В региональных медиа Эдуард Воронецкий последние годы упоминается как инвестор замкового имения «Лангендорф» в поселке Сокольники Гвардейского городского округа, которое он превратил в рекреационно-гостиничный комплекс. Инвестиции в проект составили порядка 800 млн руб., окупить затраты предполагалось за 10 лет. Однако первый бизнес Воронецкого на территории региона был связан не с гостиничными услугами и туризмом, а с производством компьютеров (впоследствии бизнесмен его продал). В рамках проекта «Город и его люди» Эдуард Воронецкий рассказал Афише RUGRAD.EU, как провалился проект по продаже калининградского янтаря на Тайвань, почему застройщиков надо выгонять из областного центра в муниципалитеты, почему бизнесменам было сложно вести переговоры с Владимиром Егоровым, а из Георгия Бооса не получился «калининградский Ли Куан Ю».

«Меня возили по городу: «Этот банк нам принадлежит, часть Янтарного комбината — тоже»

В 1990-е годы я очень плотно общался со спортсменами: дзюдо, самбо, сам этим занимался, — так сложилось, что в Калининграде появились друзья, которые пригласили просто приехать и посмотреть. Регион тогда был закрытый: как сейчас помню, что на проходной с летного поля у всех проверяли паспорта. Это было необычно, что тебя на выходе проверяют. Складывалось ощущение, что ты попал на закрытую военную базу.

В следующую поездку меня отвезли на Янтарный комбинат, который непонятно на каких условиях и кому тогда принадлежал: он и приватизирован, и вроде спортсменам как-то принадлежит, и бандитам, и еще кому-то. Каждый приводил туда, как к себе домой: «Это наше хозяйство, что хотим, то и делаем».

Я работал в компьютерной фирме и часто летал на Тайвань. Зародилась идея поставки туда янтарных изделий. Тогда было так: видишь противогазы — надо их продать кому-то, я попал на янтарь, почему не попробовать? У нас был партнер, которому на Тайване принадлежала марка Pierre Cardin. Он мне дал чертежи: нам нужны такие-то изделия с логотипами. Эксперимент был жуткий. На комбинате говорят: «Мы сделаем всё, что угодно». Но они 3 раза делали мини-партии, и каждая из них кардинально отличалась от предыдущей. Добиться, чтобы изделия были стандартные, оказалось невозможно. Производство советское, управление советское... У меня до сих пор лежит килограмм 10 янтаря в изделиях с маркировкой Янтарного комбината «Сделано в СССР».

В Калининграде появилась Особая экономическая зона. Как ее на себя примерить? Мне товарищ говорит: «Мне принадлежит часть рыбного порта, давай там производство компьютеров откроем». Я начал изучать закон об ОЭЗ, встречался с таможенниками. В итоге растаможивать в Москве оказалось всё равно выгоднее: тогда была эра контрабанды и никакие свободные экономические зоны в принципе были не нужны — платишь тысячу, полторы тысячи долларов за контейнер наличными и всё, что хочешь, завозишь в Россию. Только свободная экономическая зона в Ингушетии пользовалась спросом — настоящий офшор: фиксированный платеж в бюджет Ингушетии, формальная налоговая отчетность, которая принималась там же, и никаких налогов к уплате.

То есть первый мой приход в Калининградскую область — это спортсмены, силовики. Это была группа людей, которые отстаивали свои интересы и держали баланс с криминалитетом, хотя методы работы иногда были с виду похожи. Меня возили: «Этот банк нам принадлежит, часть рыбного порта и часть Янтарного комбината — тоже». Они набирали активы, но не знали, как ими управлять. Кончилось тем, что «главный» переписал всё на своих помощников и пошел в политику, а когда у него начались сложности, всё исчезло, и вернуть это законными способами оказалось невозможно.

У этой группы было влияние, но планирование или системное управление — это им было чуждо. «Хочешь к губернатору? Мы тебя заведем, и решай вопросы». Я помню, как мы с Владимиром Егоровым первый раз встречались (сначала здесь, а потом в Москве). Я понял, что системно ничего не сделать. Он сидел, у него постоянно звонил мобильный телефон, и он решал конкретные вопросы: куда какой вагон с соляркой двигать. Долгосрочные вопросы с ними тогда сложно было решать. Но я тогда галочку для себя поставил, что тема с ОЭЗ не закрыта.

«В Калининграде всегда ценилась «прибрежка», всё остальное никому не надо, и делай абсолютно что хочешь»

Второй приход я называю «лётным»: я снова попал сюда по дружбе, но на этот раз с летчиками, это была заря частного авиадвижения в России, мы прилетели в гости к Гвардейскому авиаклубу, и между «лётным делом» снова всплыл вопрос Особой экономической зоны. Это была новая редакция закона, я всё после этого подсчитал, и в 2006 году начали строить здесь завод. Тогда началась серьезная работа правоохранительных органов с теми, кто импортирует товар. С одной стороны, висел флажок, что мы обеляем рынок и собираем налоги, с другой — это, конечно, большей частью было про «стричь купоны». Вся эта компания силовиков занималась тем, что снимала стружку с тех, кто занимается импортом (в виде денег в том числе). Стало понятно, что скоро невыгодно станет пользоваться схемами с теми же «серыми брокерами», что это становится опасно с точки зрения закона.

В Гвардейском аэроклубе нас принимал [Игорь] Барсков. Он в то время уже был мэром города. Он, естественно, как всякий кулик, хвалящий свое болото, говорит: «Вот Гвардейский район, мы всё там порешаем...». Организовал встречу с Георгием Боосом, который нас благословил. Участок выбрали быстро… Главой района тогда была Наталья Валуйкина. Ее вклад в это очень значительный, я не ожидал, что так можно: земля выделялась очень оперативно, нам дали и перевели из «сельхозки» гектар 20. А потом пришел Кавун, который вообще не понимал, чего хочет.

Завод мы построили в аккурат в кризис 2008 года: мы оказались с кредитом в 11 млн долларов при фактическом исчезновении выручки и спроса. Где-то год сидели вообще «замороженные», потом его приоткрыли, скажем так, процентов на 10 он начал работать. Первый завод мы построили 24 тыс. кв. м, рядом построили еще один — 6 тыс. кв. м, переехали туда, а большой продали «Балтийской табачной компании». Они там запустили просто космическое производство, как я считаю. 

Москва — город чиновников. Там без чьих-то интересов шагу не ступишь. Здесь некоторые «поляны» вообще никого не интересовали. В Калининграде всегда ценилась «прибрежка», всё остальное никому не надо, и делай абсолютно что хочешь. Мы пришли на ничью территорию, ничьи интересы не пересекали, плюс в область идет высокотехнологичное производство, поэтому нам все помогали.

«Я реально верил, что история про «русский Сингапур» может сбыться»

По сравнению с тем, что есть сейчас, Калининград [тех лет] — это была такая беспробудная серость. Были разговоры, в которые уже никто не верил, что это «русский Сингапур», «русский Гонконг», говорили, что земля здесь вот-вот подорожает. Речь всегда об этом шла, сколько себя помню, но ничего не менялось. И только последние 10 лет какой-то взрыв…

Я тогда реально верил, что история про «русский Сингапур» может сбыться, но я тогда не понимал всю циничность и непрофессионализм системы управления. Когда работают временщики, то никакого Сингапура не будет. Почему есть Сингапур? Потому что есть уважаемый Ли Куан Ю и его желание сделать хорошо всему региону, а не близким ему людям.

Егоров в качестве губернатора был очень честным и порядочным человеком, но он не управленец и не бизнесмен. Он — это «Равняйсь! Смирно!» или за Родину жизнь отдать — вот это про него. А вот Георгий Боос имел потенциал стать «калининградским Ли Куан Ю». Он понял, что самое главное — это инвестиции. И 10 лет назад, и сейчас абсолютно понятно, что, кроме федерального бюджета, нигде больших крупных инвестиций в регион найти невозможно. Он это понял и настроил свой аппарат, как правильно работать с федералами, и инвестиции пошли. Приморское кольцо — это ему памятник.

Боос все-таки был человек политизированный: с одной стороны, это плюс, а с другой —минус. На самом деле, ему времени не хватило, чтобы все начинания развить. Еще бы годика 3–4, и он смог многое сделать. Но всё равно бы уперся в то, что мы сейчас уперлись: федеральная структура не даст изменить что-либо совсем кардинально, но чтобы создать Сингапур, надо отвязаться от реалий: закрыть глаза на то, что здесь люди будут больше зарабатывать, больше улыбаться, что они здесь будут более свободные, более творческие, что они, может, будут свысока смотреть на всю остальную Россию. Без этого никак.

У калининградского бизнеса взгляд больше внутрь области, чем во вне. Ему трудно объяснить, что если что-то произошло в Москве, то это рано поздно коснется тебя. Есть святая вера, что мы здесь сами по себе. Даже когда пандемия случилась, я приехал и начал рассказывать, а на меня смотрят как на сумасшедшего: «Да ты чего? У нас такого никогда не будет». 

«Новая редакция закона об ОЭЗ вообще никому не нужна»

На мой взгляд, новая редакция закона об ОЭЗ теперь вообще никому не нужна. Кроме компаний, типа «Сои» и «Автотора» — крупняку, у которого есть крупная недвижимость и наделы земли, у которых есть легальная большая прибыль. Для «айтишников» это просто не надо. Им нужна просто свобода. Вплоть до того, что им надо пойти покурить где-то.... Те страны, которые поняли, что личностная свобода дает капитал всей стране, зарабатывают. 

Им нужен драйв, свобода и креатив, чтобы их не трогали, а просто дали работать. Какие преференции? У них невозможно что-то отобрать. Он может уехать и работать на «удаленке» где угодно. Им нужно создать комфортную среду, чтобы они жили именно в Калининграде. 

Если бы я сейчас принимал решение, то я бы вообще нигде производство не открывал. Но не жалею, что закрыл все заводы в [остальной] России и сделал попытку открытия в Калининграде. Это до сих пор считается наиболее комфортной территорией России. Относительные спокойствие и свобода, когда всё понятно, территория маленькая: тут — этот министр, тут — другой министр, у них какие-то свои задачи. Эти задачи никоим образом не могут перевернуть твой бизнес с ног на голову. Наоборот, их карьера визуально зависит в том числе от того, насколько ты успешен. Если тебе надо, вы работаете вместе, а если не надо — они тебя просто не трогают. 

К сожалению, я продавал не бизнес, а только здания (компьютерный бизнес в России продать практически невозможно). Два моих бизнеса порушили новые московские власти (финансы и управление — всё было там), без разбора «зачищая поляну под себя». В Калининграде остались относительно небольшие производства компьютеров, которые делают что-то под заказ для владельцев торговых марок, но они сами по себе мало что значат на российском рынке: у них нет своего сбыта. На местном рынке неоткуда было взять бизнес-модель, чтобы работать хотя бы в рамках страны. Мы же нашу продукцию под своей торговой маркой Irbis поставляли более чем в 2 тыс. магазинов. Логистика производства в таких объемах — сумасшедшая: любой скачок доллара, любая задержка в поставках комплектующих или в отгрузке готовых изделий рушит всё.

«Мегаполис» надо затягивать в Гвардейск»

«Лангендорф» возник как любовь. Я просто увидел красивую помойку с большим потенциалом. Мне всегда казалось необычным в Калининграде, что вот стоит здание [возрастом] несколько веков, а ты можешь его купить и перестроить (потому что это никак не защищалось), всякие заброшенные кирхи и форты. Когда я увидел это имение, то понял, что это моё.

Как возникают элитные районы? Приходит стратегический визионер, который видит в месте потенциал. Начинает развивать часть территории, к нему подтягиваются те, кто видит, что потенциал реализовывается, и стараются к нему, грубо говоря, примазаться. В итоге они все вместе начинают развивать территорию. Сокольники сейчас — это не «дыра». Александр Торба, когда был главой, понял, что это уже не помойка, и надо сюда вкладывать муниципальные деньги, потому что есть потенциал роста. Построили дорогу, отремонтировали дома. Сейчас там идет массовое строительство частников. После строительства «Лангендорфа» стоимость квадрата земли увеличилась: вдоль реки участки стоят 1,5–2 млн руб. 

«Лангендорф» я презентовал в 2011 году на инвестиционном совете при Николае Цуканове. Он нам особо не помогал, но не мешал и интересовался. Был там активный период, когда жители постоянно писали президенту, что «вот, москвичи приехали и отобрали у них любимый край, что им теперь вообще всё не в радость». Он меня пригласил как-то раз: «Жители опять пожаловались, что они к реке не могут пройти, давай, они вот так ходить будут...», — и показывает через центр имения.  Я объясняю, что, во-первых они там никогда не ходили, а во-вторых, там физически к реке нельзя пройти. Это продолжалось очень долго, пока жители не увидели, что у них от нашего существования больше плюсов, чем минусов.

Инвесторы плохо идут в восточные муниципалитеты, потому что туда не доезжают туристы. Дороги и инфраструктура — условные. Если Гвардейск преобразился (это при Торбе произошло), то Знаменск пока не сильно изменился. В Гвардейск-то вкладывать — и то, это мягко говоря, нецелесообразно. Мы вложились в здание в центре города, но если задаться целью его продать, то это, скорее всего, не получится. Пока нет массового жилищного строительства в городе, пока он не развивается, то связанные с недвижимостью инвестиции — это замороженные деньги. 

Гвардейск — это ближайший (после Гурьевска) город к Калининграду. Там надо строить микрорайон, затягивать сюда «Мегаполис», чтобы они строили кварталы, чтобы они соединяли город с Калининградом. Это еще Боос сказал, что 10 лет и Калининград срастется с Гурьевском и Гвардейском. Это должны делать областные и районные власти: отдавать под застройку страшные окраины Калининграда, чтобы они их преображали, но уже начинать выталкивать инвесторов за пределы города. 

«У Калининграда нет другой судьбы, кроме туризма и «айтишников»

Средний сегмент [в отельном бизнесе] вообще исчез: его вымыло. Остался либо самый дорогой, либо самый дешевый. Работать в последнем — ни удовольствия, ни смысла: там надо работать на больших оборотах, и качество там — не самый большой приоритет. Я устал от массовости: производство электроники — это сотни тысяч штук продукции и при этом практически однотипной. В бизнесе я хочу, чтобы у меня было небольшое количество персонала, небольшое количество гостей, персональный подход. Больше внимания к деталям и к сервису.

Интеграция в европейскую историю — это «фишка» Калининграда, которой больше ни у кого нет в России.  Если можно создать синергетический эффект от исторических объектов, то это надо обязательно делать. Одно дело, когда ты едешь посмотреть на тюрьму-замок в Гвардейск (у тебя это 5 минут займет), другой вопрос, что тюрьма будет уже не тюрьмой, а туристическим объектом, и тебе до Знаменска 15 минут ехать, и ты там посмотришь то-то и то-то.  

Ни один коммерческий инвестор в объекты РПЦ инвестировать не будет: сегодня ты там работаешь, а завтра — нет. Инвестировать в чужую недвижимость (тем более церковную) — это надо совсем быть неземным человеком.

У Калининграда нет другой судьбы, кроме туризма и «айтишников» (именно технологий, а не производства, производственная судьба для Калининграда — тупиковая). Никакого производстве здесь развивать не надо, порт — да, да и то как развитие транзитной базы: дешевый порт для перевалки, для складирования. Туризм — это 100 %, и такой островок свободы для людей креативных и мыслящих.

Офшор — это движение в нужном направлении, но мы в него зашли через «свою калитку», и инвесторы там особенные. Если там будут бизнес-инвесторы, которые держат [свои средства] в международны офшорах, то тогда проект состоялся. Но пока это такой междусобойчик. 

Но правильное движение — когда везде офшоры закрываются, надо на этом зарабатывать. На нас всё время Белоруссия зарабатывает: Россия казино закрывает — Минск открывает, у нас какие-то продукты ввозить запрещают — Минск разрешает. Надо учиться зарабатывать на запретах западных стран.

 

Нам можно пока забыть о международной части водного маршрута E-70, а сделать часть Балтийск – Рыбачий. В Европе обустройством яхтенных марин занимаются в основном частные инвесторы, но они пристраиваются к уже существующей портовой или береговой инфраструктуре. Так что, в любом случае, там есть влияние государства. В Польше сумасшедшие инвестиции в марины, в обустройство береговой зоны: если ты сделал качественный променад, то там точно появится ресторан (из них очередь будет) и точно будет отель.

Мы сейчас большие деньги вкладываем в променады на побережье (которые периодически смывает). Гораздо меньшие деньги можно вложить в 5–10 опорных точек на заливах, каналах и реках, начиная от Балтийска и заканчивая Рыбачьим. Точка — это обязательно яхтенная марина, но не как в Тростянке построили, миллионы закопали, а смысла нет пока никакого. Можно сделать типовой проект, который будет стоить адекватных денег. Это должны быть обязательно государственные инвестиции, потому что береговая зона принадлежит государству. 

Если строить эту инфраструктуру по уму и комплексно, то это бы всё зажило. В Гвардейске поставили причал, но в таком месте, где ставить нельзя: там самое большое течение, и ты напрочь перегораживаешь реку. Рядом там есть затон, и вот там идеальное место. В Калининграде сделали марину у Музея Мирового океана. Ну точно место неоптимальное. Октябрьский остров — идеальное место, но там даже швартоваться запрещено.

«За медицинский туризм никто не отвечает»

Сейчас нет позиционирования, что либо Калининград — это «витрина России», либо «последний редут». Как [военный] плацдарм он развивается само собой и не мешает пока, слава богу, гражданской жизни. Когда это будет мешать, когда это станет «или – или», то тогда это будет трагедия. Информация о том, что где-то стоят танки, туристов не отпугивает.

«Золотая жила» калининградского туризма — это медицинский туризм. Разговаривали об этом много, но за эту отрасль не отвечает никто. Есть минздрав, который отвечает за лечение, и министерство туризма, которое отвечает за туризм. Минздрав говорит, что туризм — это не мое, а минтур, что медицина — это не мое. В итоге санатории практически ничьи, отрасль никто централизованно не развивает. А это самый дорогой и выгодный туризм, потому что он круглогодичный и основан на самом ценном для человека — здоровье. 

Конкурентов в этом плане у Калининграда в своем климатическом сегменте на российском рынке нет. Есть «Кивач» в Карелии — это вообще жуткая дыра, но это один из самых дорогих санаториев в России, потому что он успел развиться до того, как это сделали все остальные. Там есть успешная история, туда едут, все знают, что если санаторий, то это «Кивач». Калининград с точки зрения медицинского туризма сейчас — это санатории, которые остались еще с советских времен (как правило, ведомственные), туда можно попасть в основном по путевке от предприятия. 

«Я собрал всех и сказал: «Грядет беда»

Мы прошли уже не один кризис, и, что делать в пандемию, для меня сразу стало ясно. Я собрал своих и сказал: «Грядет беда, через неделю-две, всё будет закрыто и будет жуть что творится». Никто практически не поверил, главный бухгалтер уволился, потому что решил, что я сумасшедший и решил людям не платить деньги, разогнав по домам. Потом всё подтвердилось.

Ушли люди, которые и так были не очень востребованы, стало понятно, что их содержать нельзя. Первый месяц был тяжелый: и для компании, и для сотрудников. Второй месяц начали как-то шевелиться: нас же формально не закрыли, мы могли работать как отель. Поэтому постоянные гости через месяц о нас вспомнили. Доходы упали в разы: убыток по марту — 1,5 млн руб., по апрелю — где-то 2 млн руб. 

2020 год должен был стать для «Лангендорфа» планово прибыльным. Предыдущие 3 года были инвестициями в бизнес-модель и персонал, выход на самоокупаемость, а с этого года должна была начаться прибыльность. Результаты до пандемии показывали, что мы на это выходим. А сейчас с июля разбег — практически начинаем с нуля. Учитывая, что мы на большие массы гостей не ориентированы, то мы своего гостя найдем, если власти не помешают эпидемиологическими запретами. 

Текст: Алексей Щеголев

Фото: RUGRAD.EU