исходя из слов тов. Сталина, что только русские являются ведущей нацией среди всех других народов». Далее шли конкретные предложения-требования. Например, «ВСЕХ евреев освободить с занимаемых ответственных постов, главным образом - медицины и торговли. Очистить институты от евреев, так как из-за них русские не могут усовершенствовать свои знания». Сотрудники Озёрской районной больницы предлагали «очистить от евреев пограничные части, запретить (евреям. - Прим. ред.) проживание в пограничной зоне», а также «направить их на самые тяжёлые физические работы для искупления своей вины...» Помимо этого персонал больницы требовал «очистить Москву и Ленинград от семей евреев и послать в степи рыть каналы». Ну и, конечно, медики из Озёрска потребовали расстрелять своих арестованных, но ещё не осужденных московских коллег. Первой это решение подписала главный врач больницы.
А 5 марта этого же года умер Сталин. На фоне всей этой медицинско-еврейской истерии мудрые советские граждане поняли, что евреи виноваты не только в том, что в кране нет воды. Через две недели после смерти Сталина, «дело врачей-вредителей» было прекращено личным решением Лаврентия Берии, одного из самых активных борцов с вредителями вообще и вредителями-врачами в частности. Один из подозреваемых умер в тюрьме. А вскоре руководители партии и правительства нашли для советских людей свежего врага. Им оказался английский шпион... Лаврентий Берия.
Вчера, сегодня, завтра
Маршал Советского Союза, Герой Социалистического труда, кавалер пяти Орденов Ленина, двух Орденов Красного знамени, Ордена Суворова 1-ой степени, лауреат двух Сталинских премий, дважды Почётный сотрудник Госбезопасности, и так далее и тому подобное. В последние годы Берия курировал создание советской атомной бомбы. После смерти Сталина его верные ленинцы-сталинцы начали делить власть. По понятным причинам ленинцы-сталинцы Берию боялись. Лаврентия уничтожили по его же собственной технологии. Его не судили за миллионы незаслуженно репрессированных советских людей. Его просто «назначили» английским шпионом. А потом в трудовые коллективы пошли агитаторы рассказывать об антипартийной и антигосударственной деятельности этого ещё не так давно партийного полубога. Коллективы начали обсуждать и проводить читки. Те, кто ещё не так давно соревновался в дифирамбах маршалу Советского Союза, сейчас начали говорить нечто совсем иное. Столяр калининградского хлебокомбината Прохоренко на собрании коллектива высказал общее мнение: «Берия - мерзкое существо, по ошибке природы наделённое видом человека». Другой калининградец вторил столяру Прохоренко: «Он хотел нас, счастливых советских людей, сдать в рабство империализму. Этот идиот Берия хотел отнять у наших детей их счастливую жизнь». 16 декабря 1953 года в Областном драматическом театре состоялось собрание областного партийного актива. На собрании зачитывались материалы обвинительного заключения «по делу буржуазного перерожденца Берия и его сообщников». В партийных отчётах об этом мероприятии, сегодня хранящихся в Государственном архиве Калининградской области, говорится, что чтение продолжалось с 12:00 до 19:00. Также в отчёте отмечается, что «чем глубже раскрывалась преступная провокационная деятельность Берия, тем больше нарастало чувство ненависти. Особо сильное негодование калининградского партийного актива вызвало сообщение, что Берия пытается просить пощады и сохранить ему жизнь. Возгласы в зале: «Никакой пощады!»
Лаврентия Берия, английского шпиона, расстреляли 7 июля 1953 года. В основу одного из пунктов обвинительного заключения были положены материалы «дела врачей-вредителей».
Практически всю свою жизнь Александр Лобанов провёл в психиатрической больнице. Глухонемой от рождения, страдающий тяжёлым психическим недугом, он недолго работал учеником слесаря на Ярославском моторном заводе. В 1947 году мама отправила своего «не такого, как все, сына» в психиатрическую больницу. В больнице Саша Лобанов начал рисовать. Сегодня его работы хранятся в музеях Москвы, Лозанны, Парижа, Кёльна и других городов. О художнике Лобанове снято несколько документальных фильмов. Недоучившийся ученик слесаря стал классиком «Ар брюта», своеобразного направления в современном искусстве. Работы его и других художников, работающих в этом маргинальном жанре, калининградцы могут увидеть на выставке «Я - рисование!», проходящей в Калининградской художественной галерее.
Термин «Ар брют» придумал французский художник Жан Дюбуффе в 1945 году. С французского «Ар брют» можно перевести как «грубое, неогранённое искусство» (art brut). Обычно «Ар брютом» называют творчество душевнобольных, заключённых и других «просто чудаков-одиночек». Как правило, художники от «Ар брюта» не имеют никакого представления о композиции, цветовой гамме, перспективе и прочих обязательных атрибутах изобразительного искусства. Они просто рисуют. То, что считают нужным, и так, как считают нужным.
Сталин, винтовка, Калининград и мама Основным мотивом творчества Александра Лобанова стала... винтовка Мосина. Та самая легендарная трёхлинейка. В том или ином виде эта винтовка присутствует практически на всех многочисленных работах Лобанова. Владимир Гаврилов, врач-психиатр, хорошо знавший и «открывший» Лобанова, рассказывает, что мосинская «трёхлинейка» как объект творчества появилась неспроста. Во время Великой Отечественной пациент психиатрической больницы хотел быть полезным своей Родине. В его поражённой болезнью психике родилась сумасшедшая идея: чтобы увеличить огневую мощь, надо делать «трёхлинейки» двуствольными. Ну и пошло-поехало.
Фото: один из более чем пятисот "парадных" автопортретов Александра Лобанова.
О том, насколько трёхлинейка Мосина может стать (и может ли стать) лейтмотивом для творчества, пускай и такого своеобразного, до сих пор спорят специалисты. Но жизнь Лобанова и жизнь его работ после его смерти - сама по себе очень трогательная и печальная история. В больницу Александр Лобанов попал из-за своего агрессивного поведения. Агрессией характеризуются и первые десять лет, проведённые им в стационаре. Врачи рассказывают, что рисовать Лобанов начал в 35 лет. Он рисовал на любом клочке бумаги, который только попадал в его поле зрения. В его объёмной истории болезни записано, что в это же время начало меняться его поведение. Он стал более тихим и контактным. Владимир Гаврилов в своей статье «Феномен Александра Лобанова» рассказывает, что художник всегда улыбался, расчерчивая на белом листе бумаги рамку для своей будущей работы. По мнению Гаврилова, «белый лист был для Лобанова чем то вроде «порога», «окна» в иной, менее враждебный мир». Впрочем, реальность, как её видел сам пациент, вторгалась в его творчество постоянно. На одном из рисунков щуплый маленький Саша Лобанов с пистолетом в руках защищает свою маму от рослого врача в белом халате. На другом - всё то же самое, только мать художника уже стоит вместе с врачом-психиатром, и маленький душевнобольной художник стреляет в них из пистолета. Лобанов, выросший без отца, очень любил свою мать. Однако, когда он попросил её забрать его домой, она отказалась. Так мать художника оказалась по одну сторону с врачами...
Иллюстрация: Картина Александра Лобанова "И.В. Сталин".
На границе Попав в больницу ещё при живом отце всех-народов Иосифе Сталине, психика художника зафиксировала, что портреты усатого мужчины, висящие в больнице, это портреты «отца». В результате Сталин прочно поселился в рисунках Лобанова. На одном из рисунков Александр Лобанов изобразил самого себя на охоте. На нём - шляпа, на шляпе - Сталин, стреляющий из двустволки уток. У Лобанова было своё представление о географии. Он менял материки местами, «передвигал страны». Один из его рисунков называется на «Литовско-кубинской границе». Другая его работа «подписана» названиями городов, почему-то ставшими значимыми для художника. Среди них есть и Калининград. Почему далёкий Калининград стал значимым для Лобанова? Это навсегда останется тайной. Александр Лобанов умер в 2003 году. Когда деревянное здание сельской психиатрической больницы пришло в негодность, его разобрали. Один из врачей унёс к себе домой целое окно. Ведь это было окно в том здании, где долгое время творил Александр Лобанов. В рамках проекта «Я - рисование», представленном в Калининградской художественной галерее, представлены работы и калининградских «Ар брют»-художников. Например, работа калининградского художника Геннадия С. Геннадий наблюдается в психиатрической больнице с 6-го класса. Рисовать он начал случайно. На выставке «Я - рисование» представлена его работа с характерным названием: «Если путь - это тьма впереди».
Иллюстрация: Геннадий С.: "Выбор прост: или ты в мире, или мир без тебя". В настоящее время художник больше не рисует. По его собственному утверждению, "потому что вылечился"...
Искусствовед Дарья Синельник рассказала «Дворнику», что в условиях современной перенасыщенности сознания, общество ищет в искусстве чистоту переживания и непосредственность выражения. Глубина и напряжённость эмоционального посыла, обусловленная высокой степенью значимости художественного жеста автора, одна из причин повышенного интереса к такому искреннему искусству, как «Ар брют».
В каких условиях советские отцы-переселенцы налаживали мирный быт на новой советской трофейной территории и как о них заботилась партия великого Сталина
Сегодня эти документы хранятся в открытом доступе в Государственном архиве Калининградской области. Ознакомиться с ними может любой, прошедший несложный бюрократический ритуал «открытия допуска». Но в первые послевоенные годы эти документы появлялись на свет исключительно с грифом «Секретно». Более того, некоторые из этих бумаг привозились особо проверенным партийным функционерам «на местах» специальным курьером. Особый функционер читал особо важную и особо секретную бумагу, расписывался в прочтении, после чего курьер увозил бумагу обратно в обком. Одними из таких секретных документов были «Справки о настроениях некоторых трудящихся». Судя по этим «Справкам...», настроения «некоторых трудящихся» были весьма массовыми. И областное партийное руководство пугающими.
Статья "В заводской столовой". "Калининградская правда", 1948 год. (Государственный архив Калининградской области (с))
В августе 1948 года в одной из таких справок тревожно сообщалось, что во время общего собрания группа железнодорожных обходчиков обратилась к начальству: «Нам пишут из других областей, что там всего много в магазинах, а у нас здесь не всегда можно купить чёрного хлеба без очереди, поэтому мы просим вас уволить нас с работы». В этом же документе секретарь партийной организации завода «Судоверфь» товарищ Диденко сообщал, что прибывшие из СССР в Калининград рабочие не обеспечиваются дирекцией завода жилплощадью, а имеющаяся у завода жилплощадь находится в антисанитарном состоянии.
Нет настольных игр «В помещениях общежития для холостяков, - писал партийный секретарь Диденко своему руководству, - постельное бельё меняется от случая к случаю, жильцы завшивели. Кроме того, проживающие там рабочие не имеют кипячёной воды для питья. Вынуждены пить воду не кипячённую и не из водопровода, а из реки Прегель, в результате чего имеются случаи заболевания рабочих тифом». Несчастные холостяки из общежития завода «Судоверфь» не были исключением. Большинство приехавших в Калининград первых советских «отцов-переселенцев» жило в жутких условиях. Конечно, были партийно-хозяйственная и военные элиты, представители которых в послевоенном Калининграде жили очень неплохо. Например, 7 июля 1946 года неизвестные ограбили столовую Управления по гражданским делам. Преступники унесли пирожных на 10 000 послевоенных рублей. Для сравнения: зарплата конюха областного суда (должности конюхов были в штатных расписаниях всех органов советской власти) составляла 150 рублей. Пока одни кушали партийные пирожные, представители рабочего класса-гегемона выживали. Осенью 1948 года сотрудники Калининградского городского комитета ВКП (б) проинспектировали бытовые условия, «созданные» руководством паровозного депо. Проверка показала, что топливо для обогрева жилья рабочих не завозилось, «в результате чего рабочие испытывали холод». Кузнец, слесарь и молотобоец паровозного депо спали на полу без матрацев и постельных принадлежностей. Во всех комнатах общежития депо «исключительно грязно, в комнатах хранятся уголь и дрова». Далее в документе говорится, что у рабочих нет уборных, газет, радио, журналов и настольных игр. А вот цитата из справки о проверке быта рабочих строительно-монтажного поезда №132: «Рабочие размещаются в товарных и дачных вагонах. Площадь вагона - 20 кв. м, а размещается в нём до 12 человек при двухярусной системе. Рабочим выдано по одной простыне, многие не получили одеял. Живут все вместе: юноши, девушки, семейные. Тормозные площадки загажены, санитарная обработка рабочих не проводится, нательное бельё не стирается. С рабочих удерживается квартплата, якобы за коммунальные услуги (убору, стирку, топливо)». В этой же справке говорится, что рабочие не могут получать художественную литературу в районной библиотеке, потому что руководство забрало у них документы. По этой же причине рабочие и «не дезертировали с трудового фронта». Документы у рабочих стремились отбирать сразу же по приезде в Калининградскую область. В этом был смысл. Например, пуск первого послевоенного трамвая в 1948 году был сорван, потому что из городского Трамвайного треста сразу уволилось 188 человек. В общежитии стратегического Вагоностроительного завода «сутками не было сырой воды, и рабочие вынуждены были сутками не умываться, а воду для питья приносили и хранили в ржавом чайнике, найденном на свалке. Имеет место завшивленность».
О положении дел на «номерном» (особо секретном) заводе №820 в партийной справке говорится просто и понятно: «Санитарное состояние на заводе настолько неудовлетворительное, что угрожает распространению инфекционных заболеваний среди рабочих и окружающего населения».
Трудное дело 3 марта 1948 года бюро городского комитета ВКП (б) рассмотрело наболевший вопрос о состоянии рабочих столовых. Надо понимать, что в те времена заводская столовая была не просто местом, где можно перекусить. Заводская столовая была единственным местом, где рабочий мог получить еду. В протоколах этого заседания бюро горкома партии говорится: «Проверка выявила вопиющие факты бездушно-бюрократического отношения к запросам трудящихся со стороны хозяйственных и партийных руководителей предприятий». «В суп добавляется сырая вода, каша подаётся или пригорелая, или недоваренная», «на 400 человек столующихся есть только 100 посадочных мест», «в столовой нет вилок, кружек, ложек, чашек и другой посуды», «пренебрегают вкусовыми качествами питания, работники столовых плохо очищают картофель и овощи, от рыбы не отделяются плавники», «нет ни одного стула, кушают стоя, половина окон не остеклена, входная дверь выбита», «грязная вода прямо с потолка капает в котёл» - вот лишь несколько цитат из объёмного, на несколько страниц, машинописного документа. В конце справки проверяющие инструкторы горкома делают общий вывод: «Приготовление доброкачественной пищи, в особенности из овощей и картофеля, для многих столовых является трудным и сложным делом в силу низкой квалификации поваров». И далее: «Трудящиеся справедливо возмущены качеством пищи». Как и сегодня, власть не смогла пройти мимо массового и справедливого возмущения трудящихся. Горком постановил «усилить», «обратить внимание», «указать». А также - создать при столовых кулинарные советы и направить их деятельность на коренное улучшение качества питания. Но неквалифицированные повара и вши были далеко не единственным врагом первых советских «отцов-переселенцев».
"Утопают в грязи". "Калининградская правда", 1948 год. (Государственный архив Калининградской области).
Бандит - орденоносец В конце 1946 года первый советский прокурор Калининградской области, старший советник юстиции Захаров писал Генеральному прокурору СССР: наиболее распространёнными видами преступлений на территории области являются бандитизм, убийства, разбои, грабежи и хулиганство.В этом же своём официальном письме прокурор Захаров отмечал, что «большая часть этих преступлений даже не подвергается никакому расследованию». Областное управление милиции в секретном спецсообщении отчитывалось: с 1 июля 1946 года по январь 1947 года удалось ликвидировать 64 бандитско-грабительские и воровские группы в составе 182 человек. В апреле того же 1947 года была ликвидирована банда из 22 человек, на счету которой ограбления, разбои, кражи и убийства. Все участники – военнослужащие Пролетарской Московско-Минской дивизии. Многие из них имели государственные награды и были членами комсомола и партии. А ещё были интернациональные банды, состоявшие из военнослужащих Красной армии, советских гражданских и немцев. Поводом для убийства могло стать новое пальто или отрез хромовой кожи на сапоги. Военные, выжившие в мясорубке той великой войны, стали главным врагом гражданских. Возможно, здесь сработал психологический фактор. Военные считали, что гражданские им обязаны всем. Часто доходило до прямых столкновений. Военные убивали милиционеров и грабили гражданских. И немцев. В одном из спецсообщений молодой калининградской милиции говорится, что «имеют место многочисленные случаи, когда люди в военной форме производят ограбления квартир немцев». В этом же спецсообщении говорится, что немцы, как правило, за защитой в правоохранительные органы не обращаются. 29 августа 1948 года на танцах в парке ЦБК-1 произошла массовая драка. 15 военных моряков подверглись организованному нападению со стороны более сотни молодых рабочих Целлюлозно-бумажного комбината. Сигналом к нападению послужили удары в колокол. Руководил нападением... секретарь комсомольской организации завода. 11 военных моряков получили тяжкие телесные повреждения, 6 были «порезаны бритвами». Получил травмы головы и один из нападавших рабочих. Полковник политуправления, которому поручили разобраться, в своём отчете отметил, что поговорить с рабочими ему удалось только «в присутствии милиционера». Также полковник отметил, что молодые рабочие, «предводительствуемые» всё тем же заводским комсомольским секретарём Колядовым, были очень агрессивны. Полковник добросовестно записал в отчёт выкрики в свой адрес: «Матросы - бандиты!», «Не дадим девушек ЦБК-1 под опёку этим бандитам!», «Били и будем бить, если они не изменят своего поведения!» Александр АДЕРИХИН (по материалам Государственного архива Калининградской области)
Людмила Улицкая: «На пороге Третьей мировой» Писательница, чьи книги переведены на 25 языков, лауреат премий «Русский Букер», «Большая книга» и многих других, сценарист и общественный деятель Людмила Улицкая во время своей открытой лекции в Калининграде ответила на вопросы газеты «Дворник» - В 1970 году вас уволили из института генетики за перепечатку самиздата. Что именно вы перепечатывали? - Вообще перепечатывали больше поэзию. Я не очень бойко печатала. На прозу у меня пороху не хватало. В тот раз перепечатывали довольно посредственный роман Уриса «Исход», действие которого происходит в Палестине во времена, предшествующие образованию государства Израиль. В то время это классифицировалось как сионистская литература. Я отдала свою машинку машинистке, а она снесла её вместе с книгой в КГБ. - Как проходило ваше увольнение? Было ли вам страшно? - Нет, не столько страшно, сколько обидно. Дело в том, что всю нашу лабораторию закрыли. Выгнали моих друзей, а я была стажёром, поэтому я ещё походила какое-то время, пока не кончился мой стажёрский срок. Ну, диссертацию, конечно, не защитила. Но жизнь всех изгнанных тогда круто поменялась: заведующий лабораторией вскоре эмигрировал, другой мой товарищ по изгнанию стал священником, сейчас настоятель большого московского храма, а я в конце концов тоже поменяла профессию. Хотя генетику очень люблю, наука меня и по сей день очень интересует. - В своей речи в Зальцбурге вы перечислили «грехи» Советской власти: жестокость к людям, манипулирование общественным мнением, нетерпение к инакомыслию. Всё это присутствует и в нашей сегодняшней жизни. Скажите, в каком государстве мы сегодня живём: демократическом или тоталитарном? - Есть определение - управляемая демократия. Определение очень точное, оно содержит в себе внутреннее противоречие, но это никого не смущает. - Где кончается любовь к Родине, её истории, культуре, языку и начинается национализм? - Ну, это как со свободой: граница пролегает там, где мы начинаем ущемлять свободу другого. Мне не сказать об этом лучше, чем сказал Владимир Соловьёв в 1900 году. Есть три стадии, которые сменяют друг друга, из них последняя «самообожение». Когда начинается этот этап, нация оказывается опасной для окружающих народов, особенно маленьких народов. Читайте Владимира Соловьева! - Во время вашей открытой лекции в Калининграде вы назвали украинскую войну «войной, высосанной из пальца». Почему? - Потому что эта война год тому назад показалась бы совершенно невероятной, невозможной. Когда Россия воюет с Германией, в этом нет ничего удивительного. На протяжении многих веков существовала эта внутренняя вражда. Война с Украиной - абсурд, страшный сон. Общие корни, общая культура, огромное количество людей, которые несут в себе обе эти крови. Это война против самих себя, и это мне и представляется самым ужасным. И война эта - война не идеологии, а война денег, и это мне и кажется самым отвратительным. Народ наш очень податлив к пропаганде. Я прекрасно помню, как раздувались антикавказские, антигрузинские настроения. Я помню и пятьдесят третий год, когда шло дело врачей, и как я, десятилетняя, дралась во дворе. Тогда сверху был спущен антисемитизм, и его радостно приняли широкие массы... Это антиукраинское настроение (85%) - ужасно стыдно и, к сожалению, плохо о нас говорит. - В редакцию нашей газеты поступает много обращений от калининградцев, считающих, что они живут плохо. Разваленная медицина, грабительское ЖКХ, неэффективные правоохранительная и судебная системы, тотальная коррупция... В этом «плохо» наши читатели винят те самые власти, действия которых на Украине с восторгом приветствуют. Скажите, насколько российский народ ответственен за то, как он живёт? - Ответственен. Государство - это структура, созданная обществом для обслуживания нужд общества. Это общество делегирует государству некоторые обязанности, в том числе - собирать налоги и распределять их на социальные нужды. Государство как механизм (вообще, всегда, во все времена) имеет общую особенность, оно всегда стремиться быть вечным и несменяемым. Оно всегда стремится нарушать этот общественный договор о его функциях. Для того и нужно гражданское общество, чтобы государство не забывало о своих прямых обязанностях. Когда главной целью государства является несменяемость его аппарата, это очень плохо. Демократия как раз в том и заключается, что государство служит обществу, а не наоборот. Государство, его аппарат должен постоянно сменяться, должна быть ротация, и она заложена в демократических механизмах. Неисполнение государством собственных законов - преступление, к которому все мы привыкли. И в этом смысле мы живём в том государстве, которое сами выбрали. Так что сами и виноваты. - Вопрос, который меня попросил задать мой коллега Алексей Шабунин: Как жить не по лжи в такое недоброе время хорошему человеку, который не хочет иметь ничего общего с нынешней российской властью? - Ну, этот вопрос сегодня многих волнует. Я думаю, что надо жить, честно выполняя свой профессиональный долг, если ты врач, лечи хорошо, учитель - учи хорошо, инженер - строй хорошо. Мы живём в системе, где даже ничтожную справку невозможно получить без взятки. И разврат этот победить почти невозможно. Но сам ты, честный человек, взяток не бери, несмотря на то, что это общепринятая модель жизни. Это и будет твоё противостояние. Коррупция касается не только высших эшелонов, коррупция - это постоянно получаемое предложение принять участие в тотальном безобразии. Иногда можно и отказаться? Или нет? - И российские, и украинские власти ведут активную информационную войну, главное оружие которой - дезинформация. Как не дать «промыть себе мозги» и разобраться в том, что происходит? - Ну, сейчас, при наличии Интернета, это несложно. Всегда есть другая точка зрения, и у каждого человека есть выбор, и есть собственные мозги. Замечу вам, что чем выше образовательный уровень, чем человек умнее (а это между собой до некоторой степени связано), тем труднее его оболванить и тем разнообразнее реакции на одно и то же событие. Самый простой способ - не смотреть телевизор. Помните ли вы, что произошло с немцами, когда Гитлер пришел к власти? Многие образованные люди не воспринимали его всерьёз, над ним смеялись, ведь, по сути, он был крикливый и примитивный оратор, брызжущий слюной, но прошло несколько лет, смеяться перестали, а ещё через несколько лет началась чудовищная война... - Возможна ли Третья мировая война? - Да, конечно! И мы стоим на пороге! А в мировых войнах, как показывает история, никто не выигрывает, все проигрывают. Россия с союзниками победила германский фашизм, но если посчитать, какова была цена этой победы, то слёз будет больше, чем радости. А после Третьей и плакать, и радоваться, скорее всего, некому будет.
Представитель еврейской общины Калининграда был возмущён: «Этого фашиста судить надо, а мы сидим, его слушаем!» «Фашист» - немецкий публицист Мартин Бергау, выступивший в Немецко-русском доме на конференции, посвящённой годовщине «Пальмникенской бойни». Зимой 1945 года по дороге в городок Пальмникен (ныне - Янтарный) и в его окрестностях, нацисты расстреляли около пяти тысяч узников из филиалов концлагеря «Штутхофф». В основном — женщин и девочек-подростков, евреек по национальности. В самом Пальмникене «старшие товарищи по партии» привлекли к участию в «акции» мальчишек из местного отделения Гитлерюгенда. Уже после войны один из них дал показания прокуратуре ФРГ. Он рассказал, что бургомистр Пальмникена Курт Фридрикс собрал местный Гитлерюгенд, налили им по стакану водки и сообщил, что теперь они займутся «настоящим мужским делом». Мальчишкам выдали карабины. Среди «привлечённых» к настоящему «мужскому делу» был и 16-летний Мартину Бергау. Ему повезло. Он стоял в оцеплении - регулировал «очередь» на расстрел. После войны он получил три года сталинских лагерей. Трое мальчишек из пальмникенского отделения Гитлерюгенда советским военным трибуналом были приговорены к 25 годам лишения свободы каждый. В 1994 году Мартин Бергау написал автобиографическую книгу «Мальчик с янтарного побережья». Книга вызвала неоднозначную реакцию в Германии. В рецензии газеты «Восточно-прусский листок» («Ostpreussenblatt») говорилось, что Бергау не в состоянии «включить свою маленькую жизнь в большие исторические потоки». Позволю себе не согласиться. «Большие исторические потоки» состоят из миллионов «маленьких жизней». Эти самые «большие потоки» часто переламывают «маленькие жизни», из которых состоят. Жизнь Мартина Бергау - не исключение.
Мартин Бергау в Государственном архиве Калининградской области. Фото: ГАКО
Все Мартин Бергау вступил в немецкую нацистскую детскую организацию «Юнгфольк» в 1938 году. Ему было 10 лет, когда он стал членом отряда №8/43. Мама купила ему коричневую рубашку и сама сшила чёрные форменные брюки. Ремень с пряжкой, на которой было написано «Кровь и Честь», ему выдали в Кёнигсберге. Родители Мартина нацистов не поддерживали. Но мешать вступлению сына в детскую нацистскую организацию не стали. Потому что вступали абсолютно все. Вспоминая о своих эмоциях, Мартин Бергау говорит: «Конечно, я был доволен. Наконец-то я оказался в отряде, где уже были все мои школьные друзья». Также он вспоминает, что в пальмникенской школе учителями работали настоящие нацисты. Других учителей в тех германских школах не было в принципе. Учителя объясняли ученикам, что «немцы окружены врагами, что Восточная Пруссия - форпост Родины». О том, что Германия находится в кольце врагов, жителям Восточной Пруссии регулярно напоминали польские пограничники, проверяющие поезда из Кёнигсберга. Поляки вели себя как победители с побеждёнными. Именно это оскорбительное даже на бытовом уровне отношение выигравших к проигравшим в прошедшей войне и стало тем питательным бульоном, на котором «богемский ефрейтор» вырос в Гитлера. Помимо врагов внешних у Германии были враги внутренние. В Пальмникене евреев было мало. Бергау помнит только брата и сестру Фридлендов, торговцев. Их магазин был разгромлен в ноябре 1938-го, во время всегерманского еврейского погрома, вошедшего в историю как «Хрустальная ночь». Небольшой магазин пальмникенских евреев разгромила команда приехавших из Кёнигсберга нацистов. Это делалось специально. Евреи далеко не всегда вписывались в образ, рисуемый официальной пропагандой. Они далеко не всегда были подлыми, жадными и коварными. На соседа-еврея у штурмовика из маленького городка могла просто не подняться рука: этот-то другой еврей, хороший. Не то что остальные... Бергау рассказывает: после «Хрустальной ночи» некоторые ученики стали задавать нашему учителю вопросы. Учитель рассказал нам о коварных евреях. Он сказал: наш фюрер «прочёл им левиты». Учитель назвал евреев паразитами и объяснил нам смысл этого слова. «Мои родители были потрясены этим...», - говорит Бергау. Родителям Бергау придётся пережить ещё не одно потрясение. Отец Мартина был служкой в местной церкви Святого Причастия. Нацисты церковь не любили. Религиозность не приветствовалась общественным мнением и официальной пропагандой. В борьбе за немецкие души Гитлер, сам ставший богом для миллионов немцев, не стал терпеть такого «конкурента», как Господь.
Русские и другие уроды Бергау-отец воевал с русскими во время Первой мировой, участвовал в сражении при Танненберге. После 22 июня 1941 года отец как-то сказал, что в России Гитлер закончит хуже, чем Наполеон. Сегодня Бергау-сын вспоминает: «Отец уважал русских. Меня это очень злило». В школе висела большая карта, на которой ученики флажками со свастикой в обязательном порядке отмечали продвижение вермахта на Восток. После 1943 года втыкать флажки в карту перестали. В Третьем Рейхе членов Гитлерюгенда привлекали к службе в противовоздушной обороне. Впервые русских «недолюдей» Мартин Бергау увидел во время своей службы на батарее тяжёлых зенитных орудий. Здесь было много русских пленных. Бергау вспоминает, что это были «надёжные люди, всегда готовые помочь». Молодой Мартин Бергау хотел стать лётчиком. Может быть, даже офицером. Дорогу в небо ему открыл гитлерюгендовский кружок моделирования. В январе 1945 года Мартин Бергау, уже имевший удостоверение пилота, был направлен в так называемую Школу высшего пилотажа в Эльбинге (ныне Эльблонг в Польше). На вокзале в Кёнигсберге его остановила военная полиция: «Мальчик, возвращайся домой. Сегодня ночью в Эльбинг ушёл последний поезд. Русские танки уже перед городом...» Русские «недочеловеки» пришли в Рейх. Родина была в опасности. 27 января 1945 года, примерно в пять часов утра, Мартин Бергау проснулся от выстрелов, раздавшихся рядом с его домом. Первая мысль - русские высадили на побережье десант. Из своего дома Мартин увидел незнакомую женщину. Она хотела забежать во двор. «Выстрел, женщина упала, - вспоминает Бергау. - Сонный, я разглядел в сумерках бесконечную колонну истерзанных людей, Я также заметил, что время от времени от колонны кто-то отрывался, но падал, сраженный выстрелом...» Снег вокруг дома Бергау был красным от крови: в Пальмникен пригнали евреев из концлагеря «Штутхофф». Бергау помнит, что увидев всё это, многие из жителей Пальмникена плакали. Плакали от страха. Увидев, что немцы делают с евреями, немцы начали понимать, что с ними могут сделать русские. «В евреях, которые были пригнаны в Пальмникен, я ни в коем случае не видел врагов Германии, - рассказывает Мартин Бергау. - У меня было строгое христианское воспитание. Когда молодая еврейка была застрелена перед нашими воротами, я был в ужасе».
Патриоты на крови Вскоре Мартина вызвали к бургомистру. Бургомистром Пальмникена был некто Курт Фридрихс. По воспоминаниям современников, горячая любовь к национал-социализму уживалась в нём вместе с не менее пламенной любовью к алкоголю. За последнее его называли «Синяком». «За глаза», разумеется. «Синяк» налил мальчишкам по стакану водки. Для 16-летнего Мартина Бергау это был первый в жизни алкоголь. «Он меня почти задушил», - вспоминает Мартин. «Синяк» сообщил, что для членов пальмникенского Гитлерюгенда, наконец-то, нашлось особое задание и настоящее мужское дело. Присутствовавшие эсэсовцы в камуфляжной форме выдали мальчишкам винтовки. Эсэсовский конвой колонны был интернациональным по составу. Немцы, бельгийцы, казаки и (или) украинцы. Бергау рассказывает, что они были очень суровы. «Эсэсовцы» повели пальмникенских мальчишек заниматься «настоящим мужским делом». Бергау рассказывает: «Было темно, когда мы подошли к шахте (янтарной мануфактуры. - Прим. ред.) «Анна». Примерно 6 эсэсовцев на маленьком заводском дворе охраняли около 40-50 еврейских женщин. Женщин построили в две шеренги. Мы, подростки, должны были их охранять. Двух женщин заводили за здание, где их ставили на колени около шахты и выстрелами в затылок убивали. Затем наступал черёд двух следующих. Одна еврейка из ожидающих расстрела обратилась ко мне на хорошем немецком. Она протянула мне своё кольцо и попросила «передвинуть» её в очереди вперёд. Впереди стояла её дочь. Она хотела умереть вместе с ней. Я разрешил. Она вышла из строя, а мой школьный друг свалил её ударом приклада. Я был возмущен, ткнул его стволом. Несколько секунд мы стояли друг против друга с заряженным оружием. Я заорал на него: «Ты грязная свинья! Я же этой женщине разрешил»... Два хладнокровных эсэсовца убивали женщин из пистолетов. Один заряжал. Второй стрелял. Женщины падали в шахту, как подкошенные. Домой я возвращался совершенно унылым и подавленным. До моих ушей доносился грохот канонады. Что с нами будет? Понятно, что когда русские придут сюда, они нас всех убьют. Ведь мы все виноваты»...
Книга Мартина Бергау "Марш смерти на Янтарном побережье".
Плата за долг В конце февраля 1945 года, вместе с другими гитлерюгендовцами Мартин Бергау был эвакуирован в Мекленбург. Здесь «юных боевых товарищей» обучали военному делу. Скорей всего, их хотели использовать для защиты Берлина. В военном отношении проку от этих «боевых товарищей» было не много. Гидо Кнопп в своей книге «Дети Гитлера» цитирует Тео Николаи, воевавшего с русскими в Кёнигсберге: «Огонь русских по Кёнигсбергу был чудовищен. Подростки, сидевшие с нами в окопах, кричали «мамочка» и «помогите». Одному было двенадцать лет, а двум по четырнадцать. Ветераны ругались: Пусть заберут детей из окопов! Это был хаос». В этой же книге приводятся слова Ганса-Гюнтера Штарка, командовавшего подразделением, которое часто пополнялось малолетними солдатами из Гитлерюгенда: «Я всегда говорил, когда ко мне присылали подростков, чтобы они мне сообщали свои точные персональные данные. Данные были нужны, потому что большинство из этих детей не доживало до следующей среды. Отправка на фронт зелёных юнцов была полной бессмыслицей. Это граничило с преступлением». 16-летнему Мартину Бергау не пришлось отдать свою жизнь за Родину. 28 апреля 1945 года он попал в плен. Долгий пеший марш пережили не все. Потом, в вагонах для скота, пленных привезли в СССР. В своей книге Мартин Бергау описывает ужасные условия этого своего «путешествия на Восток». Но, отвечая на вопросы «Дворника», он подчёркивает: «Ни один гражданский русский ни разу меня не обругал. Даже когда на остановках мы стояли рядом с обугленными развалинами их жилищ». Свой срок военнопленный Бергау отбывал в Карелии, недалеко от Полярного круга. Рассказывая «Дворнику» о плене, он делает заявление: «Я смею утверждать, если бы русские военнопленные в Германии находились в таких же условиях, как я в России, то, по меньшей мере, более 2 миллионов осталось бы в живых. Я пережил две зимы при минус 50 градусах. У нас была хорошая зимняя одежда. Полушубки нередко зияли пулевыми отверстиями, но у гражданского населения в городе одежда часто была хуже. Командование лагерей вело себя корректно. В 1946 году продовольственное снабжение становилось всё хуже и хуже. Некоторые военнопленные заплатили за это жизнью. Вначале я находился в маленьком лагере на небольшом острове недалеко от города. Там в течение 4 недель мы проходили карантин. Для меня после долгих лишений это было чем-то вроде дома отдыха. Мы получали американские мясные консервы и даже медицинское обследование. Не было никаких проявлений мести со стороны местного населения». Через три года бригадир-немец сообщил Бергау, что он отбыл свой срок и может возвращаться домой. Мартин уезжать из плена... не хотел. К моменту своего освобождения он уже несколько недель был влюблён в русскую мастерицу на картонной фабрике. Однако, ему пришлось уехать из СССР. Его Родины не существовало. Она стала частью другой страны...
Или... Так кто же он такой, этот «парень с Янтарного побережья» Мартин Бергау? Жертва или палач? Прежде чем назвать этого человека «фашистом», задайте себе вопрос: а как поступили бы вы, если бы именно от вас ваша Родина потребовала убить пару десятков женщин и детей? Вы бы выполнили свой «долг перед Родиной»? Конечно, вы не то, что миллионы этих глупых немцев, плясавших под дудку полоумного Гитлера. Конечно, вы умнее чем они. Все, вместе взятые. И вы никогда не дадите кучке политиков, спрятавшихся за понятием «Родина», «промыть себе мозги». Или я ошибаюсь? Александр АДЕРИХИН (Газета «Дворник» № 937 (05.08.2014 — 12.08.2014) http://dvornik.ru/issue/937/29822/)
P.S. Мартин Бергау, тот, который не молчал, сообщил редакции, что благодаря его усилиям в Национальном мемориале Холокоста и Героизма (Яд ва-Шем) в Иерусалиме (Израиль) в 2013 году появилась табличка «Праведника мира» в честь Ганса Файерабенда, офицера немецкого фольксштурма, пытавшегося предотвратить массовое убийство узников концлагерей в Пальмникене в 1945 году.
В Калининграде готовится к изданию книга, рассказывающая об истории города Гвардейска (до 1946 года - Тапиау). В основе книги - архивные документы, свидетельства современников, многочисленные переводы немецких источников. Составителем и редактором книги, у которой пока нет рабочего названия, стал своеобразный калининградский историк, журналист и блогер Альберт Адылов. Одна из глав посвящена Первой мировой войне. Тапиау в 1914 был осаждён войсками Российской империи, но немцам удалось его отстоять. «Провинциальные архивы» публикуют главу из труда Альберта Адылова.
1914-й.
Вдаваться в подробные рассуждения, кто в первой мировой бойне был прав, а кто виноват, честно говоря, нет особого желания. «Дорогим россиянам» и без нас на эту тему по ушам поездят вдоволь. Сосредоточимся же на фактах. Поначалу в Тапиау сакраментальную фразу «Убили, значит, Фердинанда-то нашего», прямо скажем, по достоинству не оценили: городок был больше занят событиями региональной политической жизни. Ещё 6 июня скончался Людвиг фон Массоу-Парненен - многолетний депутат рейхстага от 2-го избирательного округа (Лабиау – Велау) административного округа Кёнигсберг, и кто-то должен был занять его место. Довыборы 23 июля принесли победу бургомистру Рихарду Вагнеру – закон позволял такое совмещение постов – вошедшему в парламенте во фракцию леволиберальной Прогрессивной Народной партии. Так что вся предвоенная истерия, месяц сотрясавшая Европу, по сути, прошла мимо тапиаусцев, и когда через неделю началась мировая война, для многих это стало полной неожиданностью.
Германские войска движутся через Тапиау, 1914 год.
Ганс Шенк, у которого в те дни заканчивались летние каникулы, вспоминает, что 1 августа 1914 года выдался «солнечный, довольно теплый день, когда в неурочное время зазвонили колокола церкви. Мобилизация! Официальные объявления на здании магистрата и в общественных местах сообщили о ней. Работа встала. Мужчины, у которых в военные билеты были внесены отметки о немедленной явке в случае мобилизации, поспешили с работы по своим домам. Вскоре Рыночная площадь была похожа на разворошенный муравейник. Военный уполномоченный дал детальные указания, и вот, в вечерние часы, призванные на военную службу в сопровождении своих семей потянулись на вокзал. Последний взмах руки уходящему прочь поезду с тревожным вопросом на сердце: увижу ли я своего мужа, своего отца, своего сына?». Младшие сыновья служили в полках первой линии, старшие – в резервных, мужей призывали в ландвер (по-русски бы это назвали «второочередными дивизиями»), самые же старшие из способных носить оружие – зачислялись в ландштурм, русским аналогом которого было «ополчение». Они даже похожи были – германские и русские ополченцы: отличительным знаком тех и других являлся крестик на головных уборах и, говорят, немцы переняли это отличие у русских ополченцев 1812 года. Именно тогда, во время общей борьбы с Наполеоном, раньше всех в Европе и мире пруссаки ввели у себя деление военнообязанных на четыре категории, и за сто лет система эта была отработана до автоматизма. Батальоны ландштурма комплектовались по территориальному принципу в административных единицах, и тапиауские «старички», таким образом, составляли роту в велауском батальоне. Если армия мирного времени и ландвер вооружены и обмундированы были относительно унифицировано, то ландштурмистам выдавали устаревшие образцы мундиров, сохранившиеся на складах, и хорошо, если все в подразделении одеты были одинаково. Ведённых для ландштурма в 1813 году чёрных клеёнчатых фуражек на всех не хватало, поэтому многие носили присвоенные полкам первой линии «пикельхаубе» и егерские «шако».
Фуражка ландштурма
На вооружении же их могли быть как новые «маузеры» образца 1898 года, так предыдущая, но тоже магазинная модель – «комиссионгевер»-1888 – а также однозарядные «маузеры» 1871 года устрашающего калибра 11,45 миллиметров – аналог стоявшей на вооружении русских ополченцев «берданки». О том, как городок пережил военную грозу 1914 года, мы знаем по нескольким свидетельствам очевидцев. Кроме гимназиста Ганса Шенка на первом месте среди них, безусловно, суперинтендант Вильгельм Киттлаус, с 1906 года являвшийся духовным пастырем тапиаусцев и старшим лютеранским священником всего крайса Велау. Необходимо отметить, что представители лютеранского духовенства часто играли особую роль в событиях 1914 года в Восточной Пруссии, явочным порядком принимая на себя функции местной власти. В ратуше Прёйсиш-Эйлау, к примеру, до 1945 года висела большая картина, изображавшая переговоры тамошнего пастора Эбеля с огромного роста русским офицером кавказской (или «казачьей»?) наружности: священнику удалось уговорить завоевателя пощадить будущий Багратионовск. Заслуги же Киттлауса перед Тапиау в те дни оказались таковы, что после войны его именем назвали одну из городских улиц, поэтому его свидетельство особенно ценно. Как вспоминает пастор, «с первых дней после объявления войны, с их беспокойством и возвышенным воодушевлением, стал ежедневно открываться дом нашей церковной общины, чтобы по вечерам обсуждать положение на фронтах, помогать друг другу советом и укреплять друг друга, молить о божьей помощи. Иногда собиралось до ста человек. Поначалу была, пожалуй, радость от известий о победоносных сражениях на границе, но вскоре эшелоны беженцев и дикие слухи принесли тревогу и беспокойство в наши ряды. Вопрос «должны ли мы бежать?» обуславливал наше настроение». Сам Киттлаус был принципиальным противником бегства и, объезжая окрестности с выездными богослужениями, отговаривал бежать паству. Однако делать это с каждым днём было всё труднее, поскольку ситуация на глазах менялась к худшему: после проигранного Гумбинненского сражения германская 8-я армия отошла на юго-запад, а та часть Восточной Пруссии, которая сейчас называется Калининградской областью, фактически была предоставлена сама себе. Не встречая почти никакого сопротивления, русские дошли до развилки Прегеля и Дайме, которая, по образному выражению пастора, стала границей «между прусской землёй и завоёванной московитами Новой Русью». Сто лет не видевшие военных действий (бутафорская революция 1848 года – не в счёт) восточные пруссаки были полны самых апокалиптических ожиданий в отношении намерений восточных соседей, в одночасье ставших врагами. На возможные планы завоевателей намекает и журналист газеты «Франкфуртер цайтунг» Ульрих Раушер, побывавший в Восточной Пруссии сразу по окончании боёв: «… в какой бы город русские ни приходили, он приводил их в такой восторг, что они объявляли жителям, будто после аннексии он будет отличён почётным наименованием Кляйн-Петербург».
Русские кирасиры в Восточной Пруссии.
Нескончаемая вереница беженцев и отступающих войск сделала своё дело: мало по малу, паника охватила и тапиаусцев. Организованная в начале войны женская «вокзальная помощь» больше к проходящим поездам с горячей пищей, медикаментами и ободряющими словами не выходила: её участницы попросту разбежались, кто куда. Пастор Киттлаус свидетельствует, как нарастала тревога: «С 22 числа начали лихорадочно выписывать и заверять паспорта для бесчисленных маленьких и знатных людей, которые пешком, на повозках, на судах, по узкоколейке и поездом хотели покинуть город и не могли попасть в магистрат. Среди них попадались и незнакомые личности из приграничных округов, и перед моими глазами до сих пор стоит образ фройляйн Шт. из К. в Рагнитском округе, без шляпки, испуганной и переполненной ужасными рассказами о казачьих ордах, разливающейся огненной стихии, бушующих боях. К счастью, у меня было групповое фото, на котором она смогла опознать своего отца, так что я мог удостоверить и ее личность. Но в связи с этим мне стало ясно, что, пожалуй, и моим четырем дочерям не подобает находиться на театре военных действий». Сам пастор эвакуироваться не собирался, но семью всё-таки на запад отправил. Картина воинских эшелонов, спешащих в противоположную от противника сторону (в них проследовал и 41-й пехотный полк, под знамёнами которого Киттлаус когда-то отдавал священный долг кайзеру и отечеству), довела обескураженное население до истерики: тапиаусцы начали ловить шпионов, и поймали целых трёх: «Между группами людей стоит группа из трех шпионов и охраняющих их трех ополченцев с примкнутыми штыками: «старший инспектор, директор бродячей труппы и мельник». Последний совершает попытку побега, когда все снова смотрят вслед уходящему поезду… попытка побега могла стоить мельнику жизни, если бы страсти народные не были обузданы». Об этой же ситуации упоминает и Ганс Шенк: «Мельница Нагеля сгорела. Чрезмерно ретивые, предположившие, что господин Нагель вражеский шпион и с помощью своей мельницы передал противнику какой-то сигнал, подожгли мельницу. Господин Нагель был схвачен. Во время следствия выяснилась его невиновность, и с извинениями он был освобожден». То есть, случившееся в те дни сожжение мельницы на выезде из города по Кёнигсбергской улице русским оккупантам приписывать не стоит: добрые бюргеры справились сами. Господину Нагелю ещё повезло, а вот о судьбе «старшего инспектора» и бродячего циркача ничего не сообщается. Справедливости ради нужно отметить, что в России в Первую мировую войну происходило ровно тоже самое, но наши прапрадеды, подозревая остзейских баронов и василеостровских ремесленников, по крайней мере руководствовались какой-то зацепкой: «да ведь немцы же!» А вот по какой причине в русские шпионы попал господин Нагель – разумное объяснение придумать сложно. Впрочем, война неразумна по природе своей.
Взорванный мост через Дайме
23-го в городок из Велау переехало управление крайса во главе с ландратом, но уже на следующий день оно проследовало дальше – в Кёнигсберг. За компанию с районными властями город покинул и маститый бургомистр Вагнер (как мы помним, по совместительству новоизбранный депутат рейхстага). Заслуги этого человека перед Тапиау огромны, но приходится констатировать, что в августе 1914-го он попросту дезертировал со своего капитанского мостика, бросив город и многих его жителей на произвол судьбы. Киттлаус же продолжал исполнять свой пастырский долг с упорством обречённого: 23 августа он проводил обряд конфирмации для своих городских прихожан, 25-го – для сельских, подчёркивая в проповеди, что «оставаться страшно, бежать – ужасно». Городской загс закрылся, и выполнять необходимые формальности пастору пришлось самостоятельно: «Утонувший ополченец был первым, кого я, по распоряжению военных властей, отправил в последний путь через несколько часов после его смерти». Некоторые вести с мест, кстати, могли даже укрепить дух пастыря, вселив в него уверенность в конечной победе христианских идеалов над ожесточением войны – например, такая: «Даже случилось так, что в Цофене, в доме призрения, в опасности умереть от голода находилась пожилая пара, уже отметившая золотую свадьбу и не могшая бежать, но вражеские казаки принесли им молоко и яйца, муку и сало». Вечером 24-го с востока донёсся глухой хлопок: взлетел на воздух мост через Прегель в Таплакене, взорванный отступавшими немцами. Важным вопросом была эвакуация «учреждений», и здесь мы опять обратимся к воспоминаниям пастора:«Перед моими глазами все еще стоит картина, как последние из 800 способных передвигаться душевнобольных с врачами, санитарами и санитарками плетутся пешком вниз по Банхофштрассе (Вокзальной улице), многие – радостные, как на прогулке, некоторые в отупении, иные – с выражением страха на лице, они уходят прочь».
Выгоревшее здание магистрата
Согласно другому свидетельству, «когда было обнаружено, что колонна движется прямиком в руки русским, лихорадочно повернули назад. При этом многие душевнобольные ударились в бега, и их пришлось с большими усилиями ловить. Оставшиеся пациенты по железной дороге отправились из Тапиау в надежный Кенигберг». Необходимо отметить, что речь идёт только о «ходячих» пациентах: около пятисот нетранспортабельных остались в больнице на попечении доктора Питша и нескольких санитаров. Не обошлось без проблем и при эвакуации исправительного дома:«После начала I Мировой войны большая часть служащих исправительного дома по долгу службы или добровольно отправилась на военную службу; заключенные, в возрасте до 45 лет, также должны были явиться на военную службу, в том случае, если они прежде не приговаривались к заключению в каторжной тюрьме. Когда русские продвинулись вперед настолько, что следовало опасаться их вступления в Тапиау, исправительный дом был эвакуирован. Имеющиеся в распоряжении повозки были нагружены провиантом, и обоз из 100 исправительно-заключенных вместе с пациентами психиатрической больницы для неизлечимо больных и служащими учреждения с членами их семей отправился в сторону Кенигсберга. Во время перехода несколько мужчин и все женщины из числа исправительно-заключенных исчезли; части душевнобольных, виновных в насилии, из числа содержащихся в Надзорном доме, также удалось бежать». Даже журналист Ульрих Раушер в своей переполненной антирусскими выпадами статье вынужден сделать весьма красноречивое признание относительно размещённого в бывшем замке тапиауского «учреждения»:«при эвакуации его недобровольных воспитанников некоторое их число смогло бежать. К сожалению, не представляется возможным установить, какое количество «русских зверств» приходится на их счет, но то, что частью тех, кто грабил и мародерствовал, был местный сброд, вам подтвердит любой помещик, прежде же всего, доказывает это прокламация, вывешенная в Гумбиннене, в которой бургомистр грозит этим дважды негодяям самыми худшими карами». Судя по всему, именно об этом явлении упоминает и Ганс Шенк: «В городе стали появляться незнакомые лица, и заведения, которые не были закрыты, подвергались ограблению, разбивались витрины, взламывались двери». Мародёрство не удавалось пресечь, несмотря на то, что небольшой городок был переполнен войсками. Ранним утром 25 августа в город вошла отступавшая ландверная дивизия генерала Бродрюкка – вошла, чтобы остановиться: германское командование решило прекратить «драп», надеясь закрепиться на естественных рубежах, образуемых тапиаускими реками, дополнив их возведёнными на скорую руку оборонительными сооружениями. Военные размещались по всему городу, где попало – и в брошенных домах, и в тех, чьи хозяева остались на месте. В усадьбе самого Киттлауса, к примеру, «расквартировались две роты, батальонная канцелярия и батальонный штаб, одних офицеров 11 человек, из состава 3-го инстербургского батальона ландштурма». Многие солдаты лежали «на улицах перед закрытыми домами, смертельно уставшие и взыскующие хоть какой-либо отрады». Впрочем, долго скучать им не пришлось: в пожарном порядке начались земляные работы и сооружение всевозможных препятствий для противника, рытьё окопов и натягивание проволочных заграждений – это называлось Прегельско-Даймская оборонительная линия. К обороне готовились основательно: для передвижения войск сапёрами были наведены два вспомогательных моста у Паромного трактира и Кляйн-Шлойзе. 25 августа в 9.30 сапёрами был взорван Длинный мост через Прегель в Велау. В полшестого утра 26 августа суперинтенданта Киттлауса разбудил доктор Питш с сообщением, что генерал Бродрюкк ждёт его предложений по формированию городского управления. Ещё через час в саду приходского дома священнику удалось собрать «несколько дюжин мужчин», которые и выдвинули из своей среды временный городской магистрат. Бродрюкк одобрил его состав с поощрительными словами: «Ну, я всё же не ошибся в том, что когда все безголово бегут прочь, священник всё ещё будет на месте». Старшему лесничему Гизебрехту было поручено привести в порядок городские службы. На тот момент в Тапиау оставалось около четырёхсот горожан, не имевших возможности или не пожелавших покинуть свои дома. Вечером того же дня на восточной окраине города загремели первые выстрелы.
Город в огне
Германские войска в Тапиау располагались следующим образом: южное направление (между городом и деревней Коддин) прикрывал 24-й полк ландвера, кёнигсбергский сапёрный батальон ландвера занимал замок и окрестности, берег Дайме вплоть до Кляйн-Шлойзе контролировал 2-й Кёнигсбергский батальон ландштурма. Остальные части дивизии Бродрюка выдвинулись вдоль Дайме севернее – до Лабиау. Противник же, по словам суперинтенданта Киттлауса, «сидел во Фришингском лесу как в крепости, и его отряды доходили на запад – до укреплений Кенигсберга, на север – до Прегеля, докатывались в южную сторону до Цинтена и Ландсберга. У Биберсвальде русские выкатили тяжелые орудия. 26 августа Даймская линия была в руках русских, и с востока, как прежде с юга, началось наступление на наш добрый город и его обстрел». Киттлаус, близко общавшийся с руководством обороны города, подчёркивает, что задача непременного удержания Тапиау перед войсками не стояла: «Задержать противника на несколько дней, пока не будет завершено вооружение Кенигсберга – только к этому можно было стремиться, позиции у Тапиау столь слабыми силами на длительное время было не удержать». Как вспоминает житель Тапиау Курт Краузе, «26 августа, когда первый утренний туман рассеялся, со стороны Зандиттского леса показались русские патрули различных родов войск. Наши войска, занявшие позиции ранним утром, приказа стрелять пока не получили. Комендант Прегельско-Даймского участка обороны Бродрюк не хотел пока что подвергать город опасности обстрела, так как в нем находилось еще слишком много жителей… Наши военные, находившиеся на позициях на Кладбищенской горе, были тем временем обстреляны русской пехотой. Ей отвечала наша артиллерия ландвера, размещенная на позициях в саду училища садоводства и у Помаудена. Когда у «Лесного замка» показались усиленные кавалерийские разъезды, чины ландвера у Кляйн Шлойзе также открыли по ним огонь с прицелом 12-1300. С шумом, галопом конники унеслись обратно в лес. Теперь артиллерия снова возобновила обстрел и выкурила русских из «Лесного замка», который при этом сгорел. До вечера продолжалась потом артиллерийская дуэль переменчивой интенсивности. Город Тапиау к этому моменту пострадал не очень сильно». Итак, первой жертвой войны в городке стал загородный ресторан «Лесной замок». По воспоминаниям пастора Киттлауса, этот день принёс германцам и первые трофеи – впрочем, случайные: понесшие в испуге русские лошади притащили на позиции ландштурма три передка артиллерийских орудий и два пулемёта. По словам Ганса Шенка, «передки были временно установлены во дворе отеля «Черный Орел».
Отель "Чёрный орёл"
Этот «успех» никак не окрылил жителей: временное городское управление, не просуществовав и одного дня, после обеда 26 августа самоликвидировалось. Произошло это под впечатлением от взрыва Прегельского моста. На последнее совещание с пастором около 21 часа собрались всего четыре человека – как подчёркивает Киттлаус, «при этом среди них ни одного постоянно проживающего в городе жителя». Около 23 часов временный управляющий городским хозяйством старший лесничий Гизебрехт сдал Киттлаусу ключи и кассу, недвусмысленно дав понять, что тоже намерен эвакуироваться. Интересно, что тапиаусцы в те дни не только бежали из города, но и возвращались в него. Вспоминает Ганс Шенк – тогдашний, как мы помним, кёнигсбергский гимназист: «27 августа в Кенигсберге в связи с опасностью осады снова были закрыты школы. Мне еще удалось попасть на поезд до Тапиау, в Лёвенхагене пересекшийся с поездом, шедшим из Тапиау, который должен был вывезти на запад больных и сотрудников тапиауских учреждений (больницы для хронически больных и исправительного дома). По прибытии в Тапиау я оказался единственным пассажиром, вышедшим из поезда. Служащие железной дороги обращают мое внимание на то, что дальше Тапиау поезд не пойдет и в скором времени отправится обратно. Этот поезд был последним поездом до Кенигсберга».
Позже по железной дороге курсировали только воинские эшелоны. Согласно донесению русского корнета Камеского, со взводом «жёлтых кирасир» осуществлявшего 28 августа разведку в районе станции Левенхаген, последняя была «занята примерно ротой пехоты… Я оставался на месте весь день, наблюдая движение поездов из Кенигсберга на Taпиay и обратно, причем туда шли вагоны, полные войсками и снарядами, а обратно - с ранеными или пустые. Мне удалось по записанным номерам паровозов и вагонов выяснить, что проходили 4-5 пар все тех же составов». Корнет Каменский оставался лишь безучастным зрителем вражеских перемещений по железной дороге – как он сетует, «впоследствии выяснилось, что по получении моего донесения, ко мне был отправлен корнет Бурский с подрывным вьюком, но с дороги возвращен, так как дивизия переходила на новое место». А Ганс Шенк, возвратившись в родной город, увидел следующее: «Между рельсами бегали свиньи, которые вырвались из откормочника государственного имения, или же просто были выпущены на волю. Мужчины, несшие нанизанные на шесты сыры, шли вдоль рельсов к вокзалу. Возле сахарного завода я встретил даму с красным зонтиком от солнца, в которой я узнал госпожу Ф., сообщившую мне, что в Тапиау ничто более не в порядке и поэтому она хочет отправиться в Кенигсберг. Сразу же за «Длинным мостом» я с удивлением увидел солдат, лежавших на откосе насыпи и державших ружья изготовленными к стрельбе над пешеходной дорожкой. На мой вопрос, что же случилось, в ответ я услышал предложение посмотреть в сторону леса, там я могу увидеть русских. И действительно, если присмотреться, можно было увидеть какие-то передвижения. По пути к дому родителей на Церковной улице я встретил только одного старика. Было около часа дня, когда я добрался до родительского дома. Мать налила мне тарелку супа. Едва только я съел несколько ложек супа, как тишину разорвал пушечный выстрел. После длительной паузы последовали следующие выстрелы. Отец пришел с заседания временного городского совета и сообщил, что господам членам городского совета предоставлено на их усмотрение, также оставить город или же нет, и что около четырех часов будут взорваны мосты. У газового завода стоит на якоре буксир, чтобы переправить новых беженцев в Кенигсберг. Жители нашего дома еще оставались в Тапиау, и они стали готовиться отправиться к буксиру. И тут детонировали подрывные заряды на мостах…». Весь день 27 августа продолжалась артиллерийская дуэль, начатая, по свидетельству Курта Краузе, немцами: «наша артиллерия начала прощупывать одиночными выстрелами местность восточнее Дайме и южнее Прегеля. Противник молчал и начал отвечать только на исходе дня. Он стянул значительное количество артиллерии и концентрировал силы для главного наступления, так как считал Тапиау передовым укреплением Кенигсберга. В темноте небо озарялось кроваво-красным светом от подожженных снарядами крестьянских дворов».
Германская артиллерия обороняет Тапиау
У суперинтенданта Киттлауса – свои воспоминания об этом дне: «27-го числа еще есть мясо и хлеб, еще работает газовый завод, но население настолько поредело, что мясо изымают военные, так как иначе оно пропадет. Начинается артиллерийский обстрел. Бегство становится всеобщим. Только полсотни людей ищут защиты в церкви, доме священника, доме церковной общины. Некоторые подвалы оборудуются для нахождения там людей. Короткий молебен укрепляет нас, следует долгая ночь, за которой последовал ужасный день». 28 августа стало днём попытки решительного штурма города русскими войсками. Как вспоминает Курт Краузе, «после того, как артиллерийские батареи как обычного обменялись выстрелами, наши позиции внезапно подверглись сильному обстрелу шрапнелью. Русские штурмовые части разворачивались от Сандиттского леса для фронтального наступления на Дайме и Тапиау. Наши ландштурмисты открыли убийственный огонь по наступающим массам пехоты и пулеметным подразделениям. Но и те, кто руководил наступлением противника, свое дело знали хорошо. Метко и во всю мощь наши стрелковые окопы были взяты под сильнейший артиллерийский обстрел, делавший оборону для наших бравых ландштурмистов временами невозможной. Вражеская пехота использовала водоотводные канавы вдоль Дайме в качестве укрытий и после многочасовых боев продолжала храбро удерживать свою позицию. Исход борьбы казался неопределенным. Внезапно над русскими позициями появляются белые облачка. Наши батареи, хорошо пристрелянные, умело направленными шрапнелями посылают смерть и гибель в ряды русских. Противник покидает свои позиции и исчезает в лесу, оставив после себя множество раненых, которые позднее, в темноте, были эвакуированы своими товарищами». И вновь слово берёт Ганс Шенк: «Мы хотели оставить Тапиау на нашем одноконном экипаже и договорились со старшим лесничим Гизебрехтом… у которого была маленькая повозка, запряженная пони, бежать вместе. Когда мы выехали около 6 часов, мы не могли уже проехать мимо «Черного орла» - отель горел, и заряды в передках рвались. По Церковному переулку добрались мы до Кенигсбергской улицы и оставили город». Киттлаус же начал этот день с пастырского обхода – как немецких позиций, так и жилищ тех тапиаусцев, которые остались в городе несмотря ни на что. По его воспоминаниям «Около полудня артиллерийский огонь усилился. В доме церковной общины военные врачи организовали полевой лазарет, мои подопечные должны были его покинуть. Почтовая служба покинула город на автомобилях. Только что я подкрепил первую дюжину раненых некоторым количеством разбавленного водой сока и иду через рынок, чтобы узнать, выдвинул ли уже неприятель свои штурмовые колонны, и тут над моей головой проносится первый гаубичный снаряд и врезается в третий этаж отеля… стена разламывается и выбрасывается столб пламени. Какой-то рабочий пытается потушить пламя и вскоре сообщает, что хотя огонь и прекратился, но балки тлеют – это станет очагом пожара, от которого позднее загорится целая сторона улицы. Разрыв за разрывом раздаются в направлении колокольни, попадание за попаданием разбивают и поднимают на воздух ряд зданий на Горной улице. Я увожу своих подопечных в подвалы, и мне думается, что я буду в наибольшей безопасности под защитой своего дома, на северной стороне, на веранде, так как снаряды летят с южной стороны. Я вижу, как несколько шрапнелей взрываются в воздухе, как ракеты, одна падает на крышу моего дома и ее содержимое скатывается как град по голландской черепице. Тут снова с визгом рассекает воздух тяжелый снаряд, затем еще один, он попадает в фундамент колокольни, срывает ворота, разносит садовую изгородь, осколки врезаются в землю передо мной, давление воздуха раздавливает оконные стекла веранды, осколки стекла проносятся вокруг меня, я бросаюсь на землю, а затем испуганно бегу к остальным в подвал».
Разрушенный замок Тапиау
В тот день город едва не был сдан – по свидетельству Киттлауса, находившегося подле штаба обороны, «около 16 часов, пришло время нашим отводить войска, еще только час, и я должен буду выйти к противнику, взявшему город штурмом, и просить о пощаде. Было ужасно тяжело, и я хотел еще раз, быть может, в последний раз на долгие месяцы, подать руку немецким мужчинам, попрощаться. С трясущимися коленями, с большим трудом распрямляя спину, я перешел через Рыночную площадь. Прощальное приветствие его превосходительству Бродрюку и его штабу, прощальное слово генералу Е.: «Пусть Господь впредь ставит перед ним благодарные задачи». Но положение на поле боя меняется быстро и, зачастую, непредсказуемо: русские отказываются от атаки на город, перемещая свои силы севернее по течению Дайме, и бригадный адъютант залихватски бросает пастору: «Ваши речи очень хороши, но на этот раз уходят русские, мы – нет!» Курт Краузе рисует события несколько иначе – более материалистически: «И тут, из наших рядов раздается усиленный винтовочный и артиллерийский огонь! Громкое «ура» встречает подкрепление – это 48-й Маркский полк ландвера, подошедший форсированным маршем. Русские, все-таки поколебленные на своих позициях, постепенно прекращают огонь и отступают обратно в лес». Правда, бомбардировка не ослабевает. Весь центр города – в огне, всё горит и гибнет, но и в этом аду кто-то помнит о вечном и прекрасном: «Церковь усеяна осколками снарядов, пробиты окна, один осколок задевает «Триптих», есть попадание в «Ангела Матфея». Доктор Питш вспоминает о трехчастном полотне Коринта. Суперинтендант Киттлаус и он спешат в ризницу и вырезают перочинными ножами картины из рам, так как транспортировать их с рамами возможности нет. Скатанными в рулоны, помещает их доктор Питш в один из подвалов психиатрической больницы, в то время как господин Киттлаус спасает церковные (метрические) книги, распятия и подсвечники…» Творящийся вокруг Армагеддон только укреплял пастора в его вере: «…открывается дверь, и меня зовут к умирающему, вот старуха благодарит Бога за то, что видит меня живым, вот офицер одного из поспешно подошедших к городу ночью полков ландвера просит меня в 10 часов проводить на кладбище в последний путь павшего товарища, и вот Господь лишает меня последних сомнений в том, должен ли я остаться, когда я прихожу в больницу. Там, в спертом воздухе, скорченный от боли лежит поляк16. Смертельный страх пережил он, когда в северную часть здания попал снаряд, когда он напрасно мнил скорое вторжение русских, когда его умирающий товарищ, казак, бежал, чтобы по дороге окончить свою жизнь. «Как дела?» - спрашиваю я. Он плохо понимает по-немецки, но его глаза погружаются в мои, и «совсем один, совсем один!», - вырывается из его уст. Я не мог оставить его совсем одного… Ощущение человеческого бессилия и осознание собственной ничтожности часто возрастали настолько, что молитва часто становилась невыговоренным воздыханием. И конечно не было и дня без опыта спасительного руководства и укрепляющей близости Господа. То это был разговор с офицером или образованным ландштурмистом, которые признавали свое неверие, но все же искали Великого Его, и искали свидетельства о Боге Живом, и просили меня неустанно им проповедовать; то это был полковник, прочитавший мне проповедь на рыночной площади в присутствии всего своего штаба; то это был рыдающий иудей, вымаливавший мое благословление на коленях; то это был трепещущий горожанин, исповедующийся в своих грехах; то это был дом, сохранившийся среди окружавших развалин; то это был ряд стечений обстоятельств, напоминавший мне: Он рядом со мной!»
Как вспоминает Курт Краузе, «на следующий день под грохот орудий на больничном кладбище хоронят первых погибших из состава 2-го Кёнигсбергского батальона ландштурма». Их фамилии известны: Бём, Демке, Кёслинг, Штатс и Тидеман. От обстрелов погибли также 10 женщин из числа пациентов психиатрической больницы, 23 женщины и один мужчина были ранены. 29-го в первой половине дня продолжалась артиллерийская дуэль, инициативу в которой удерживали немцы, а германский лётчик принёс известие об отступлении неприятельских пехотных масс. В обед русские прекратили огонь, а вечером было объявлено о победе Гинденбурга над 2-й русской армией Самсонова под Танненбергом – осаждённые встретили эту новость громовым «ура». В первой половине дня воскресенья 30 августа, по опубликованному в 1934 году газетой «Тапиауэр анцайгер» свидетельству неизвестного мемуариста, участвовавшего в событиях в рядах 33 полка ландвера «имел место только одиночный артиллерийский огонь. Около 10 часов утра зазвонили к богослужению колокола обстрелянной церквушки. Так как органиста и звонаря на месте не было, суперинтендант Киттлаус сам взошел на колокольню и звонил в колокола. Один лейтенант и один унтер-офицер исполняли службу органиста. Во время песнопения «Не унывай, о, ты, частица малая, когда врагов желанье тебя разрушить совершенно» в Дом Божий тяжелой поступью по одному и небольшими группами стали заходить чины ландвера и ландштурма. После тяжелых боев у них была потребность вознести в святом месте благодарение небесам за милостивое сохранение их жизней и за победу их оружия. Так возрастала мощь литургического песнопения, и вот из многих сотен глоток к Господину небесных воинств вознеслось главное песнопение «Надёжная крепость Бог наш». Во время произнесения слов проповеди о страхе мира сего и утешении, даруемом с небес, у защитников отечества в глазах стояли слезы благодарности и умиления. После богослужения наступила пауза. В это время были собраны вместе спрятанные и закопанные священные предметы, предназначенные для совершения причастия. И теперь многочисленные причастники цвета фельдграу через осколки стекла и кирпичную пыль отправились к пиршественному столу Господа».
Ландштурмисты 2-го Кёнигсбергского батальона
А ведь сам Киттлаус признавался, что ещё утром не помнил, какой сегодня день недели: о воскресном богослужении ему напомнил офицер – до войны советник юстиции в Велау. Во второй половине дня русские предприняли новую атаку: «Едва только люди собрались в спокойствии готовить себе еду, как неожиданно начался жесточайший обстрел из стрелкового оружия и артиллерии. Тотчас же все, кто был отведен на резервные позиции, поспешили в окопы. Русские пули и снаряды подобно граду обрушились на Тапиау. Оставшиеся в городе гражданские бежали прятаться в подвалы. Наша артиллерия отвечала слабо, но у пехоты было много работы. Только небольшим отрядам противника удалось выйти севернее города на берег Дайме. Но и они были отогнаны назад. Таким образом, это нападение было отбито нашими войсками». Это была последняя попытка русской армии взять Тапиау в 1914 году.
Как феникс из пепла
Но ещё до 9 сентября русские стояли на позициях во Фришингском и Зандиттском лесах, охватывая город углом с юго-востока. Работа современного исследователя истории Восточно-Прусской операции 1914 года Алексея Лихотворика позволяет уточнить, о каких именно частях Российской императорской армии идёт речь: во Фришингском лесу находились позиции 27-й (генерал-лейтенанта А.М. Адариди), в Зандиттском – 29-й пехотной дивизии (генерал-лейтенанта А.Н. Розеншильд фон Паулина); севернее города позиции на правом берегу Дайме занимала 28-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта Н.А. Лашкевича. Репортёр газеты «Франкфуртер цайтунг» Ульрих Раушер, посетивший Тапиау сразу после боёв, так описывает брошенные русские позиции: «…я переправился через Дайме и отправился сквозь лес близ Грюнхайна к русским позициям. Вот посреди большой, наскоро прорубленной просеки расположились огромные фортификационные сооружения русских, окопы, перекрытые древесными стволами с насыпанной поверху землей, под этими перекрытиями скрывающие настоящие комнаты со столами, стульями и служившими постелью охапками соломы…»
Возвращающиеся домой беженцы
Ещё одним зримым свидетельством противостояния достаточно долгое время оставалась одиночная русская могила – захоронение полковника-сапёра на юго-западной окраине Зандиттского леса. Ко стыду нашему – нынешних жителей этой земли, среди которых, возможно, есть прямые потомки того полковника, место его последнего упокоения, как и большинство русских могил 1914 года в Калининградской области, потеряно. Однако, есть надежда, что ситуация эта изменится: во всяком случае, установить по архивным данным имя офицера столь немалого звания, погибшего в этих местах, представляется вполне возможным. Кроме русской пехоты, под Тапиау оперировала 2-я гвардейская кавалерийская дивизия генерал-лейтенанта Г.О. Рауха. Сражавшийся в её рядах двоюродный племянник императора Николая II князь Гавриил Константинович уделил тем боям абзац своих воспоминаний: «Вспоминаю, как мы 13 августа подходили к крепости Тапиау. Мы захватили с налету укрепленный лес и определили, что правый берег Деймы сильно укреплен и занят пехотой противника. Держали позицию до прихода пехоты. С темнотой полк отошел в направлении Велау. Дело было так: 4 эскадрон подходил к лесу по полю, справа от нас шло шоссе, обсаженное деревьями, перед нами — небольшой лес, за лесом — спуск к реке, через нее — мост. Совершенно неожиданно нас стали обстреливать с опушки леса. Мы сразу же повернули и полным ходом стали уходить. Наконец, мы остановились, спешились и рассыпались в цепь. В это время я остался командовать эскадроном, потому что ротмистр Раевский уехал за приказаниями. Мы начали наступать на лес. Не помню, стреляли ли в это время или нет. Брат Игорь был со мной, но затем почему-то надо было отступать. Чтобы гусары не думали, что мы отступаем, брат Игорь и я за ним начали кричать: «Заманивай! Заманивай!» — вспомнив, что так делал Суворов, чтобы подбодрить свои войска. И это подействовало. Мы снова двинулись вперед. На опушке леса оказались свежие окопы, оставленные неприятелем. Видимо противник отступил к Тапиау». Положение в осаждённом городе стабилизировалось, но не облегчилось. 1 сентября доктору Питшу всё же удалось по железной дороге удалось вывезти «неходячих» пациентов сумасшедшего дома, но остававшиеся в Тапиау несколько сот горожан терпели лишения: заканчивалось продовольствие. Как вспоминает суперинтендант Киттлаус, «хлеб и соль стали редкими товарами. Получатели пенсии по инвалидности, бедняки, подведомственные окружным и городским учреждениям призрения, супруги чиновников требовали выплаты полагающихся к 1 сентября пособий. Но вскоре, 3 сентября, ландрат В. привез в город хлеб, да и мы сами на автомобиле привозили его из Кенигсберга, начали возвращаться жители, некоторые, правда, только на несколько часов, чтобы при первых же выстрелах снова вернуться в Кенигсберг. Но всегда у нас было укрепляющее нас слово или несколько литров керосина». Пастор собирал солдатский хлеб, брошенный на бивуаках, и подкармливал своих прихожан. Неясны были перспективы обороны: «еще в день Седана речь шла о том, чтобы оставить позиции. Правда, наши офицеры полагали, что с «приличной прусской бригадой» они добились бы перелома и поймали бы осаждающий Тапиау отряд в «мышеловку». Осаждённые приободрились, когда 4 сентября, по воспоминаниям неизвестного ландвермана, «33-й пехотный полк ландвера, в котором состояли многие тапиауцы, в том числе и я, из Абшвангена через Кенигсберг прибыл в Вальдау, сменил части ландштурма, занял и расширил позиции». Южнее города в руках русских все эти дни находились также деревня Имтен и тапиауский железнодорожный вокзал. Железные дороги – и обычная, и узкоколейная – вообще играли очень важную роль в обороне. И Киттлаус, и Ганс Шенк, и безвестный ландверман 33-го полка упоминают о военной хитрости, использованной германским командованием: «наши орудия и войска перемещались по Даймской линии до Лабиау и обратно, чтобы поддерживать противника в уверенности, что ему противостоит «большая армия»; «благодаря движению в обе стороны, шуму, и шлемам солдат, лишенных маскирующих чехлов и сверкающих в лунном свете, удается имитировать прибытие в город новых войск»; Ганс Шенк убеждён, что «на эту уловку русские действительно попались, так как за все время не было предпринято даже попытки взять Тапиау штурмом». Наивность этого утверждения очевидна: противнику в начале сентября 1914 года было просто не до «Даймской линии», и даже не до находящегося за ней Кёнигсберга - всё внимание занимали события на юго-западе, за Мазурскими озёрами. И именно эти события стали единственной причиной снятия осады города в ночь с 9 на 10 сентября: под давлением войск Гинденбурга 1-я русская армия Павла Ренненкампфа спешно оставляла Восточную Пруссию. Началось преследование, и германские войска потянулись через Тапиау на восток – для этого магдебургские сапёры навели понтонные мосты через Дайме у Кляйн-Шлойзе и через Прегель – возле Паромного трактира. Шенк рисует впечатляющую картину разрушений: «Здание магистрата выгорело полностью, здания конюшен в Церковном переулке представляли собой развалины. От отеля «Черный орел» остались только руины. Вражеские передки во дворе отеля можно было узнать только по оставшимся от них железным деталям. От «Черного орла» до земельного участка судового плотника Либе Горная улица представляла собой сплошные руины. За Прегелем виднелся лишившийся крыши выгоревший замок. В церкви были повреждены окна и двери. Универсальный магазин Густава Нойманна представлял собой груду щебня, также и правая сторона Старой улицы от Рыночной площади до переулка Кенневег. Пивоварня (мельница Циммерманна) и дом Фенколя (москательная лавка «Флора») уцелели. Дом на земельном участке, принадлежавший впоследствии доктору Кведнау, был разрушен. Начиная от домовладения Кэмпфера, за исключением полученных незначительных повреждений, все дома уцелели. На выезде с Кенигсбергской улицы, напротив городской школы, были развалины. Почтовая сторона рынка выглядела безотрадно. Дом Рогге был единственным зданием, не получившим повреждений, а от дома Фолльманнов оставался только жилой флигель. Почта выгорела полностью. Цела была Новая улица, а также восточная и южная стороны рынка. Водонапорная башня психиатрической больницы и некоторые другие здания из ее комплекса были расстреляны снарядами. Дом заводского мастера рядом с плантацией был сильно поврежден». Тапиаусцы потихоньку возвращались к оставленным очагам и, по свидетельству пастора Киттлауса «были дни, когда я называл эти времена после обстрелов более страшными, чем ужасные дни осады» - таково было отчаяние беженцев, осознавших, что они лишились благополучия, которое их семьи создавали веками. «Причитая, стояли вернувшиеся жители города вокруг останков своего имущества, и если у кого и оставалась крыша над головой, то внутри под этой крышей находили немногое». Магистрат временно разместился в построенном перед войной здании напротив дома приходской общины на Церковной улице. На той же улице в дом второго священника временно въехала почта, заработавшая только 21 сентября. Не работало газовое освещение – вновь поднялся спрос на керосиновые и карбидные лампы. Как пишет Ганс Шенк, «обер-президент фон Виндхайм прибыл, чтобы осмотреть разрушения, и вскоре начались работы по расчистке, в которых были задействованы пленные русские. Из обломков зданий они соорудили насыпь между Кенигсбергской улицей и Церковной улицей, которая еще несколько десятилетий спустя обозначалась как Руссендамм (мостовая Русских)» Естественно, на все лады обсуждались «русские зверства» и «вандализм» - именно этому процентов на 90 посвящена уже упоминавшаяся статья Ульриха Раушера во «Франкфуртер цайтунг»: «На окраине Тапиау расположена земельная психиатрическая лечебница, из отверстия в водонапорной башне которой еще сегодня свисает флаг Красного Креста. С русской позиции я видел этот флаг невооруженным глазом. Но этот предупреждающий знак столь же мало удержал русских от того, чтобы взять лечебницу под обстрел, как и точное знание того, какого назначения этот большой комплекс зданий, а ведь лечебница даже не находилась на линии стрельбы по Тапиау. С учетом уничтоженных русским артобстрелом домов и помещений, одним из самых дурных представлений, полученных от данного театра военных действий, было это – обстрел лечебницы, наполненной душевнобольными. И это даже не говоря уже об уничтожении архитектурного памятника…» Интересно, что Ганс Шенк, заставший разрушение города юным гимназистом, находит для противника слова оправдания: «Красное здание исправительного дома, как и узнаваемые с возвышенности здания больницы для хронически больных заставили противника думать, что речь здесь идет о казармах. В пользу этого говорит то обстоятельство, что, несмотря на вывешенный флаг Красного Креста, эти здания подвергались обстрелу особенно сильно». Истина, как обычно, лежит где-то посередине. Вряд ли русские сознательно стремились убивать немецких сумасшедших, что же до «уничтожения архитектурного памятника» - не будем забывать, что у бывшего замка располагались позиции ландштурма. Кстати, 27 сентября 1914 года и в замок тоже вернулись его жители – из эвакуации в городке Кониц провинции Западная Пруссия возвратились немногочисленные заключённые исправительного дома. Как оказалось, надстроенный над средневековыми стенами в 70-е годы XIX века «церковный этаж» был разрушен русской артиллерией и выгорел. Сложно сказать, был ли способ реставрации сознательным актом «возвращения к истокам», или так поступили просто по бедности, но факт остаётся фактом: новодел восстанавливать не стали, и к 1917 году единственное сохранившееся средневековое здание замка Тапиау получило простую двускатную черепичную крышу, почти в точности (за исключением мансардных окон) копирующую ту, которую имело в орденские времена. Крышу эту можно видеть и поныне. В пожаре войны пострадало не только чьё-то движимое и недвижимое имущество – вместе со зданием магистрата сгорел городской архив, документы в котором отлагались со средневековья, а также недолго украшавшая это здание картина Коринта «Положение во гроб». Известно, что художник, всегда подчёркивавший национальные истоки своего творчества, принял Первую мировую войну как горячий патриот Германии. Более того, он видел в ней «возможность возрождения немецкого искусства», провозглашая: «Мы хотим доказать, что немецкое искусство выступает сегодня во главе мира. Покончим с галльско-славянской подражательностью нашего творчества последних лет!» В духе времени Коринт пишет «Автопортрет в доспехах» (1914), картину «Под защитой оружия» (1915). Разрушение родного города и гибель «Положения во гроб» потрясли художника – посетив Тапиау в сентябре 1916 года, он пишет для магистрата новое полотно, взамен утраченного, но уже с другим сюжетом: это был групповой портрет самих членов магистрата.
Ловис Коринт
Как вспоминал сам Коринт, «моя слава художника долетела и до этих удаленных мест, и теперь мне разрешалось общаться не с одними только детьми первых людей города, но наоборот, бургомистр и городские советники искали себе чести в том, чтобы быть рядом со мной…» Позировать европейской знаменитости они, разумеется, согласились. По рассказу тапиаусца В. Гудериана, «в ресторане для проведения стрелковых праздников и загородных прогулок Кляйн Шлойзе близ Тапиау в сентябре 1916 года среди собрания столь уважаемых первых лиц города и знаменитого мастера предположительно царили еще исключительно покой и веселье. С готовностью «подопечные» позволили своему «наставнику» направить себя и занять необходимые позы, и они, несомненно, с наслаждением испытывали свое увековечение на полотне... Весь Тапиау был тогда, конечно же, заворожен великим событием, происходящим в Кляйн Шлойзе». Ещё один очевидец творческого процесса, Ганс Шенк, уточняет: «Мастерской художнику служил вестибюль бывшего кегельбана в Кляйн Шлойзе… Тот, кто видел его на пути туда, не узнал бы в мужчине в удобной одежде свободного покроя, с открытым воротом и мешковатой мягкой шляпе с опущенными полями художника, уже достигшего славы». Неискушённость в течениях современного искусства сыграла с почтенными ратманами злую шутку: Коринт-то был, всё-таки, импрессионистом. Он называл «тихонями» и «бескровными» реалистов, которые «ни за что на свете не хотят причинить кому-либо боль», и которые, по его мнению, «не художники, ибо над художниками властвует темперамент и импульсивная страсть». А о себе он говорил коротко: «Правда была моим принципом!» В итоге, торговец тканями и готовым платьем Герман Роге, каменщик и плотник Готфрид Штёрмер, торговец бельём, галантереей и игрушками Хуго Пауль, торговец скобяными изделиями Эдуард Глаубитц, бургомистр Рихард Вагнер и булочник Фриц Кляйн (именно в таком порядке слева направо они запечатлены на полотне), удостоверившись, как именно их «видит» великий художник, пришли в смущение. В. Гудериан риторически вопрошает: «Был ли нос бургомистра действительно столь подозрительно красным? Какие тяжкие заботы таились за столь изборожденным морщинами лбом члена магистрата Г.? Разве они не надеялись получить из рук столь знаменитого мастера свое самое прекрасное подобие?». Как пишет Ганс Шенк, «со слов супруги художника госпожи Беренд-Коринт известно, что картина не получила одобрения самих членов магистрата, и поступила просьба внести изменения. Коринт отклонил эту просьбу, заявив, что картина хороша». К чести провинциальных немецких лавочников, они оказались умнее Рокфеллера. Молодой миллиардер Нельсон Рокфеллер, внук нефтяного магната Джона Д.Рокфеллера, нанял знаменитого мексиканского художника-коммуниста Диего Риверу для росписи стены в одном из рокфеллеровских зданий. Предложенную нанимателем тему «Человек на распутье» художник раскрыл как сопоставление коммунизма и капитализма. Обнаружив, что одной из фигур композиции является Ленин, Рокфеллер потребовал заменить его лицом «неизвестного человека». После отказа художника, он был уволен, а фреска Риверы, по приказу Рокфеллера, – полностью уничтожена. В декабре 1933 г. Ривера вернется в Мексику, где повторит содранную со стен Рокфеллер–центра фреску для Дворца искусств в Мехико. Почётные ратманы смирились: групповой портрет, вместе с написанной Коринтом тогда же «Аллегорией Боруссия» (панорамным видом Тапиау), провисел в ратуше вплоть до 1945 года. Бедствия осады парадоксальным образом поспособствовали не только возвращению первоначального внешнего облика замка и появлению новых шедевров Коринта, но и в целом развитию города: ведь начисто строить всегда проще и удобнее, чем перестраивать. Как отмечает Ганс Шенк, «благодаря разрушениям, городу представилась возможность в процессе изменения транспортных коммуникаций проложить новые улицы. Так появились, например, Киттлаусштрассе (улица Киттлауса), Гинденбургштрассе (улица Гинденбурга) и Людендорффдамм (мостовая Людендорфа)». Из других названий, обязанных своим появлением на карте города боям августа-сентября 1914 года, можно отметить Генерал-Бродрюк-штрассе, Танненберг-штрассе, Ландштурм-вег. Так Тапиау пережил самый серьёзный материальный катаклизм в своей истории – катастрофа ментальная была ещё впереди...
Российский историк Константин Пахалюк рассказывает о ходе боевых действий в Восточной Пруссии 100 лет назад, уроках и выводах, которые человечество не сделало... ("Дворник» № 26 от 15 июля 2014 года (http://dvornik.ru/issue/934/29784/?sphrase_id=98095))
- Как в России восприняли объявление войны Германии, Австро-Венгрии и Турции? - С широким патриотическим энтузиазмом. В основном среди интеллигенции и городского населения. Войне были рады, как это ни странно звучит. Все ждали быстрой победы, скорого сокрушительного поражения врагов. Нация объединилась в своём желании «наказать» «колбасников» и «австрияков». Мы видим также мощный всплеск «русскости». Санкт-Петербург переименовали в Петроград, например. Из патриотических соображений. Крестьянство встретило войну более настороженно. Например в Царицине (ныне - Волгоград) произошли столкновения жён призываемых запасных солдат с властями, для подавления которых пришлось применить войска. Но в целом мобилизационная кампания летом 1914 года в России прошла успешно. - Любая война - это прежде всего идея, «спущенная» властями сверху, и объясняющая за что нужно воевать. За что и кого нужно убивать или быть убитым, по мнению государства, во время Первой мировой? - Основная идея той пропаганды - освобождение. Вот старая Россия поднимается, вот Россия решительно заявляет о себе миру. Эту войну поначалу называли «последней войной, которая принесёт вечный мир». А также «священной», «Отечественной» и «Великой отечественной». Либералы стали говорить, что эта война принесёт освобождение от старых порядков, объединение народа с обществом, либеральные реформы. В это же время российский промышленные круги начинает борьбу за «освобождение российской экономики от немецкого бизнеса». Начинается откровенно расистская пропаганда. Россиянин с немецкой фамилией автоматически «записывался» в предатели. В 1914 - 1915 годах в России прошла кампания по переделу «немецкой» собственности. На самом деле, это был наглый отъём собственности даже не у немцев, а у граждан, которым не повезло, и у них были «немецкие» фамилии. - «Ура-патриотические» настроения были характерны для населения всех воюющих стран, а не только России? - Конечно. Правящие элиты начавших войну государств верили, что война будет быстрой и окончится обязательной победой. В тех экономических условиях невыгодно было вести тяжёлую крупномасштабную войну «на истощение». Что потом и пришлось делать. Воющие страны считали, что у них накоплено достаточно вооружений, продовольствия, технологий и людских ресурсов, чтобы война стала быстрой и обязательно победоносной. Немцы рассчитывали, что на сороковой день войны они возьмут Париж, российский Генштаб планировал воевать от полугода до года. Патриотические эмоции вытеснили здравый смысл. Неудивительно, что слова российского экономиста Блиоха о том, что столкновение такого количества армий обязательно приведёт к долгой позиционной войне, просто не были услышаны. - Для России и Германии война началась с вторжения русских в Восточную Пруссию? - Да, 17 августа 1914 года по новому стилю войска Российской империи вошли в Восточную Пруссию. Немцы не ожидали, что мы так быстро перейдём в наступление, и вначале российской армии сопутствовал успех. Командовать двумя русскими армиями в Восточной Пруссии были поставлены два лучших русских генерала, герои Русско-японской войны Самсонов и Ренненкампф. К сожалению, дальнейшее развитие событий показало, что оба они оказались по духу кавалерийскими начальниками, вероятно, блестящими, но этого было мало для успешного командования целой армией, тем более в условиях новойиндустриальной войны, успех на которой прежде всего зависит от качества управления. Никто не мог предположить, что одни из самых опытных российских военачальников проиграют. И проиграют так бездарно. На тот момент Восточно-прусский фронт был главным. Россия знала, что по плану Шлиффена немцы нанесут основной удар во Франции. В Пруссии российским войскам противостояла только слабая восьмая немецкая армия, которую мы должны были уничтожить и таким образом открыть себе путь на Берлин. В случае успеха немцы не успели бы даже перебросить на восток подкрепление. Первая победа русских в Восточной Пруссии случилась под Гумбинненом (ныне - Гусев). Понятно, что Восточно-прусская кампания сопровождалась «шапкозакидательством». Русские увидели убегающих немцев, первых немецких беженцев. Отступление немецких войск на Кёнигсберг и Растенбург было воспринято русскими как то, что немцы разбиты, и часть из них бежит за Вислу, а часть хочет отсидеться в казематах кёнигсбергских фортов. На самом деле немцы просто перекидывали свои войска против армии генерала Самсонова. Это заблуждение и ошибки командования привели к тяжелейшему поражению российских войск в Восточной Пруссии. - Как русские войска относились к немецкому гражданскому населению? - Безусловно любая война выстраивает свою собственную моральную и ценностную систему. В этом отношении русская армия была не хуже и не лучше других. Несмотря на отдельные эксцессы, но массового насилия как такового не было. Это признаётся и немецкими исследователями. Российские офицеры следили за порядком, особенно в городах. Что касается мародёрства, то здесь вопрос сложный. Понимаете, немцы ушли, оставили какие-то припасы в пустых домах. Русская армия наступает, интенданты не смогли организовать доставку припасов. Солдат - голодный. Попробуйте пройти километров десять на пустой желудок в полной выкладке. Конечно голодные солдаты пойдут в этот пустой немецкий дом и возьмут там еду. Тот же Ренненкампф говорил в одном из приказов, что надо использовать для нужд войск «трофейные» ресурсы, которых было немало. Многие русские офицеры в эмиграции потом писали о том, что русские войска мародёрствовали в Восточной Пруссии. Особенно казаки. Но забрать какие-то вещи в брошенном доме это одно, а отобрать еду у немки с двумя детьми - другое. Насилия со стороны русских не было, это важно подчеркнуть. - А отношение противников друг к другу? - Вначале войны благородства по отношению к противнику было много. Но это была уже другая война, в том числе и в плане общечеловеческой морали. Попробуйте зимой просидеть в окопе по пояс в воде, когда кругом грязь, крысы и вши, когда питание не всегда доставляется на позиции, а ваше укрытие постоянно обстреливается шрапнелью. В таких условиях начинают работать законы психологии, человек звереет. Тут уже не до благородства. - Немецкие и российские газеты много писали о зверствах, которые чинили противники. Пропаганда? - И пропаганда тоже. Но после Дахау, Бухенвальда, Освенцима и других зверств Второй мировой, изменился сам смысл слова «зверство». Вот пример «зверств» немцев по отношению к поданным Российской империи, которых Первая мировая война застигла в Кёнигсберге. На вокзале немецкие носильщики отказывались нести русским их чемоданы. Ну и ругань, брань, досмотры с пристрастием на границе, грубость и так далее. Или в пограничном Эйдткунене (ныне - посёлок Чернышевское Нестеровского района) немцы отправили интернированных русских в российское Вержблово (ныне - Вирбалис, Литва) пешком, а не на поезде, а это километров 10. Конечно, были случаи необоснованной жестокости, но все же современники в понятие «зверство» вкладывали вовсе иные смыслы, нежели мы сейчас. - Чем закончилась Восточно-прусская операция российских войск в 1914 году? - Полным разгромом. Самсонов, попавший вместе со своими войсками в окружение, застрелился. Через несколько недель с большими потерями отошла и армия генерала Ренненкампфа. - Как это восприняла общественность в России? Началось отрезвление? - Если говорить о самой Танненбергской катастрофе, то, безусловно, в тылу ходило множество слухов о её размахе, часто преувеличенных, но в целом внимание на ней не фокусировалось. Вместе с тем за один год выиграть войну не удалось, а летом 1915 г. русская армия вообще была вынуждена отступать с большими потерями. Патриотический накал спал. Однако здесь нужно видеть множество нюансов. Тот цвет нации, который из патриотических чувств вступал в армию в самом начале войны, был практически за год уничтожен в боях. Многие приходившие им на смену были необстрелянными солдатами, которые нередко предпочитали бежать с поля боя или сдаваться в плен, чтобы спасти свои жизни. Большую роль в этом сыграл недостаток вооружения в 1915 г., когда многие говорили: «Да, мы готовы сражаться, но дайте нам винтовку, патроны, обеспечиться артиллерийскую поддержку. Мы готовы умереть за Родину, но не хотим становиться пушечным мясом». Однако ситуация не всегда была столь однозначной. Общество не может мыслить – мыслят индивиды, и порою при оценке общественных настроений можно видеть одновременный рост противоречащих друг другу тенденций. В зависимости от того, где он находится и откуда смотрит на события, возникают различные оценки. Так, в самой армии уже весной 1916 года отмечался подъём патриотических настроений. Пришедшее молодое пополнение 1916 года нередко считало, что теперь-то они точно смогут победить. К сожалению, летнее наступление не привело к окончательной победе, пришло разочарование, однако даже в начале 1917 года говорить о полном разложении армии нельзя. Спад энтузиазма – вовсе не отказ воевать. Усталость от войны и желание вернуться домой вовсе не всегда ведут к революции. В зависимости от ситуации на фронте, настроения могут быстро меняться. Но в самом обществе, в тылу, ситуация была иной. В российских городах стали появляться раненые, искалеченные солдаты, без ног, без рук. Война стала затягиваться, стало понятно, что этот ужас - надолго. Всё больше людей стремились попасть в запасные батальоны, достать соответствующую «справочку». Например, Сергей Есенин, который за взятку сумел «устроиться» в Царскосельском лазарете. Фактически Есенин струсил, не захотел идти на фронт. С другой стороны, патриотический восторг хоть и приглушился, но само стремление воевать во славу России, сама готовность умереть во имя интересов Родины не исчезла. Однако опыт 1915 года требовал анализа и учёта ошибок. К сожалению, в обществевывод был сделан лишь один: раз войну ведёт «Святая Русь», раз войну ведёт великий русский народ, поднявшийся на защиту, то армия проиграть не можешь. А потому причина всех неудач - виновные и предатели. Их начали искать, и, конечно же, нашли. Например, российскую императрицу, по национальности немку, её мужа - «немецкого подкаблучника», царских генералов, и так далее. Россия ведёт тяжелую войну, ключевую в её истории, Россия не имеет право на ошибку. Так думает большинство. Отсюда и вывод: если правительство не может привести к победе (и если там тем более засели шпионы), то такую власть надо менять. Безусловно, всё было не так, но факт в том, что в это верили. По сути Февральская революция стала возможна именно тогда, когда патриотизм принял яркий антиправительственный характер. Однако и это ещё не всё. Важно отметить, в массе солдаты не видели для себя личных смыслов, ответа на простой вопрос: а зачем лично мне воевать? За что? Когда ты кормишь вшей в окопе под обстрелом и по пояс в холодной воде, официальный патриотизм перестаёт работать. Идеалы самопожертвования отмирают сами собой. Появляется обида на государство, которое послало тебя на бойню неизвестно зачем. Обида на тех, кто отсиделся в тылу. Обида на тех, кто вообще всё это допустил, преследуя какие-то свои цели, экономические, например. Если соединить вместе обиду, конспирологический стиль мышления, нарастающую усталость, страх идти на фронт, «оппозиционный патриотизм», то в условиях нарастающего политического кризиса и растущего отчуждения между фронтом и тылом, только чудом Россия могла избежать революционных потрясений 1917 года. А если к этой обиде добавится ещё экономический кризис и общенациональное унижение проигравших, как в Германии, то появляется Гитлер... - Если бы не Первая мировая, был бы Гитлер? - Я думаю, нет... Первая мировая сломала социальные структуры всех основных стран-участниц, привела к широким социальным, политическим и экономическим изменениям. Одно из них – окончательный разрыв с обществом аграрным, патриархальным и формирование такого явления как «массы», которые и стали социальной основой диктатур во многих странах.
Живая рыба, Сталин и «Гадюшник» Это был самый лучший рыбный магазин. В мире. Он располагался на углу Ленинского и Черняховского. В нём была ванна-садок, куда иногда запускали живую рыбу. Ванна-садок была облицована с внешней стороны камнями-голышами. Камни-голыши были покрашены коричневой краской. Это считалось красивым. Иногда, когда мама или папа вели меня из детского сада, мы заходили в этот магазин. Если в ванне-садке плескалась живая рыба, вытащить меня из магазина было проблемой. Ванна-садок напоминала о зоопарке, а зоопарк – это всегда праздник. Если хорошо себя вести, конечно.
Площадь Победы. Дети играют в праздничный парад. Фото из коллекции Анатолия Бахтина
За углом в подвале располагался пивной бар. Может быть, у этого заведения и было какое-то красивое название, но взрослые называли его неприятным словом «Гадюшник». В девятом классе, открывая с тремя такими же охламонами романтику улиц, я там побывал. Мы здорово накачались «ершами». Это не помешало мне понять, почему «Гадюшник» называется «Гадюшником». В этом заведении граждане, в подавляющем большинстве мужчины, культурно отдыхали, потребляя пиво и принесённые с собой портвейн и водку, стоя вокруг грязных круглых столов. Мочиться под стол там было нельзя, а вот всё остальное...
Площадь Победы. Фото из коллекции Анатолия Бахтина
Напротив лучшего в мире рыбного магазина и «Гадюшника» располагался «Памятник». Он стоял в сквере через дорогу. У памятника был постамент, из которого торчали четыре куска арматуры. Спереди на постаменте была надпись, но её затёрли, испортив розовый гранит облицовки. «Памятнику» не хватало собственно памятника, скульптуры, венчающий постамент. Это было странно. Но у меня маленького это не вызывало вопросов. В нелогичном мире взрослых и без «Памятника» хватало странностей. Например, почему обязательно вначале надо съесть невкусную манную кашу, а уже потом выпить вкусный компот? Логика где?
Шестидесятые. Калининград. Фото из коллекции Анатолия Бахтина
Историю «памятника без памятника» мне, уже взрослому, рассказал отец. Вначале был Сталин. Сталин, точнее памятник ему, стоял на площади Победы. Потом Сталин умер. Сталин перестал быть безоговорочно хорошим. Его, Сталина, переставили на менее почётное место, в сквер напротив кинотеатра «Россия». А на место Сталина поставили более стабильного и проверенного временем Ленина. Потом «Отца народов» сняли с менее почётного постамента. От каменного Сталина остались только загнутые куски арматуры на постаменте. Свято место пусто не бывает. В семидесятые на место Сталина поставили Мать-Россию. Очень символично. Возможно, энергетикой этого места можно объяснить, почему Мать-Россия у нас получилась мужского рода. Во всяком случае, с одной стороны.
Сталин на месте Матери-России. Фото: государственный архив Калининградской области.
Война? Наконец-то! В конце шестидесятых окна, заклеенные «крест на крест» газетной бумагой, были примерно таким же идеологическим артефактом, как сегодня георгиевская ленточка. Во время войны окна заклеивали, чтобы их не выбило взрывной волной. Заклеенные «крест на крест» окна были везде. В книгах, в кино, в журналах «Юность» и «Огонёк», на открытках и так далее. Сегодня этот символ Великой Отечественной уже ушёл из нашей исторической памяти. Думаю, что это было летом 1968 года. Непоздним вечером мы гуляли с отцом. Вышли в район замка. И тут я с восторгом заметил, что все окна во всех домах на Ленинском, Житомирской, Коперника и Шевченко заклеены белой бумагой «крест на крест». На пустыре возле замка стояла торжественная волнующаяся толпа, милицейское оцепление, много зелёных солдат и танковый тягач. Война?! Наконец-то! Наконец-то наступило это долгожданное время, когда как в кино, можно будет воевать с врагами и совершать героические подвиги. А потом красиво умереть, чтобы все плакали и жалели. Но только не по настоящему умереть, а так - не на долго. Но это не было войной. Просто взрывали руины Королевского замка. Который, кстати, Королевским стал только после апреля 1945 года. Вначале какую-то кирпичную штуку, одиноко торчащую на пустыре, пытались завалить прекрасным зелёным танковым тягачом. Одинокая штука устояла. Тогда её взорвали. Это было великолепно. Дым, грохот, напуганные глупые голуби в небе, подпрыгнувшая от неожиданности земля под ногами, одобрительный гул толпы. Одинокая торчащая кирпичная штука наклонилась, немного подумав, завалилась на землю.
Взрыв Королевского замка. Фото из коллекции Анатолия Бахтина.
Из всего нашего двора только я один видел всё это. Мне было, что рассказать этим неудачникам, пацанам во дворе. Ну добавил пару тройку придуманных подробностей. Например, что прокатился на танковом тягаче, который видел только издали. А потом к нам во двор привезли металлические качели. Взрослые выкопали для них ямы. Одна из ям оказалась входом в подвал. Кирпичные своды уходили в темноту. Пока взрослые искали цемент, чтобы заделать всё это безобразие, старшие мальчишки туда слазили.
1968 год. Калининград. Фото: частное собрание Там не было ничего нового. По этому подземному ходу они дошли до Северного вокзала. Дальше пройти не смогли – заметили эсэсовцев, которые охраняли какие-то ящики. С Янтарной комнатой, понятное дело. А ещё там почему-то были раздвижные стены и выезжающий оттуда чёрный гроб на колёсиках. Очень страшно. Хорошо, что взрослые зацементировали эту яму. А то как полезли бы к нам во двор эсэсовцы! Старый запрещённый город всё время напоминал о себе. Во время наших прогулок отец как-то привёл меня к ликёро-водочному заводу. По засыпанной скользкими осенними листьями лестнице мы спустились к дикому берегу Нижнего озера. Отец показал мне останки старого, ещё немецкого каскада с фонтаном. В небольшой беседке, засыпанной мусором пахло мочой и дерьмом. Но на стене сохранились фрагменты мозаики. На всю жизнь запомнил мозаичного охотника в шляпе с перьями, стреляющего в летящих уток. Отец рассказывал, что в конце пятидесятых этот каскад с фонтаном ещё работал...
Каскад на Нижнем озере 1959 год. Фото из коллекции Анатолия Бахтина
Каскад на Нижнем озере не работает. Фото из коллекции Анатолия Бахтина
Ветеран 9 класс, 1978 год. Уже не дети, ещё не взрослые. Отличный летний вечер. Вначале один из наших подрался на пустыре возле университета с великовозрастным мудаком. Потом мы все вместе убегали от милиции, потом пили портвейн на лавочке во дворе за кафе «Снежинка». И тут появился он. Ветеран. Я не помню его лица. Помню его засаленный пиджак, из кармана которого торчала бутылка. Он был сильно пьян, мы тоже. Бутылка в кармане пиджака легко открыла ему вход в нашу компанию. Выпили. Закурили. Заговорили. И тут он начал рассказывать. Про «танк для дураков» Т-34. Ветеран рассказывал, что если механик-водитель закрывал передний люк, то во время движения танка он видел то землю, то небо, но никак не поле боя. Ветеран рассказывал, я точно это помню, что механики-водители Т-34 шли в бой с открытыми передними люками, чтобы хоть что-то видеть перед собой. Ещё он рассказывал, как немцы под нынешней Колосовкой жгли наши танки и как гибли танкисты от фаустпатронов. Рация работает, танк практически целый, только в броне маленькая дырочка, карандаш с трудом проходит, а экипаж, пять человек, мёртвые. А ещё он рассказывал, как под Метгетеном (ныне - Космодемьянского) еле успел выбраться из подбитого танка — запутался в кишках своего друга-наводчика, раскроенного немецким снарядом. Ещё он рассказывал, как немцы жизнь самоубийством целыми семьями заканчивали, как старушке-немке случайно танком ноги отдавил и как собирался на молодой немке жениться, но командир не разрешил.
Немцы уходят. 1945 год. Пересечение нынешних улиц Леонова и Борзова. Фото: Государственный архив Калининградской области.
Он рассказывал страшное и важное. Про то, как после войны бабы в вместо лошадей пахали, как немцы от голода в советском Кёнигсберге умирали, да и русским тоже есть нечего было… Потом вдруг замолчал на полуслове, махнул на нас рукой, ушёл в темноту, шатаясь то ли от выпитого, то ли от воспоминаний.
Возле здания университета. Фото из коллекции Анатолия Бахтина
Я не уверен, но думаю, что именно этот ветеран приходил к нам потом в школу. Это был совсем другой человек. Чистенький, правильный, с «иконостасом» медалей и орденов на пиджаке. Он тоже рассказывал нам о войне. Это была какая-то другая война. Правильная. Полная идеологически правильных штампов, от которых скулы сводило. Рассекли группировку, нанесли удар по, сумели скрытно сосредоточится, благодаря мужеству и подвигам, коммунисты – впереди, фашистские варвары огрызались, бои шли за каждый дом, и так далее, отомстили за сгоревшие сёла и города… Идеологически всё было правильно. И скучно.
Оловянные солдатики. Фото из коллекции Анатолия Бахтина.
Первые переселенцы на полевых работах. Фото: Государственный архив Калининградской области.
Встреча с ветераном. Фото: Государственный архив Калининградской области.
Ленин на раскалённой крыше Вообще брежневская пропаганда и агитация была на удивление скучна и не интересна. Как бы кто не относился к коммунизму, но это яркая великая идея, великая мечта миллионов о тотальной справедливости. Сделать из этой великой идеи, такое «Г», какое сделали брежневские агитаторы и пропагандисты «на местах» - это надо было постараться. Одни и те же штампы-фразы лезли в головы советских граждан из телевизора, радио, газет, журналов, политинформаций и… наглядной агитации.
О, эта наглядная агитация! Её было много, она была примитивна, глупа, дорога, скучна, лжива. Она, как сказали бы сегодня современные пиарщики, «не работала». Она убивала сама себя. Её было так много, и она была так плоха, что её эстетическое уродство уже не воспринималось.
Ленин на крыше. Фото: Анатолий Бахтин
И ведь не поспоришь: Слава КПСС. Фото: Анатолий Бахтин. Несмотря на потраченные гигантские средства, гнилая западная идеология её легко побеждала. В десятом классе за «четверть без троек» мои родители купили на «барахоловке» (тогдашний нелегальный блошиный рынок) за бешенные пять рублей (зарплата инженера – 120 рублей в месяц) великолепный подарок. Целлофановый пакет с рекламой какого-то шведского книжного издательства. Ходить в школу с таким пакетом было оооочень модно. Пакеты аккуратно мылись, появившиеся дырки заклеивались изолентой.
Как в Америке Когда на гигантском пустыре, который сегодня стал Московским проспектом, появились первые «высотки», мы, советские пионеры – комсомольцы, бегали на них любоваться. Наш запредельный восторг по этому поводу выражала наиболее часто звучащая фраза: «Как в Америке. Скажи, да?».
Семидесятые прошлого века. Московский проспект. Фото из коллекции Анатолия Бахтина
Мой старший брат прослыл диссидентом и доставил неприятности маме. У нас было несколько номеров журнала «Англия», который мама достала где-то по блату. Брат вырезал из журнала немаленькую фотографию красной гоночной машины, утюгом пришпандорил её на кусок пластика, с обратной стороны воткнув в неё «английскую» булавку. Получился отличный значок размером с ладонь. Вадим пристегнул своё творение на лацкан пиджака, и пошёл в школу. Он недолго оставался без внимания. Завуч потребовала значок немедленно снять. Брат отказался. Был скандал. По-моему, брата даже «разобрали» на комсомольском собрании. Пример старшего брата не остановил брата младшего. Видя, как легко и ладно мой брат смастерил такую клёвую штуку, как значок, я решил сделать себе такой же. В результате я сжёг пластиковый лист формата А2 и электрический утюг. Квартира не пострадала. Я не стал диссидентом.
Чтобы не было мучительно больно… Более того, отслужив свой срок в Группе советских войск в Германии, я сам стал агитатором и пропагандистом. Я стал комсомольским функционером в Гурьевском райкоме ВЛКСМ. Это было весело. Например, в райкоме с ужасом передавалась из поколения в поколение история о передовике В. Вы не знаете этой истории? Так я вам её сейчас расскажу.
Газета как коллективный пропагандист и организатор. Явно постановочный снимок. Для фотографов "из центра" специально отбирались люди с лицами, не сильно испорченными алкоголем. Бухали на селе жутко. Фото: Частная коллекция.
1990 год, посёлок Ушаково, бывший немецкий Бранденбург, Орденский замок. До конца девяностых в замке жили люди. Фото: Анатолий Бахтин.
Она случилась во время районной отчётно-выборной конференции, момента истины, часа «Ч», для любого райкома. Когда мероприятие стартовало, выяснилось, что в президиуме нет передовика производства водителя автоколонны №... В. Чёрная райкомовская «Волга» перехватила самосвал В. прямо на трассе. В. вылез из кабины с гаечным ключом и сказал райкомовским товарищам: «Дайте мне работать!!!». Однако райкомовские гаечного ключа передовика не испугались. Они объяснили передовику, что к чему. К Гурьевскому дому культуры, где проходила конференция, передовик примчался прямо на своём самосвале. Его привели в президиум. Передовик сел, осмотрел зал, стянул с себя рабочую куртку. Райкомовские схватились за свои горячие комсомольские сердца. На передовике была когда-то белая майка. На майке, через всю грудь шариковой ручкой было написано: «Montana» (марка американской джинсовой одежды).
Военно-патриотическое воспитание. Фото: Анатолий Бахтин.
Или, например, история каменного Павки Корчагина, стоявшего в коридоре областного комитета ВЛКСМ. Каменный бюст героя-комсомольца в каменной будёновке стал «лицом» обкома. А потом вдруг каменный герой исчез. Уже после Перестройки знающие товарищи рассказывали, что после пьянки, спускаясь по лестнице, какой-то нетрезвый секретарь обкома неудачно схватил каменного героя-комсомольца за каменный шишак каменной будёновки. Павка упал, травмировав пьяного секретаря обкома и отбив себе нос и шишак будёновки. Водила секретаря, спасая своего патрона от неприятностей, загрузил каменного героя в «Волгу», вывез на Берлинский мост и утопил Павку в Прегеле.
Под безоблачным небом В самый расцвет Перестройки меня выгнали из комсомола. Уволили из Ленинградского РК ВЛКСМ. По статье за прогулы. Я нашёл себе модную в те времена среди интеллигенции профессию. Я стал ночным сторожем. Бывший комсомольский функционер, работающий ночным сторожем и читавший Камю и Ремарка — моя персона была окутана лёгкой дымкой из загадочности и социального протеста. Девушкам нравилось. Ну если не говорить, что уволили меня за банальные, отнюдь не диссидентские прогулы. Хотя... Может быть, в этих самых прогулах и выразилось моё критическое отношение к системе? Это было странное время. Казалось, что вот теперь все у всех в этой стране будет хорошо. В середине января 1991 советские войска в Вильнюсе захватили Дом Печати и телебашню. В столкновениях погибли люди. Я случайно зашёл к Юре Павлову, фотохудожнику, если кто вдруг не знает. Юра сказал, что надо что-то делать. Стихийно образовалась инициативная группа. Павлов, Светлана Колбанёва, Игорь Пащенко, Сергей Корнющенко и другие милые неравнодушные люди. Инициативная группа решила провести акцию. Проблема была в том, что участники приняли, так сказать, не ту концепцию акции. «Не ту концепцию» предложил конечно-же я. Я очень люблю историю. Как и все увлекающиеся люди, я «перекошен» по этой теме. На мой взгляд — немного перекошен. Поэтому тогда мне казалось, что историю вошедшей в историю фразы «Над всей Испанией безоблачное небо» должны знать все. Как, вы не знаете?!!! Ну наберите в интернете. За ночь художник Игорь Пащенко смастерил плакат. На нём было написано «Над всей Прибалтикой безоблачное небо?». Игорь также склеил из бумаги небольшой гроб, на котором было написано слово «Демократия». Пащенко рассказывал, что гроб он склеил маленький, потому что и демократия тогда была у нас маленькая, не выросшая. На самом деле, ему просто не хватило бумаги. На следующий день мы собрались под окнами мэрии. На руках у нас были чёрные повязки. Мы хоронили только что пришедшую в нашу страну демократию. Я помню окна городской администрации. В окнах — улыбающиеся зрители. Наша группа с плакатом, гробом и чёрными повязками на руках привлекала внимание. К нам подходили люди, интересовались. Некоторые оставались. Потом наша процессия двинулась к Дому Советов. Там мы хотели спуститься к Преголе-Прегелю, и торжественно утопить в реке бумажную «демократию».
Несанкционированная акция протеста. Фото: Юрий Павлов.
Процессия шла по тротуарам. Было холодно и страшно. Я прекрасно помню диалог двух пожилых дам на Ленинском, возле пересечения с Барнаульской. - Чего хотят? - Что-то про безоблачное небо... - А, экологи! Похороны демократии подзатянулись. Акция протеста стала всё больше напоминать мальчишескую выходку. На помощь пришла родная милиция. Возле Дома Советов нас нагнал милицейский УАЗ.
Милиция изымает бумажный гроб с демократией. Фото: Юрий Павлов.
Милиционеры изъяли у нас гроб с «демократией», загрузили его в УАЗ. Мы немного поспорили с милицией, а потом пошли пить пиво в пивной бар «Калининград». Так для нас началась новая эпоха.
В издательстве «Нестор-История» вышла в свет книга «Первая мировая: взгляд из окопа» (Предисл., сост., и коммент. К.А. Пахалюка), специально подготовленная для участников международной научной конференции «Великая, Священная, Отечественная: Россия в Первой мировой», которая пройдет 26-28 июня 2014 г. в Калининграде (организаторы Министерство культуры Российской Федерации и Российское военно-историческое общество). В сборник включены воспоминания (дневники) участников Первой мировой войны, которые долгое время хранились в семейных архивах и были переданы для изучения в Российское военно-историческое общество.
Ниже мы публикуем воспоминания ротного писаря 14-го Финляндского стрелкового полка А.Я.Семакова, который описывает свое участие в боях на границе Восточной Пруссии в сентябре 1914 г.
__
Об авторе публикуемых воспоминаний, Алексее Яковлевиче Семакове, известно не так много. Родился он в 1892 г. в Вологодской губернии, в бедной крестьянской семье. Отец умер, когда Алексею было всего полтора года. Матери пришлось растить четверых детей в одиночку.Незадолго до Первой мировой войны А. Я. Семакова призвали в армию, где ему посчастливилось попасть в 14-й Финляндский стрелковый полк, который входил в состав 4-й Финляндской стрелковой бригады 22-го армейского корпуса (командир — генерал А. Ф. фон дер Бринкен[1]) и размещался на территории Финляндии. Здесь, уже на должности ротного писаря, его и застала война.
Боевой путь А. Я. Семакова в 1914 г. пролегал через Августовские леса и Восточную Пруссию. В январе 1915 г. 22-й армейский корпус был переброшен на Юго-Западный фронт, а в апреле вошел в состав новой 11-й армии, во главе которой оказался один из наиболее талантливых вое начальников того времени, генерал Д. Г. Щербачев[2]. Его войска располагались слева от 8-й армии А. А. Брусилова в долине Верхнего Днестра, прикрывая направление на р. Стрый. Вскоре австро-германцы прорвали русский фронт у м. Голица, что положило начало Великому отступлению. Войска Д. Г. Щербачева активно оборонялись, сдерживая продвижение Южной германской армии генерала А. Линзингена[3]. Видимо, во время этих боев А. Я. Семаков был тяжело ранен.
После лечения и отпуска он вернулся в армию в марте 1916 г. младшим унтер-офицером 4-й роты 10-й инженерной рабочей дружины (временно командующий капитан Козловский), которая располагалась на Западном фронте. Служба эта была, безусловно, менее опасная, но по-своему тяжелая и очень однообразная, если верить дневникам Алексея Яковлевича. Здесь он находился до самого конца войны, после вернулся в родное село. Известно, что прожил он весьма долгую жизнь и умер где-то в 1960-х гг.
В советское время Первая мировая война называлась «империалистической». Ей отводилось скромное место катализатора общественных противоречий царской России, проложивших дорогу Октябрьской революции. Память о тех событиях оставалась жить на семейном уровне, но и здесь она либо затмевалась событиями Гражданской и Великой Отечественной, либо выкорчевывалась страхом перед репрессиями, когда родители боялись рассказывать детям о своем прошлом. Неизвестно, как обстояло дело в семье А. Я. Семакова, однако где-то в начале 1970-х гг. часть его дневников (видимо, за ненадобностью) отдали тогда еще молодому писателю Евгению Николаевичу Богданову. К тому времени у него уже вышли несколько книг, а сам он вскоре стал членом Союза писателей СССР и полностью посвятил жизнь служению литературе. Его последним произведением, оконченным незадолго до смерти в феврале 2011 г., стал роман «Ушел и не вернулся», где проводились параллели между крушениями двух империй: царской и советской. Он был опубликован уже после смерти Е. Н. Богданова в журнале «Роман-газета» (№ 23 и 24 за 2011 г.). Дневники А. Я. Семакова благодаря усилиям Янины Богдановой, вдовы Е. Н. Богданова, были переданы для изучения в Российское военно-историческое общество. Это примерно 170 листов формата А4, исписанных с обеих сторон разборчивым подчерком. Дневники охватывают период с лета 1916 по осень 1927 г. Значительная часть посвящена службе в рабочей дружине и революционным событиям 1917 г. Скорее всего, существовала и первая часть, к сожалению, утерянная.
О службе в финляндских частях рассказывается в отдельном приложении «Заметки военных действий» (восемь листов), которое и публикуется в настоящем издании. В нем повествуется о первых боях на территории Восточной Пруссии и в Августовских лесах в сентябре 1914 г. Как известно, 17 (4) августа 1914 г. обе армии Северо-Западного фронта (1-я армия генерала П. К. фон Ренненкампфа[4] и 2-я армия генерала А. В. Самсонова[5]) вторглись в Восточную Пруссию. К сожалению, несмотря на первоначальные успехи русских войск наступление окончилось плачевно. 2-я армия потерпела сокрушительное поражение в Танненбергском сражении 26–31 (13–18 августа и была отброшена за границу. Войска генерала П. К. фон Ренненкампфа остановили продвижение и стали укрепляться по линии р. Дейма, Алле и Мазурских озер.
В это время в районе Августова — Осовца[6] началось формирование новой, 10-й армии (командующий — генерал Ф. Е. Флуг[7], однако он прибыл только 11 сентября (29 августа), а до этого времени его обязанности исполнял командир 3-го Сибирского корпуса генерал Е. А. Радкевич[8]). Если изначально эти силы предполагалось задействовать в прямом ударе через среднюю Вислу на Берлин, то после поражения А. В. Самсонова их решили использовать для укрепления Северо-Западного фронта, двинув в широкий промежуток между остатками 2-й армии и войсками П. К. фон Ренненкампфа. К началу сентября у границы были частично собраны лишь 3-й Сибирский (генерала Е. А. Радкевича) и 22-й армейский (генерала А. Ф. фон дер Бринкена) корпуса. Командование 8-й германской армии, одержавшей триумфальную победу под Танненбергом, отказалось от первоначально возникшей самоубийственной идеи преследовать разбитые части 2-й армии, решив разгромить войска генерала П. К. фон Ренненкампфа. 7 сентября (25 августа) противник перешел в наступление, нанеся основной удар по левому флагу (2-й армейский корпус генерала В. А. Слюсаренко[9]). Ситуация осложнялась тем, что этот фланг был открыт, поскольку войска 10-й армии только прибывали на фронт. Опасность такого положения понимал генерал П. К. фон Ренненкампф, однако главнокомандующий фронтом генерал Я. Г. Жилинский заверил его, что 10-я армия сумеет оказать поддержку и в случае наступления противника сама нанесет ему удар во фланг и тыл. Увы, реальность не имела ничего общего с представлениями генерала Я. Г. Жилинского[10].
Только 5 сентября (23 августа) в штабе 22-го корпуса узнали, что его направляют в 10-ю армию[11]. Тогда же был получен приказ сосредоточиться в районе немецкого г. Лык и занять г. Арис и Иоганнисбург (все — в Восточной Пруссии)[12]. Правее располагалась 43-я дивизия 2-го армейского корпуса, а левее — одна бригада из состава 8-й Сибирской стрелковой дивизии. 5–6 сентября (23–24 августа) ушли на сосредоточение, которое происходило крайне хаотично. При этом, как вспоминал офицер штаба корпуса Б. Н. Сергеевский: «Командование нашим чудным по составу и еще лишь сосредоточивающимся XXII корпусом было уже приведено в полную негодность, охваченное ужасом от одних только слухов о Самсоновской катастрофе»[13]. Части 1-й и 3-й Финляндских бригад высаживались в Граево и Гросс-Просткен (две станции по разные стороны границы). Их действия временно объединил командир 3-й бригады генерал С. Ф. Стельницкий[14]. 10-й Финляндский полк был двинут к Арису, а отряд из 1-го, 4-го и 12-го Финляндских полков под командованием полковника Г. Ф. Погона[15] (командир 12-го полка) — к Иоганнисбургу. Начальник 2-й Финляндской стрелковой бригады генерал-майор В. В. фон Нотбек[16] получил приказ двигаться в сторону г. Лык.
7 сентября (25 августа) отряд Погона наткнулся на противника и после неудачного боя (в котором нашими войсками по сути руководил капитан А. И. Верховский[17], спасший положение) отошел к Бяле[18]. По сведениям Н. Н. Головина, восемь наших Финляндских стрелковых батальонов (1-я и 3-я бригады) столкнулись с 3-й германской резервной пехотной дивизией, бригадой 1-й пехотной дивизии и бригадой кавалерийской дивизии[19]. В этот день приказ прикрыть подступы к Лыку получил начальник 3-й Финляндской стрелковой бригады генерал С. Ф. Стельницкий, а командир 4-й стрелковой бригады генерал В. И. Селивачев[20] со сводным полком был брошен к Граеву (вероятно, именно в составе этого отряда и находился А. Я. Семаков). Таким образом, сразу по прибытии части корпуса были двинуты вперед, без должной разведки и сведений о противнике. По частям они втянулись в бои с немцами. При таком управлении было бы слишком оптимистично рассчитывать на удачу.
Однако командующий армией положение дел на фронте видел иначе. 8 сентября (26 августа) от него пришли сведения, что у Бялы находится бригада противника, в тыл которой была направлена бригада 8-й Сибирской стрелковой дивизии. А от 22-го корпуса Е. А. Радкевич требовал наступления. К сожалению, ситуация разворачивалась неблагоприятно. 10-й Финляндский стрелковый полк вместе со 169-м пехотным полком вел тяжелый бой с германцами у Ариса. Под напором противника им при- шлось отойти, а находящийся в резерве 14-й Финляндский стрелковый полк не смог оказать содействия. В это время 2-й армейский корпус героически отбивал атаки германцев, а П. К. фон Ренненкампф требовал обещанного содействия со стороны 10-й армии. Немцы же активно продвигались вперед, выдвинув 1-ю ландверную дивизию к Иоганнисбургу.
Только утром 9 сентября (27 августа) командующему 10-й армией после переписки с генералом А. Ф. фон дер Бринкеном стало ясно, что наступление невозможно. К сожалению, главнокомандующий фронтом генерал Я. Г. Жилинский реальной ситуации на фронте не знал. Он уже обещал П. К. фон Ренненкампфу оказать содействие, а потому продолжал требовать от 22-го корпуса большей активности. Тогда генерал А. Ф. фон дер Бринкен заявил, что не может выполнить приказ «в силу разбросанности корпуса, расстройства частичными неудачными боями, неустройством тыла и что приказание это происходит от неосведомленности»[21]. В конечном итоге, когда Я. Г. Жилинский понял истинное положение на этом участке фронта, то он вообще приказал отвести финляндцев к Августову, тем самым еще больше усугубляя положение 1-й армии.
Осознав, что никакой поддержки со стороны 10-й армии не будет, П. К. фон Ренненкампф действовал быстро: утром 9 сентября приказал перебросить 20-й корпус с правого фланга на левый и стал туда же стягивать конницу, при этом начав 10 сентября (28 августа) отступление основными силами. При этом он не отказался от идеи совместного наступления с 10-й армией, что также свидетельствовало о его слишком оптимистичном взгляде на разворачивающиеся события. Утром 11 сентября (29 августа) Я. Г. Жилинский поддержал эту идею[22], однако в реальности войска 1-й армии понесли слишком большие потери, чтобы иметь успех. Видимо, поняв это днем, Я. Г. Жилинский указал на необходимость скорейшего отхода[23]. Вместе с тем потрепанные левофланговые части 2-го корпуса генерала В. А. Слюсаренко[24] контратаковали, что стало полной неожиданностью для противника, который решил, что атакован свежими превосходящими силами. Германцы вскоре обнаружили ошибку, однако к тому времени уже успели изменить направление движения обходного крыла, что, по признанию начальствующих лиц 8-й армии, сорвало планы по окружению русских[25].
Что же делал в это время 22-й корпус? Весь день 9 сентября (27 августа) он вел бой у Лыка против 3-й германской резервной дивизии[26], а вечером, следуя приказу Я. Г. Жилинского, начал отступление. На следующий день А. Ф. фон дер Бринкен донес, что части корпуса отошли к Райгороду и Калиновену. 3-я германская резервная дивизия утром заняла Лык, а затем направилась в сторону Сувалок и Августова, прибывшая 1-я ландверная дивизия обеспечивала фланг со стороны Граево, а 1-я кавалерийская дивизия дошла до г. Маркграбова[27].
11 сентября (29 августа) на фронт, как указывалось выше, прибыл командующий 10-й армии генерал В. Е. Флуг. К тому времени в его подчинении помимо двух обозначенных корпусов находилась переданная из состава армии П. К. фон Ренненкампфа 1-я кавалерийская дивизия генерала В. И. Гурко. Из письма последнего новый командующий узнал о тяжелом положении его войск: «Четыре дня я имел непосредственные сношения со штабом XXII корпуса и такого беспорядка… такого хаоса — нигде не встречал… Четыре дня полки в движении по ночам, люди устали; одни офицеры недоумевают, другие, не бывши в бою, говорят, что с немецкой артиллерией ничего не поделаешь. Впечатление такое, что полки подавлены раньше, чем вступили в бой… Вся корпусная конница, даже ночуя в штабе корпуса, не расседлывает всю ночь, ожидая тревоги. И многое другое, всего не передашь»[28].
Как отмечалось выше, утром 11 сентября идея совместного удара 1-й и 10-й армий была еще жива, а потому Я. Г. Жилинский предписал войскам В. Е. Флуга (который, отметим, в этот день получил чин генерала от инфантерии)[29] начать наступление. Командующий армией направил 3-й Сибирский корпус на Лык, а 22-й — на Маркграбову. 1-я и 3-я Финляндские стрелковые бригады (под начальством генерала С. Ф. Стельницкого) стали продвигаться к д. Колондвен, а 2-я и 4-я Финляндские стрелковые бригады (под начальством генерала Нотбека) — к д. Боржинки. Однако немцы продолжали наседать на 1-ю армию, Ренненкампф к тому времени фактически потерял управление войсками, а командир 22-го корпуса продолжал жаловаться на усталость своих войск.
На следующий день 12 сентября (30 августа) движение продолжилось, а генерал В. Е. Флуг отдал дополнительное распоряжение, в котором предписывал 22-му корпусу еще и прикрывать направление Августов — Соколка. В этот день были получены сведения о движении противника на Маркграбово и Сувалки. Генерал А. Ф. фон дер Бринкен решил атаковать их во фланг, однако вечером поступил приказ отступать обратно к Августову[30]. В это время 3-й Сибирский корпус вышел к Лыку, в одной из стычек в плен были взяты четыре германца, один из которых сообщил, что в городе находятся 84-й и 31-й ландверные полки при 24 орудиях и 70 кавалеристов[31]. Утром следующего дня началось наступление, ставившее целью овладеть Лыком, однако вскоре пришел, видимо, запоздалый приказ об отводе войск за границу к Граеву и Щучину (для обороны р. Бобр).
13 сентября (31 августа) 22-й корпус отступал, к вечеру расположившись в районе Августова. 1-я армия покинула Восточную Пруссию, а 10-я армия переходила к обороне по р. Бобр. Отметим, что в это время корпусу была подчинена бригада Кавказской гренадерской дивизии, а также прибыл авиаотряд, что улучшило его возможности по ведению разведки.
14 (1) сентября финляндцам была дана дневка, а на следующий день корпус переместился в г. Липск. 16 (3) сентября корпус продолжал отход, причем противнику был оставлен Августов. Противник вошел в него примерно в 5 часов вечера, а оборонявшая город 4-я Финляндская бригада при отступлении взорвала шлюзы августовского канала[32]. Узнав об этом, командующий армией генерал В. Е. Флуг потребовал вернуть город, так как справедливо считал, что перед корпусом находятся незначительные силы. Однако генерал А. Ф. фон дер Бринкен, лучше знавший состояние своих войск, заявил, что ввиду растянутости корпуса и недостаточности сил произвести эту операцию с надеждой на успех невозможно[33].
Отметим, что 14 (1) сентября немцы прекратили преследование 1-й и 10-й армий, вытеснив их за границу Восточной Пруссии и заняв часть территории Российской империи (Августовские леса, через которые отступал 22-й корпус). Основные германские силы стали перебрасываться на помощь Австро-Венгрии, которая в это время потерпела тяжелое поражение в Восточной Галиции. Для прикрытия была оставлена относительно слабая армия генерала Р. фон Шуберта[34] (до 100 000 солдат), которой предписывалось вести демонстративные действия и тем самым прикрыть маневр.
16 (3) сентября произошли перестановки и в командовании фронтом. Вместо генерала Я. Г. Жилинского главнокомандующим был назначен генерал Н. В. Рузский[35], человек близкий военному министру В. А. Сухомлинову[36] и один из героев успешной Галицийской битвы[37]. Северо-Западный фронт перешел к обороне. Части пострадавших 1-й и 2-й армий приводились в порядок, приходили пополнения.
10-я армия укрепляла занятые позиции. Сама она была усилена двумя свежими корпусами: 2-м Кавказским корпусом генерала П. И. Мищенко[38] и 1-м Туркестанским (или, как писалось в документах — Сводным) корпусом генерала М. Р. Ерофеева[39]. Достоверных сведений о противнике и плане его действий не было, однако как в штабе фронта, так и в штабе 10-й армии рассматривалась возможность наступления германцев в том или ином районе. Так, например, днем 18 (5) сентября в разговоре с генералом В. Е. Флугом начальник штаба фронта генерал В. А. Орановский[40] передал опасения главнокомандующего за левый фланг 2-й армии, поскольку «в районе Млава — Сольдау — Остероде — Страсбург[41] оказалось сосредоточение значительных сил противника, передовые части которого заняли Прасныш и Цеханов»[42]. А 22 (9) сентября в штабе 10-й армии рассматривались три варианта действий противника (прорыв у д. Штабина или Сопоцкина с последующим наступлением с целью отрезать 2-ю армию и Туркестанский корпус от основных сил 10-й армии или же прорыв у Ковно и Гродно[43] с целью отрезать 2-ю и 10-ю армии от тыловых коммуникаций) с возможными способами их блокирования. Генерал В. Е. Флуг в целом согласился с предложениями[44].
Неудивительно, что когда немцы начали вести демонстративные бои, они были восприняты как наступление. Этому, видимо, способствовали результаты столкновений предыдущих дней. Так, 24 (11) сентября конница В. И. Гурко у Копциово вступила в бой с противником, после чего отошла к д. Ржандов и Кадыш. А 25 (12) сентября противник атаковал Сопоцкин, около которого находилась 1-я Финляндская стрелковая бригада. Донесение об этом пришло днем, а уже в 6:40 вечера из штаба армии поступил приказ принять все меры для задержки германцев. В д. Кодивце для поддержки фланга была выдвинута Кавказская стрелковая бригада. Генерал В. И. Гурко сообщил о необходимости занятия д. Микашевки конным отрядом. Вечером генерал-квартирмейстер 10-й армии генерал А. П. Будберг[45] сообщил, что Сопоцкин надо удержать, а потому там стоит сосредоточить весь корпус, оставив отдельные части у Липска и д. Богатыри для прикрытия этих направлений[46].
26 (13) сентября немцы начали демонстративную атаку у г. Друскеники[47] (стык 1-й и 10-й армий), а потому в наших штабах предположили, что основные вражеские силы расположены в д. Серее — Лейпуны — Копциово. 22-му корпусу предписывалось всеми силами оборонять позицию у Сопоцкина[48], а на следующий день перейти в наступление. В 12 дня 4-я бригада прибыла в район д. Перстун — Голынка. Отметим, что в этот день финляндские стрелки были подчинены командиру 2-го Кавказского корпуса генералу П. И. Мищенко.
27 (14) сентября корпус начал продвижение вперед, имея общей целью охватить противника и отрезать его от д. Копциово. На следующий день 28 (15) сентября наступление продолжилось. В 5:10 вечера в штаб корпуса пришло донесение от командира 1-й бригады генерала Волкобоя о том, что он взял д. Копциово. В бою было убито 34 офицера, один ранен, потери в нижних чинах около 50 человек.
Русские войска медленно вытесняли немцев из Августовских лесов. Наступление осложнялось проблемами связи, отсутствием надежных данных о противнике, а также тем, что немцы за полторы недели нахождения в Августовских лесах сумели подготовить их к серьезной обороне. 3 октября (20 сентября) русские войска вошли в Сувалки. В приказе по армии от 4 октября (21 сентября) отмечалось: «Боевые действия армии в районе Августовских лесов, начавшееся взятием Августова, боями на направлении Сопоцкин — Копциово и отбитием немцев на переправах через Неман, завершились поражением противника на всем фронте Сувалки — Августов. Немцы в беспорядке отступают в свои пределы. Много выносливости на походе и беззаветной храбрости в непрерывных боях было выказано молодецкими войсками Армии. Ни бездорожье, ни непогода, ни огонь противника не могли остановить их порыва»[49].
Хотя в прессе и пропаганде эти бои представлялись как реванш за поражение в Восточной Пруссии и отражение попытки немцев наступать к Варшаве[50], в действительности результаты были более чем скромными,а дальнейшее наступление в Восточную Пруссию фактически провалилось. В итоге генерал В. Е. Флуг был снят с должности, а генерал Н. В. Рузский отмечал необоснованно высокие потери в боях с 26 сентября по 9 октября (13 по 26 сентября)[51].
Ниже опубликованы воспоминания А. Я. Семакова о событиях в Восточной Пруссии и Августовских лесах. Публикуется также приведенный им рассказ подпоручика 16-го Финляндского стрелкового полка А. Ф. Колошманова об одной из разведок, видимо, произведенной, когда 22-й корпус занимал оборону в Августовских лесах. Текст публикуется в соответствии с современными правилами орфографии и пунктуации. Даты приведены по старому стилю. Хотя он требует серьезной литературной редакции, было решено сократить ее до минимума (изменению подверглась разбивка на абзацы и предложения, а также в некоторых случаях трансформировалась структура предложений) с тем, чтобы максимально сохранить авторский стиль.
(Константин Пахалюк)
Заметки военных действий
В 1914 году 13 августа[52] наступило для России тяжелое время, время кровопролития. Это было объявление войны Германией и Австрией. Это будто бы началось так. В Австрии убили наследника престола[53]. Убийцей же признавали наших славян сербов, и вот из-за этого и объявила Австрия войну Сербии, а русские заступились за славян. В защиту Австрии заступилась Германия, которая, как видится, только этого и желала. Вот это-то время и есть тяжелое и роковое для всех держав. Вот уже второй год войны, сколько побито людей, сколько разорено местностей и богатства, и еще неизвестно, чем кончится война: победой наших войск или проигрышем — один знает только Бог[54].
Я — крестьянин дер. Большой Ефимовы Алексей Яковлевич Семаков и хочу занести в эту книгу то, что мне пришлось видеть и испытать на театре военных действий. Мы, т. е. наша часть войска, до объявления войны находились в лагерях в городе Вильмонстран[55]. В воскресенье 13 июля, как сейчас вижу, нам была сделана тревога, что и почему эта тревога, никто ничего не знал. Здесь стояли 1-й, и 2-й, и 13-й, 14-й, 15-й и 16-й финляндские стрелковые полки – все эти полки были на отдыхе по случаю праздничного дня. Вдруг в 10 часов пришла телеграмма, что убраться всем по зимним квартирам. Вот где было на что посмотреть. Кругом кипела работа. <…> Собрали и погрузили все вещи, цейхгаузы, сундуки и матрасы, и лошадей полковых, и телеги — одним словом, все, что называется.
А в 12 часов уже сопровождали его с 4-мя оркестрами музыки и знаменами. Вот на эту тревогу было смотреть и интересно, и жалостно. Так и все остальные полки уехали один за другим. Нашему полку было ехать далеко. Мы на зимние квартиры приехали только 15-го [июля]. Прожили с приезду два дня, и с 17 на 18 вечером приказали построиться всему полку. Я, так как в то время был ротным писарем, не ходил туда, когда там заиграла музыка, я тоже вышел послушать. Музыка сперва стала играть «Марш за царя», потом вскоре кончила, и вдруг слышу, командир полка начинает говорить речь. В конце всего выясняется, что нам объявлена война[56]. У всех за сердце так защемило, у некоторых показались слезы на глазах, но воодушевление народа и солдат хорошее. После этого всего покричали «Ура!!!», прошли церемониальным маршем и по казармам. Много было разговору и пересудов между солдатами, но вскоре все прекратил фельдфебель. Так как время было уже вечер, то он сказал: «Сегодня наша рота по приказу назначена на случай тревоги, так извольте спать одевши, и чтобы винтовка своя была не в пирамиде[57], а возле бока каждого. Я пойду на поверку».
Тут вскоре встали на поверку, а после поверки все одевались и ложились спать с винтовкой и по тридцать боевых патронов. Ночью, конечно, было спокойно, тревоги никакой, а на завтрашней день проводили сбор на войну. Лишнее продавали, а остальное поклали и запечатали, и вот в такой укладке мы провозились целых 10 дней, а уже 25 июля выступили и поехали на станцию Рихимяки[58].
Сюда мы приехали специально для того, чтобы быть ближе к Петрограду в случае получения запасных нижних чинов. Запасных мы получали медленно и только совсем успели закончить мобилизацию 13 августа. За то же время усиленно производили занятия для того, чтобы познакомить ниж[них] чинов со стрелковым делом наших частей. Когда было все готово, так каждый день ждали приказания к выступлению. В этом нас тоже долго не задержали, а потребовали: 21 августа мы уже сели на поезд и отправились[59]. 22-го мы все ехали в Финляндии, а ночью с 22 на 23-е были в Петербурге. Тут стояли только 4 часа, потом поехали в Псков, тут тоже была остановка целых 5 час. А 24 августа были в Вильне[60]. Утром же 25 мы приехали на станцию Августов.
Тут мирные жители говорят, что уже была слышна перестрелка. Мы на это не обратили внимания и тут же в лесу стали располагаться на бивуак. Не успели расположиться, как вдруг вызвало переполох. С какой-то стороны полетел аэроплан, бросил бомбу и убил у нас 4-х человек 14-го полка. Вот вам первый ужас нашего выступления. Хорошо, и мы тоже долго не думали, открыли залповый огонь из винтовок, так как аэроплан был низко. Через три-четыре залпа наш аэроплан полетел книзу и опустился — тут же его и взяли в плен. Отдохнув часа четыре, мы потом стали собираться в поход пешком — довольно ехать по машинам.
Маршрут пешеходного путешествия был назначен на город Граево. От Августова до Граево было 42 версты. Надо было прийти на подкрепление, и чтобы не опоздать, мы выступили часов в 7 вечера. И вот мы с полным походным снаряжением отправились, и вот отошли, сначала 10 верст ничего, а потом стало тяжело. И начинают солдатики кое-что бросать, особенно из своих вещей — у кого были теплые рубашки, у кого тужурки, и все это стали уничтожать, пока полная выкладка превышала 2 пуда. А ведь патронов было по 180 шт., да и винтовка. Вот и я был порядочно снабжен всем. Погода в то время, как на зло, стояла хорошая и жаркая. Отошли мы 28 верст, подошли к городку или местечку Райгород. Думали, что тут хорошо отдохнем. А оказывается, что нам и остановиться тут не дали. Потом перешли версты 2, и потом нас остановили, чтобы раздать нам наваренный в кухне обед. Это было часов 6 утра. Значит, шли мы всю ночь. Кто-то получил обед, кто-то и нет, и скорей пошли дальше.
В Граеву мы пришли около 12 часов. Много было отставших. Вот когда шли от Райгорода до Граево, мы встретили раненых наших финляндцев. Скверное положение было смотреть на своих товарищей, которые истекали кровью на подводах тихо двигающихся лошадей. Наконец мы дошли с большим трудом до назначенного места. Я по пути тоже выбился из сил и начал отбавлять от своих вещей. Сел я отдохнуть, снял мешок и достал оттуда теплую рубашку, и одни портянки, и лишнюю гимнастерку, и лопатку, да мешок сухарей. И все это положил в ямочку и накрыл палаткой, и тут оставил первую жертву своего походного имущества. Вот на место пришли поесть на бивуак. Расположились кругом в кустах и березняке, только пообедали. Съели по банке консервов и легли спать. Недолго спали, вдруг сделался большой переполох, т. е. открыли стрельбу. Мы вскочили, как сумасшедшие, и не знаем, что делать. Я был разутый. Начинаю надевать портянку, ничего не выходит. Сам весь дрожу, не знаю, в чем дело: кто говорит — немцы, а кто говорит — наши. Но вскоре выяснилось: наши сторожевые роты открыли частую стрельбу по немецкому аэроплану[61]. Мы, встревоженные, соскочили, и потом вскоре нас успокоили.
Вот мы провели ночь. Ночью была слышна залповая артиллерийская стрельба. Назавтра тут отдохнули как следует. После обеда нашему батальону было приказано перейти немецкую границу и оттеснить противника. В 12 часов мы выступили, с нами батарея полевой артиллерии. Ходили, ходили, устроили сторожевки[62], но на противника не наткнулись. Дождались до позднего вечера, вдруг на это место пришел 2 финляндский стрелковый полк, а мы пошли в деревню Черновицы, но деревня вся была занята нашими войсками. Нам пришлось расположиться на поле. Здесь и проспали кое-как. Потом нам 29 августа снова вышло приказание, чтобы опять возвратиться туда и пробыть там дольше. Вот мы сразу двинулись верст 20 за границу и проходили все время по Германии. С двадцать девятого на тридцатое ночью мы остановились в лесочек на часок соснуть. В это время дивизия немецкой кавалерии подъехали к нам на расстояние 500 шагов, а мы не видели. Вот когда нам донесли, что мы окружены 4-мя полками кавалерии, нам было делать ничего нельзя, потому что нас один полк. Мы, конечно, затихли все, и они по случаю темной ночи нас не заметили, а проехали мимо. Когда они проехали, мы насторожились и заняли те места, чтобы их обратно не пропустить. И вот какой нечаянный был переполох, так как противника не встретили и вдруг окружены.
И вот мы целых три дня ходили по германской земле, не притыкаясь к месту. А погода была целую неделю — как сквозь сито, сеяло дождем, стало очень грязно, шинели на солдатах грязные и мокрые, и сколько суток уже не переоделись. Господи! Долго ли, думали, будет это мучение, никто не знал. Вдруг нам говорят, что противник занял Сувалки. Поэтому мы оказываемся на 60 верст в тылу противника. Вот и опять нужно скорей удирать, а то отрежут. И вот мы эти 60 верст за один день отсюда решили выйти, чтоб не остаться в плену. Действительно, и переход был для нас очень тяжелый, потому что ходили все неделю и ни разу не отдыхали. И вот пришлось еще 60 верст кое-как идти. Собрали последние силы и отправились, думали то, что чем в плену оставаться, то лучше сначала в бою побывать, а потом — что Бог пошлет. И вот пошли. Где только люди ни присядут отдохнуть, тут и спят. Все измученные, кое-как добрались до Августова. Я и еще двое со мной остались у одного поляка ночевать, а остальные, кто мог, шли дальше за Августов. Шли три версты и там расположились. Мы сразу же легли спать, а назавтра кое-как разделись и попили у него чаю, а потом отправились. Шли городом. Купить можно только яблок и конфет, а больше съестного ничего нет. Из города все бегут, город почти что опустел. Я купил яблок, поели с товарищами. Хлеба у нас не было и купить негде.
Подходим мы к расположенному бивуаку нашего полка, а там как раз раздают обед. Я сейчас же с котелка взял суп. Там же раздавали сухари. Постояли немного, сухарей из своей доли поели немного и опять в поход — куда, никто не знает. Отошли верст семь, остановились в лесу. Командир полка подъехал на лошади и говорит: «Ну вот, братец, мы за эту неделю выходили больше двухсот верст — для чего, вы, конечно, не знаете. Это была наша задача, мы ее выполняли, и выполнить нам удалось успешно. Дело в том, братцы, противник наш налегал очень на Варшаву и хотел взять ее. Но мы, конечно, пошли в его землю, и вот там ходили туда и сюда, доказывали, что в его земле много шляется войска. Конечно, нам трудны были эти переходы, но мы выполнили. Спасибо, братцы». Послышался ответ ниж[них] чин[ов]: «Рады стараться, ваше высокородие». Затем: «Вот что, братцы, покуда мы там ходили, то немцу дошли эти слухи, он взял войска от Варшавы и послал сюда, вот они теперь заняли наш город Сувалки. Вот теперь будем на отдыхе рыть окопы близ Августова». Это было второго сентября прошлого 14-го года.
Я очень хорошо припоминаю то время, когда мы остановились на биваки. В то же время стали приготовлять позицию в 3 вер. от Августова, так как противник шел по направлению на Гродно. Сперва мы разбили палатки и отдохнули. А на завтрашний день приступили к работе. Окопы мы приготовляли от бивака в расстоянии 2-х верст. Мы, конечно, не опасались [противника]. Все оставили на биваке, кроме шанцевого инструмента, топоров и лопат. Работали себе день благополучно и второй день, а 3-го числа уже почти доканчивали проволочное заграждение.
Вдруг невдалеке от нас послышалась стрельба. Мы сначала думали — наши разведчики. Оказалось, нет. Мимо нас летят пули, значит, это немцы. Как же так — никто ничего не знает. Потом выяснилось, что противник наткнулся на нашу сторожевую роту. Вот хорошо нам — долго думать некогда. Мы бросились бежать к расположению своего бивака. А ведь не близко — около 2 верст; покудова бежали туда да там собрались, скатали палатки, да потом опять бежать обратно. Прибежали, стрельба все идет. Мы скорее в окопы, потом стрельба немного стихла. Смотрим, из нашей сторожевой роты тащат раненых солдат. Мы жалостно посмотрели на это дело и переговорились между собой: «Да, ребята, нас все ожидает тоже». Ну что же, повиновались судьбе. А погода была в этот день очень хороша, ясная и красивая. Как мне, так и каждому не хотелось умереть. А у каждого человека грудь дышала жизнью и мечты бежали вперед, а сидя в окопах — нет-нет просвистывали пули. Надежда на жизнь была плохая. Мы в это время все сдались на произвол судьбы, так как все были неопытные, перестрелку с противником ведем в первый раз. Вдруг сзади говорит офицер: «Ребята, приказано отступать. Давайте по одному бегите, и назад туда, в лощинку».
А впереди нас были озера и мост. Мост был приготовлен к взрыву. Вот дошла и моя очередь вылезать из окопа. Только я полез, в это время произошел взрыв моста. От такого стуку я так и скатился в окоп. Мне показалось, что возле меня разорвался какой-нибудь тяжелый снаряд. Но вскоре же пришел в себя, смотрю, наши понемногу убираются все дальше. Я тоже выскочил из окопа и побежал дальше. Когда собрали все роты, мы продолжили отступать. Отошли несколько верст. Сошлась вся наша бригада, 4 полка. Тихонько поговорили, у кого в полку какая потеря. У нас оказалось, что 4 убито и 7 ранено, и ранен один офицер. Один всех больше пострадал наш 14-й полк. Там потери сразу около роты солдат, и, кажется, немцы разбили у нас 2 пулемета. Отдохнув здесь минут 15, мы пошли дальше[63].
Отошли 10 верст, остановились в приготовленных до нас окопах. Ночевали тут, на поле близ деревни Грузки, а на завтрашний день был дождь. Мы разошлись, которые в окопы, которые в лесок, в резерв. Так простояли мы до 7-го числа. Седьмого вечером наткнулся на нас противник, сила которого нам была известна через разведку. Шестого мы вели артиллерийский бой[64], а на завтра пошли в наступление и шли почти до самих немцев без стрельбы, так как нам впереди себя ничего не было видно, потому что заглушал тростник. А когда подошли шагов на 20, то немцы услышали, что мы близко. Они стреляли по шороху, т. к. и им ничего не было видно. Но они все-таки долго не задержались. Видя, что мы все идем и идем, тогда они бросились бежать, и мы гнали их 4 версты, а потом вернулись обратно в Грузки. Переночевали тут. Отдохнув немного, пошли занимать сторожовку. Это было [ночью] с 7 на 8. Сторожевка ставилась за 4 вер. от дер. Грузок.
Начал моросить маленький дождик. Мы снялись <…> Нашему взводу пришлось идти дозорным. Как раз я с отделением попал в левый дозор. Надо было пройти лугом, а потом этим высоким тростником, трава была мокрая. Дозорные прошли до места, все перемокли от травы. Время уже темное, а у нас сторожовка еще не поставлена. Вот выставили три заставы. Наш взвод попал в главную, часов в 10 вечера дождик начал усиливаться. В 11 часов нам привезли ужин в сторожовку. Сторожовка была в большом лесу, а темень была в тот вечер не выразимая. Все ощупью сходили за ужином, налили нам в котелки щей, стали мы хлебать. Ничего не видно, зачерпываешь ложкой, смотришь — она повернулась, или покуда везешь до рта, обязательно прольется. Есть хотелось не на шутку, да, к счастью, щи были-то не очень горячи. Так, я [ел] через край, чтобы скорей наесться. Поужинали кто как смог. Все расположились было спать, наш офицер говорит: «Нет, ребята, в сторожовке не спят». Взял нас всех, собрал, выстроил и приказал лечь вдоль этой шоссейной дороги. Мы легли, а тут место и так не очень сухое, и дождь все льет и льет. У нас каждый закрылся своей палаткой, но что же палатка – сразу промокла, так как она не натянутая. Канава эта стала наполняться водой, а снизу и того большая совсем вода. Подымешь голову, послушаешь, только и слышно, как поливает дождь, а как солдаты барабанят зубами от холоду. А в этот вечер и ночь я до того продрог, до того прозяб, что от роду в жизни не встречал кого-то, кто так прозяб. Я и думал, что тут же сдохну. Просидели ночь все вот в таком положении, а дождь, как нарочно, до самого утра. Как рассвело, мы развели огня немного, отогрелись, а в 9 час. нас сменила 6-я рота. Мы пошли спать в дер.<….>.
А после этой стужи, холоду и голоду мы весь день 9-го [сентября] отдыхали, а на ночь наша рота на случай тревоги должна была ночевать в окопах. А 10-го весь день шли назад. Среди солдат передавали, что будет отдых. Действительно, отошли не помню сколько верст до дер. Кончен и тут остановились. Простояли мы 11-го и 12-го, но не отдыхая, а проводили занятия. 12-го отслужили всенощную, выступили в поход ночью. Отошли, но почему-то нас вернули. Мы опять переночевали в этой же деревне. Выступили в 5 утра на село Дубровки, тут стояла наша первая бригада. Мы прошли Дубровки, свернули влево, отошли еще верст 10-ть. Блудили, так и пришлось остановиться в лесу. Разложились спать. Нашу роту потребовали на работу. Нужно было построить [мост] для проезда артиллерии. Проработали и эту ночь. Назавтра опять в поход[65].
Бои 15 сентября 1914 года
С 14 на 15 сентября мы всю ночь устраивали мост для артиллерии. Было сделано три моста. К рассвету все было готово, только успели поесть, наш полк тронулся в поход. Конечно, нам пришлось идти, не глядя на то, что мы вторую ночь не спали. Отошли мы так верст 15. Конечно, впереди были разведчики, вдруг слышим — перестрелка… Офицеры говорят, что наши. Идем дальше. Сделали шагов двадцать, вдруг один разведчик вернулся к нам с раненой лошадью, говорит, что напал и обстрелял нас немецкий конный разъезд в числе около 30 всадников. Мы немного тут посидели, у кого был хлеб — поели, а у кого не было — поглядели. Вдруг вышло приказание продвигаться вперед. Отошли с версту, впереди была деревня Кареевиц. Она занята противником. Вот только мы подошли к полям этой деревни, как немцы открыли стрельбу, в это время шел редкий дождик при сильном ветре. Мы раскинулись в цепь, а большая часть солдат голодные, т. к. уже второй день не получали хлеба. Затем очень прозябли на открытом месте — здорово пошел дождь. В этом бою мы выиграли, пользуясь полным обходом. Таким образом, мы кругом обошли противника и ударили со всех сторон, тогда немцам некуда стало двигаться. Так они бросились прямо в озеро и тут потонули. В плен мы захватили только 18 человек. Назавтра утром тут же захватили 22 повозки корпусного обоза, все эти повозки были наполнены хлебом, вот когда подъели весь хлеб, то не менее пришлось на каждого солдата как фунтов 6-ть. Действительно был праздник, тогда у солдат голодали два дня и голодные шли в бой, и то и это били через надо, а хлеб у немцев весь белый, хороший.
После этого мы тут ночевали и пошли назад к Сувалкам. Отошли 2 версты и опять остановили в дер. (Ковали), простояли тут до семнадцатого, а 17-го было приказано выбить противника из дер. Березники[66].
Рассказ офицера с разведки
Мне командир полка поручил сделать разведку при отступлении нас от Августова близ деревни Грузки. Я набрал охотников солдат, т. е. финляндцев, идти в разведку, не более как человек 18. В том числе были и унтер-офицеры и один подпрапорщик – фамилия Мохно.
Вот хорошо мы сразу же разделись. Махно[67] пошел с 9 человеками вправо от шоссейной дороги, а я с 8 влево. Шел, шел я влево, вдруг слышу там не дальше чем в полверсте стук, я подумал, что кто-то идет по шоссе, стали все прислушиваться и сразу подумали, что не иначе как противник подвозит артиллерию. Я скомандовал всем ребятам рассыпаться по той тропинке, которая в лесу пересекала ту шоссейную дорогу, по которой, вероятно, двигался противник. Ребята у меня сразу применились к местности, кто за кочкой скрывая себя, кто за большим деревом, а кто и в ямке какой-либо, скоро все это затихло, и я думаю, черт возьми, сейчас должна показаться их пехота. А вдруг она нас обнаружит, так мы все пропадем, ну, решил надеяться на бога. Сказал, кстати, ребятам: «Что, ну, братцы, живым в руки немцев не даваться». Те сделали кивок головой, было можно понять то, что согласны помереть заодно. Мне от этого кивка дало бодрости. Я стал прислушиваться и посмотрел немного в бинокль, определил то, что мы не дальше трехсот шагов от шоссейной дороги, которую хорошо было видно по направлению той тропинки, на которой мы расположились.
Слушаю дальше и еле слышу топот и маленький треск по сторонам дороги. Показались их дозоры впереди по сторонам дороги. Идут не дальше как на полтораста шагов. Я думаю, что они нас не заметят. Надо пропустить их и посмотреть, насколько у них тут силы, а потом и подумать. Если я останусь сзади их, то как самим-то пробраться обратно? Ну да, «как-то» — как Бог решил. Вот вскоре после дозоров, смотрю, идут их колонны пехоты. У меня так мороз по коже и пошел. Ну, думаю, пропали все мы. Они идут так чинно, один одному в затылок, в рядах офицеры. Вперед вот прошла одна рота, за ней идет другая, затем третья, а за третьей идет батарея полевой артиллерии. Вдруг едет офицер и с ним ординарец. Они заметили эту тропинку и повернули конец, подъехали шагов 200 и остановились — слушают. Я, недолго думая, решил по ним открыть стрельбу и все 8 человек открыли частый огонь. С первого же выстрела один всадник свалился, только не знаю, солдат или офицер, а остальные во все ноги бросились в сторону. Проехали, теперь едет их артиллерия. Мы давай жарить по ним. Они поехали галопом, и тут произошла большая суматоха. Результат оказался очень хорошим: убили 2 лошадей и одного всадника.
После этого дремать было некогда, так как хотелось все-таки вернуться к своим. Дело-то очень скверно, так как мы в тылу противника. Маленькая неосторожность, и мы должны пропасть. Я все-таки не растерялся и решил уходить, не жалея своих ног. А для того чтобы выйти невредимым, нужно было обойти гораздо дальше влево. И вот пошли. Когда сравнялись с их фланговой цепью, я решил обождать, так как начинался наш и их артиллерийский огонь. Остановившись, я следил, каковы удары будут нашей артиллерии. Оказалось, что наши первые залпы как раз ударили по цепи противника, а потом у них опять началась суматоха.
Я так и вернулся к своей части, рассказал о разведке и о силе противника, что у них пехоты один батальон, т. е. три роты, и батарея полевой артиллерии. За эту хорошую разведку я был представлен к награждению Золотым оружием, а все остальные — георгиевским крестом.
Подпоручик А. Ф. Колошманов
[1] Бринкен А. Ф. фон дер (1859–1917) — участник русско-японской войны. В годы Первой мировой командовал 22-м корпусом. Награжден орденом Св. Георгия 4-й ст.
[2] Щербачев Д. Г. (1859–1932) — летом 1914 г. во главе 9-го корпуса отличился в Галицийской битве. Весной 1915 г. возглавил 11-ю армию. Успешно действовал осенью 1915 г. Во время Брусиловского прорыва успешно командовал 7-й армией. С апреля 1917 г. помощник августейшего командующего армиями Румынского фронта.
[3] Линзинген А. (1850–1935) — германский военачальник. Участник битвы на Марне (1914). С января 1915 г. командующий Южной армией, с лета 1915 г. — Бугской армией, а затем группой армий «Линзинген»
[4] Ренненкампф П. К. фон (1854–1918— герой китайской кампании 1900 г. и русско-японской войны. В годы Первой мировой командующий 1-й армией. После неудач в Восточной Пруссии и под Лодзью отстранен от командования
[5] Самсонов А. В. (1859–1914) — герой русско-японской войны. В годы Первой мировой командовал 2-й армий. Один из виновников поражения под Танненбергом 26–31 августа. Застрелился.
[7] Флуг В. Е. (1860–1955) — участник русско-японской войны. Первую мировую начал командующим 10-й армией, однако вскоре был отстранен. В начале 1915 г. возглавил 2-й корпус. Отличился во время ликвидации Свенцянского прорыва.
[8] Радкевич Е. А. (1851–1930) — герой русско-японской войны. В годы Первой мировой командовал 3-м Сибирским корпусом, а затем 10-й армией.
[9] Слюсаренко В. А. (1857–1933) — герой русско-японской войны. В годы Первой мировой командовал 43-й пехотной дивизией, временно — 2-м корпусом, затем — 28-м корпусом. Дважды временно командовал 5-й армией.
[10] Жилинский Я. Г. Участник русско-японской войны. В 1911–1914 гг. начальник Генерального штаба. С начала Первой мировой — главнокомандующий Северо-Западным фронтом. Один из виновников поражения в Восточной Пруссии. Отстранен от командования. В 1914–1916 гг. был представителем России в Союзном совете во Франции.
[11] Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2222. Оп. 1. Д. 538. Л. 4.
[12] В настоящее время эти города находятся на территории Польши. Лык переименован в Эльк, Иоганнисбург — в Пиш, а Арис — в Ожиш.
[13] Сергеевский Б. Н. Пережитое, 1914. Белград, 1933. С. 37.
[14] Стельницкий С. Ф. (1854 – после 1917) — герой русско-японской войны. В годы Первой мировой командовал 3-й Финляндской стрелковой бригадой, затем 58-й пехотной дивизией (отличился под Перемышлем), 39-м корпусом и Особой армией.
[15] Погон Г. Ф. (1860 – после 1917) — после боев на границе Восточной Пруссии отстранен от командования полком. В дальнейшем состоял в резерве чинов при штабе Двинского военного округа. В 1917 г. произведен в генерал-майоры.
[16] Нотбек В. В. (1865–1921) — отличился как командир 2-й Финляндской стрелковой бригады. Летом 1915 г. возглавил 1-ю гвардейскую пехотную дивизию. В 1917 г. командовал корпусом и армией.
[17] Верховский А. И. В годы Первой мировой занимал различные штабные должности. Награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. и Георгиевским оружием. В мае 1917 г. стал командующим Московским военным округом, а после провала выступления Корнилова — военным министром.
[19] Головин Н. Н. Из истории кампании 1914 г. на русском фронте. Начало войны и операции в Вост. Пруссии. Прага, 1926. С. 373.
[20] Селивачев В. И. (1868–1919) — участник русско-японской войны. В годы Первой мировой отличился как командир 4-й Финляндской стрелковой бригады. В 1917 г. командовал корпусом и армией.
[34] Шуберт Р. фон (1850–1933) — немецкий военачальник. Первую мировую начал как командир 14-го резервного корпуса. В течение месяца командовал 8-й армией. Затем командовал корпусом и армией на Западном фронте.
[35] Рузский Н. В. Участник русско-японской войны. Начал Первую мировую командующим 3-й армией. Отличился в Галицийской битве. В сентябре возглавил Северо-Западный фронт. В марте 1915 г. (официальнопо болезни) покинул пост. С августа по декабрь 1915 г., а также с августа 1916 по апрель 1917 г. командовал Северным фронтом. Несмотря на большую популярность в обществе, не одержал никаких побед.
[36] Сухомлинов В. А. (1848–1926) — в 1909–1915 гг. военный министр. В 1915 г. в глазах общественности стал одним из «виновников» тяжелого положения русской армии.
[37] Отметим, что отставка сопровождалась серией интриг между генералом Жилинским и генералом Ренненкампфом. Первый пытался списать на командующего 1-й армией сентябрьскую неудачу в Восточной Пруссии, а второй сам претендовал на пост главнокомандующего. См.: Пахалюк К. А. Генерал П. К. фон Ренненкампф // Рейтар. 2012. № 2
[38] Мищенко П. И. Герой русско-японской войны. С началом войны командовал 2-м Кавказским корпусом, а затем 11-м Кавказским корпусом. После неудачных боев у Сохачева в конце 1914 г. отстранен от командования, однако расследование не нашло его вины. В марте 1915 г. возглавил 31-й корпус
[39] Ерофеев М. Р. (1857–1941) — участник русско-японской войны. В годы Первой мировой непродолжительное время командовал 1-й Туркестанским и 7-м Сибирским корпусами.
[40] Орановский В. А. (1866–1917) — герой русско-японской войны. В Первую мировую был начальником штаба Северо-Западного фронта, а с начала 1915 г. командовал 1-м кавалерийским корпусом.
[41] В настоящее время все эти города находятся в Польше. Сольдау (Зольдау) переименован в Дзялдово, Страсбург — в Бродницу, Остерода – в Оструду.
[45] Будберг А. П. (1869–1945) — участник русско-японской войны. В Первую мировую был сначала генерал-квартирмейстером, а затем и начальником штаба 10-й армии. После поражения армии в феврале 1915 г. отстранен от должности. Впоследствии командовал дивизией и корпусом.
[50] Сражение в Августовских лесах — или, как его называли, «битва на Немане» — было превращено пропагандой в крупную победу, равную по своему значению чуть ли не событиям в Восточной Галиции. См.: Битва на реке Немане и разгром немецкой армии ген. Гинденбурга. М.: Тип. Т-ва И. Д. Сытина, 1915; Бои на Немане и в Августовских лесах. Одесса: Библиотека Европейскойвойны 1914 г., 1914; Великая война в 1914 г.: Очерк главнейших операций. Русский западный фронт. Пг.: Издание Б. А. Суворина, 1916. С. 60–63.
[52] Поскольку воспоминания писались спустя год, видимо, допущена ошибка или описка — война началась 1 августа (19 июля) 1914 г.
[53] Речь идет об убийстве кронпринца эрцгерцога Франца Фердинанда сербским террористом Г. Принципом в г. Сараево 28 (15) июня 1914 г.
[54] Если в 1914 г. война была встречена широким энтузиазмом и верой в скорую победу, то после поражений 1915 г. настроения сильно изменились.
[55] Правильное название Вильманстранд, ныне Лаппеенранта, Финляндия.
[56] Война была объявлена только 19 июля, видимо, речь идет об объявлении всеобщей мобилизации.
[57] Специальный шкаф для хранения винтовок к казарме.
[58][58] Вероятно, имеется в виду город Рийхимяки, Финляндия. Железная дорога Рийхимяки — Санкт-Петербург была построена в 1870 г.
[59] Приказ об отбытии на фронт был получен 28 (15) августа, 1 сентября (19 августа) был получен второй приказ об ускорении отбытия и только 2 сентября (20 августа) был отслужен прощальный молебен. См.: РГВИА. Ф. 2222. Оп. 1. Д. 538. Л. 3, 4.
[61] Стоит отметить, что в годы Первой мировой русские солдаты открывали огонь чуть ли не по каждому аэроплану, считая его немецким. Точно так же под обстрел попадали и собственные летчики. Как правило, серьезного урона такая стрельба нанести не могла.
[62] Видимо, так автор называет сторожевые охранения.
[63] Судя по всему, здесь описаны столкновения 16 (3) сентября, которые предваряли занятие противником Августова.
[64] В журнале военных действий корпуса отмечается, что противник вел наступление на д. Грузки до 3 часов дня 19 (6) сентября. См.: РГВИА. Ф. 2222. Оп. 1. Д. 538. Л. 12 об.
[65] По сведениям из журнала боевых действий 22-го корпуса 27 (14) сентября 4-я бригада прибыла в район д. Перстун — Голынка. См.: РГВИА. Ф. 2222. Оп. 1. Д. 538. Л. 15 об.
[66] Отметим, что деревня Березники была взята. 13-й и 14-й Финляндские стрелковые полки начали преследование, а 15-й и 16-й полки повели наступление на д. Боссе. См.: РГВИА. Ф. 2222. Оп. 1. Д. 538. Л. 20.
[67] В тексте встречается два написания этой фамилии.
Научная конференция, посвященная Первой мировой войне, пройдет в Калининграде
В Калининграде 26-28 июня 2014 года пройдет Международная научная конференция «Великая, Священная, Отечественная: Россия в Первой мировой войне», организуемая Министерством культуры Российской Федерации и Российским военно-историческим обществом при поддержке Музея мирового океана, Калининградского историко-художественного музея и Калининградской областной таможни. Генеральный информационный партнер – МИА «Россия сегодня».
Проблемы взаимоотношений фронта и тыла, патриотический подъем и шпиономания, героические подвиги на фронте и политические интриги в Государственной Думе и Зимнем дворце, психология русского солдата и выдающиеся военные изобретения русских ученых – все эти и многие другие темы будут раскрыты участниками конференции – крупнейшими российскими специалистами в Первой мировой войне. Среди них такие известные историки как О.Р.Айрапетов, И.Н.Гребенкин, И.Н.Новикова, Д.Н.Филипповых, Г.Д.Шкундин, Н.В.Суржикова, А.В.Лубков, В.Л.Степанов, А.М.Фомин, А.А.Иванов, И.В.Купцова, П.А.Новиков, В.В.Страхов, С.Г.Нелипович, О.С.Поршнева, О.С.Нагорная, А.А.Зданович, Е.С.Сенявская и многие другие.
Помимо этого, в рамках конференции планируется проведение следующих мероприятий:
- молодежная ассамблея в виде историко-деловой игры «Симфония Первой мировой», которая уже дважды – и оба раза успешно – проводилась в стенах МГИМО, где игровое моделирование различных политических, экономических, исторических процессов получило широкое развитие: ведь это не только метод обучения, но и прекрасных способ развития социальных, коммуникативных и организаторских навыков. Авторами и организаторами выступает команда студентов этого вуза, имеющая широкий опыт организации подобных игр.
- круглый стол «Память о Первой мировой – общественная инициатива». Каким образом можно возродить память о Первой мировой в современной России? Как органично вписать ее в публичное пространство? С какими сложностями приходится сталкиваться в ходе практической работы? Какими смыслами необходимо наполнять «публичную историю»? Собственным практическим опытом поделятся представители общественных и государственных организаций из разных регионов России, Белоруссии, Литвы, Латвии, Литвы;
- открытие тематической выставки в Калининградском областном историко-художественном музее;
Делегаты конференции также примут участие в памятных мероприятиях, ведь Калининградская область является единственным регионом России, где в 1914-15 гг. шли ожесточенные сражения. 27 июня состоится церемония возложения венков к памятнику российским героям и воинам, павшим в годы Первой мировой войны. А 28 июня участники конференции проедут по местам боевых действий (в Калининградской области и Польше), а также возложат цветы на братские могилы русских солдат.
Для участников конференции будет выпущен сборник «Великая война: взгляд из окопа / Предисл., сост. и коммент. К.А. Пахалюка. М.; СПб, 2014». Важность публикации состоит в том, что как правило, абсолютное большинство воспоминаний о действиях русской армии в 1914-18 гг. написаны либо кадровыми офицерами, либо представителями интеллигенции. В сборнике же представлены дневники и воспоминания участников Первой мировой войны — тех, кого смело можно назвать представителями той самой «серой массы», на долю которой выпали все тяготы военных будней. Ротный писарь А. Я. Семаков рассказывает о своем участии в боях в Восточной Пруссии и Августовских лесах в сентябре 1914 г. Нижний чин, георгиевский кавалер Е. В. Тумилович описывает кровопролитные бои в Карпатах во время Брусиловского прорыва. Прапорщик К. В. Ананьев повествует о боях 405-го пехотного Льговского полка на р. Стоход осенью–зимой 1916 г. Все авторы — молодые люди (18–22 лет). Все они — выходцы из непривилегированных сословий: А. Я. Семаков и Е. В. Тумилович — из бедных крестьянских семей, К. В. Ананьев – из мещан. Все они – непрофессиональные военные. Е. В. Тумилович и К. В. Ананьев ушли на фронт добровольно, А. Я. Семаков был призван в армию незадолго до войны. Все они стали участниками в большей или меньшей степени значимых сражений на Восточном фронте. Тексты воспоминаний и дневников были переданы потомками для изучения в Российское военно-историческое общество. Соответственно, сборник является и одним из практических результатов работы РВИО с обращениями граждан.
Координатор конференции от Российского военно-исторического общества Константин Александрович Пахалюк, тел. +7 905 509 19 28, электронная почта: kap1914@yandex.ru
Преподаватель БФУ имени Канта, калининградский историк Илья Деменьтьев на своей страничке в Фейсбуке (https://www.facebook.com/ilya.dementev.3?hc_location=timeline) опубликовал текст о докторской диссертации Мораг МакАйвор из Кембриджского университета (Великобритания) «Советская политика по отношению к новым территориям РСФСР, около 1939—1953». С любезного разрешения Ильи Олеговича «Провинциальные архивы» «перепечатывают» это сообщение. Оказывается, мы все могли быть литовцами.
В докторской диссертации Мораг МакАйвор рассматривается вопрос о том, почему Калининградская область не оказалась в составе Литвы. Если собрать все упоминания об этой возможности, то выходит, что в советское время Калининград трижды предлагался соседней республике, но она не соглашалась; в то же время в Литве трижды высказывали просьбу передать ей Янтарный край, и в этом ей было отказано.
По некоторым сведениям, лидеру литовских коммунистов Антанасу Снечкусу ещё в 1945 году предлагали включить Калининградскую область в ЛитССР, но он отказался. Причин такого решения могло быть много. Обсуждались, в частности, опасения Снечкуса по поводу значительного советского военного присутствия и экономических трудностей, характерных для разрушенного войной региона. Вторая попытка, упомянутая в литературе, была в 1963 году, когда область предложил соседней республике уже Хрущёв. Новый отказ, по мнению некоторых исследователей, был связан не только с прежними причинами, но и с нежеланием Снечкуса приобрести почти миллион русских в Литве. Третье, по сведениям литовских авторов, прозвучало в 1987 году, но тут уже намечались такие события, что было не до того. Два последних предложения не подтверждаются достаточно достоверными источниками.
Курьёз состоит в том, что имели место и три попытки со стороны Литвы, которые были отвергнуты уже Москвой. Все они находят подтверждение в архивных документах. В 1947 году в переписке чиновников МИД РСФСР упоминается предложение профессора П. Пакарклиса о переименовании населённых пунктов на литовский манер с последующей передачей большой части Калининградской области Литве. Советские чиновники придерживались другого мнения. Историк считает, что инициатива Пакарклиса не была согласована с литовскими партийными и государственными властями.
Похоже, такой же инициативой было письмо Хрущёву, которое написал в 1957 году З. Визгирда, секретарь райкома партии в Таураге. Визгирда предложил инкорпорировать Калининградскую область в Литву на основе ряда аргументов. Во-первых, история земли, тесно связанная с литовским прошлым; во-вторых, фактическая изолированность региона от РСФСР, далее слаборазвитое сельское хозяйство, трудности с организацией заселения, испытываемые местными властями... Из Москвы был немедленно получен отказ: указывалось, что местные жители в довоенный период не являлись литовцами, но лишь были связаны с литовцами в культурном и языковом отношениях, да и вообще теперь это не имеет значения, потому что область заселена русскими.
Третья попытка приходится на рубеж пятидесятых и шестидесятых. В 1959 году секретарь горкома Клайпеды написал в президиум Литовской академии наук, что необходимо аннексировать всю Куршскую косу и район Советска — Немана. Коса нуждалась в комплексных действиях по охране, включая укрепление дюн, не говоря уже о потребности в значительных инвестициях. В заключении президиума Академии наук констатировалось, что Куршская коса, Куршский залив и дельта Немана — это единый природный ареал, так что для рационального использования его ресурсов и эффективной защиты целесообразно включить весь район (ок. 2300 кв. км) в состав Литвы. Предполагалось, что это будет коса и побережье Немана с Советском и городом Неманом. Эти идеи были отвергнуты центральными властями. Некоторые историки допускают, что за всеми предложениями стоял сам Снечкус, который хотел прощупать почву, не принимая на себя излишнюю ответственность. Но могли иметь место и самостоятельные инициативы отдельных ответственных работников.
Мораг МакАйвор полагает, что Сталин хотел включить новую область в состав РСФСР, преследуя цель блокировать с юга прибалтийские республики. Понадёжнее укрепить, так сказать, их принадлежность к Советскому Союзу. Если так, то нет ничего удивительного в том, что инициативы литовских товарищей последовательно отвергались и после Сталина. Нелогичными в этом плане были гипотетические предложения со стороны Москвы. В общем, предмет этот тёмный и требует дальнейшего разбирательства.
Анатолий Бахтин, калининградский архивист, поделился с «Провинциальными архивами» своими впечатлениями от посещения Швеции. Даже в Швеции Анатолий Павлович думал... о нас и наших памятниках. Мысли о нас… Первое что меня удивило в Висби: - куда не посмотришь всюду руины кирх. И не просто кирх, а настоящих средневековых памятников зодчества 13-14 вв. Одна правда функционировала и на вербное воскресенье на литургии я обнаружил в ней 34 горожанина, со мной и ещё одним приезжим было уже 36, а с епископом набралось 37. Нашёл ещё одну целую кирху но в ней располагался местный театр, ну думаю блин как при большевиках. Всё развалили, а что осталось, используют не по назначению. А где же охрана памятников? Ну ладно не восстановили, но надо сохранять, какую то охранную зону вокруг кирх создать. Не,.. всё по фигу прямо к кирхе пристраивают жильё, огораживают самопальными заборами. Ладно думаю, пойду красу и гордость города смотреть городские оборонительные стены с башнями воротами и другими прелестями 13-14 вв поставленными на учёт ЮНЕСКО. И опять офигел, если ещё с полевой стороны стена хоть и покоценая, но как то ещё смотрится, то с внутренней стороны эти древние стены великолепные памятники средневековой фортификации, превращены в чепки – пивнушки, с крышей из толя залезшие в древние башни, или просто кто то пристроил свой домик, используя стену оборонительную в стену для собственного дома, да ещё огородик за заборчиком развёл. А какая то ЖОПА, прям в угловой башне Тевтонского замка построил хибарку, небольшую, но уютную. А уж совсем большая задница отгрохала у самой стены домину с верандой прямо на стене. Да думаю, мы им в ЮНЕСКО денежки переводим, свои кровные, чтоб они памятники сохраняли, а у них в позапрошлом году городская стена обрушилась. Собрали они обвалившиеся камни в кучи, ну огородили этот участок забором красивым и не хре.., (пардон) и не фига не делают. 21 день ходил, смотрел, думал опыт по реставрации перенять. ВОТ ВАМ… ни архитектора, ни одного рабочего не видел…и даже сторожа. Вот тут я и подумал, а куда это смотрит местная охрана памятников, что это они, с потрохами местной мафии продались. Ща думаю, пойду жалобу напишу. Зашёл, возмущённо высказал им наболевшее, а они мне заявляют, а у вас кирки (это так по ихнему кирха) в вашей сраной Калобласти (и между прочим объяснили, что такое кал…), в каком состоянии, а с замками вы чё такое делаете, засрали, развалили,и даже хилым заборчиком не огородили… и вообще …у нас тут страна либеральная и демократическая, у нас попы девки в мини, и новенькая кирка без крестов…. Я им,… мы мол деньги от ЮНЕСКО на это не получаем, а они, вы лучше Крым украинцам отдайте, и не учите нас жизни… а то… Да,… думаю,… Швеция страна либеральная сосалдемократическая, это вам не Россия, сидят по домам и не вякуют, а мы… кричим, требуем, надрываемся, обсуждаем, общественность призываем, а зачем….? Всё равно ничего не сделаем.