В понедельник, 6 июня, губернатор Антон Алиханов выложил в своем Telegram-канале подборку книг русского националиста и публициста Егора Холмогорова, заявив, что их передал ему автор в качестве «внеклассного чтения на лето». В том, что глава региона читает книги по русскому национализму, нет ничего плохого. Как нет в этом и ничего хорошего. Национализм — лишь одно из многочисленных политических течений: правые партии имеют представительство в том числе в европейских парламентах. Проблема здесь может возникнуть именно в фигуре автора: Холмогоров — ведущий шоу на Russia Today, где, к примеру, рассуждает о Швеции как о «бывшей очень агрессивной империи, для которой нейтралитет был рудиментом». Он также автор концепции так называемого атомного православия. В целом же от книги с заголовком «Карать карателей» какого-то интеллектуального уровня не приходится ожидать по умолчанию. Афиша RUGRAD собрала альтернативную подборку книг для тех, кто интересуется историей национализма и консервативной философией, но совершенно не интересуется Егором Холмогоровым. 

1. Андрей Тесля. «Истинно русские люди. История русского национализма»

Кандидат философских наук, научный руководитель Центра исследования русской мысли БФУ им. Канта Андрей Тесля считается одним из ведущих специалистов по изучению русской общественной мысли XIX века. Создатель книжного магазина «Фаланстер» Борис Куприянов, которому идеи правых явно не близки, называл Теслю в своем интервью одним из главных современных правых авторов в России. Все эти статусы дают исследованию сотрудника БФУ ряд очевидных преимуществ перед публицистикой Холмогорова. Хотя бы в том плане, что Тесля никогда не ассоциировался с политическими ток-шоу, а двигался в фарватере академической науки. Так что ждать от него идеализации русского политического национализма или иных шапкозакидательских настроений не приходится. Позиция автора книги крайне безэмоциональна, и заподозрить его после прочтения как в симпатиях, так и антипатиях к национализму, не получится.

Под обложкой «Истинно русских людей» можно найти как знаковые фамилии в российском общественно-политическом течении: семья Аксаковых, Юрий Самарин, обер-прокурор Синода Константин Победоносцев, которого Тесля относит к «бюрократическому национализму», — так и рассказ о непростых отношениях между интеллектуалами и официальной властью. 

Национализм — идеология, рожденная во многом Французской буржуазной революцией. Для многих ее представителей наиболее комфортной средой обитания является форма парламентской республики, где есть условное «место для дискуссий» с оппонентами на левых скамейках. Всё это гораздо более предпочтительно, чем система, где единственным источником власти является фигура абсолютного монарха. Учитывая, что к политическому движению русского национализма можно с некоторыми допущениями отнести декабристов, в книге Андрея Тесли находится место и для Чаадаева. Вообще отношения между царственным домом и правыми интеллектуалами далеко не всегда были безоблачными. В условиях давления сверху даже отношения между русским национализмом и национализмами других народов Российской империи далеко не всегда составляли конкуренцию между собой.

Главный, наверное, вывод, который можно сделать из книги Тесли, заключается в том, что национализм — это далеко не всегда политическое движение, лояльное власти по умолчанию. Не каждый правый интеллектуал может найти себе успокоение в формуле «Православие. Самодержавие. Народность». Или, если совсем грубо, далеко не все из из этих интеллектуалов нашли бы себе место в ток-шоу на современном Russia Today, Россия 1 или НТВ.

2. Гилберт Кийт Честертон. «Шар и крест»

Если предположить, что Антон Алиханов видит в фигуре Егора Холмогорова не апологета русского национализма, а «здорового философа-консерватора», защитника Европы Юнгера и Шпенглера, ценности которой подверглись эрозии во времена Евросоюза, то и здесь у автора «томного православия» есть куда более влиятельные конкуренты.

«Шар и крест» — роман одного из важнейших христианских писателей начала XX века Гилберта Честертона. Хотя речь идет о художественной литературе, католик Честертон, в отличие от Клайва Льюиса с его «Нарнией» или Джона Толкина со Средиземьем, не прячется здесь за выдуманные фэнтезийные миры. Так что контуры мировоззренческого манифеста вполне отчетливо проступают сквозь «Шар и крест».

Два главных героя романа — набожный католик Эван Макиэн, которого в современности легко представить в рядах протестующих против выставки «Осторожно, религия», и Джеймс Тернбулл, редактор газеты «Атеист», эдакого аналога Charlie Hebdo. Макиэн, конечно, не может пройти мимо витрины с таким изданием, и находит в содержании «Атеиста» статью, с тем чтобы «оскорбиться в своих религиозных чувствах». Два шотландца решают снять противоречия при помощи настоящей дуэли. Для окружающих мысль о том, что за свои убеждения можно как погибнуть, так и погубить другого, является недопустимой. В результате героев объявляют сумасшедшими. Для Британии начала прошлого века они оба оказываются слишком радикальными, но и в существующую концепцию политкорректности вписались бы с не меньшим трудом.

По всем правилам симпатии Честертона должны быть на стороне набожного Макиэна. Но некая объединяющая двух полярных героев правда оказывается для писателя-интеллектуала значительно важнее, чем собственные убеждения. На деле два непримиримых противника оказываются друг к другу куда ближе, чем окружающий их травоядный мир, который «ни холоден, ни горяч».

К финалу романа автор демонстрирует своим персонажам картину мира, которая построена на идеалах каждого из них. Но утопия неожиданно оборачивается антиутопией. И даже Макиэн не находит себя в мире «победившего креста». Персонаж, которого сам Честертон временами сравнивает с «серьезным глупым ребенком», между торжеством догмата, гуманностью и состраданием к ближнему как христианин выбирает последнее.

3. Чарльз Кловер. «Черный ветер, белый снег. Новый расцвет национальной идеи»

Бывший шеф московского бюро FinancialTimes пересказывает историю рождения идеологии евразийства, в которой, конечно же, видит «новый русский национализм»: от трагичных фигур князя Трубецкого и Льва Гумилева до философа Александра Дугина. Работу Кловера вполне обоснованно критиковали. В том же Дугине он без всякой иронии видит реального идеолога, повлиявшего на российскую политическую систему, а не трикстера и автора лучшей рецензии на девичью поп-группу «Карамель», в которой есть такие строки: «...наивно визжали (как вилки), что всё вместе создавало впечатление небесного, совершенно незамутненного мыслью, идиотизма».

Книга «Черный ветер, белый снег», как кажется, писалась для того, чтобы в первую очередь ознакомить западного читателя с тем, какие совершенно экзотические идеи, с точки зрения европейского обывателя, властвуют над умами элиты в этой странной заснеженной России. Но и для российского читателя в книге Кловера могут открыться интересные выводы. Идеология евразийства, по версии автора, идеология жертв, а не палачей. Интеллектуалы, стоящие у истоков концепции, по-полной ощутили на себе тяжесть государственного террора. Отсюда, возможно, и берутся все родовые травмы политической концепции. В частности, ее кажущаяся агрессивность и жажда мстительности. Бонусом истинно калининградский читатель найдет в этой книге историю о так и не состоявшейся лагерной дуэли из-за поэтического конкурса между Львом Гумилевым и будущим писателем-фантастом Сергеем Снеговым.

Кловер, к сожалению, плохо знаком с творчеством Виктора Пелевина. Иначе мог бы закончить свою книгу диагнозом о том, что конфликт между полушариями планеты возможен только в голове человека, у которого есть конфликт между полушариями мозга.

4. Эдуард Лимонов. «Моя политическая биография»

Вернувшийся в 1990-е на Родину enfant terrible русской литературы Эдуард Лимонов пытается построить политическую карьеру в новых реалиях. Поскольку Лимонова всегда тянуло к скандалу, панк-року и идеям, которые истеблишмент клеймил как «маргинальные», рано или поздно писатель просто обязан был оказаться среди «униженных и оскорбленных» того времени — русских националистов.

Из-за своего эгоцентризма Лимонов не самый надежный рассказчик: вряд ли кто-то решится написать на основе «Моей политической биографии» научную монографию о раскладах политических сил в постперестроечной России. Но у него есть и ряд неоспоримых преимуществ: во-первых, он непосредственный участник тех событий. Многие уже и не вспомнят про митрополита Иоанна (Снычева), а именно с него писатель ведет отсчет рождения нового русского национализма.

Второе достоинство Лимонова — его наблюдательность и желание ставить диагнозы всем, кто попадает в его поле зрения. Писатель никогда не прощал тех, с кем у него не получилось. Это касалось женщин, издателей и просто друзей. С националистами у автора не получилось, так что для бывших возможных соратников у него находится предостаточно не самых приятных эпитетов. Сравнивая российских правых с европейскими (а с ними у Лимонова был богатый опыт общения, включая уличные драки), он критикует русский национализм образца 1990-х годов за архаичность и антисемитизм. Последний он пытается объяснить банальным страхом. Писатель, поживший в Европе и Америке, видевший в живую группу Ramones, явно был разочарован, найдя в России людей, не слишком далеко ушедших по своему мировоззрению от «Дневника писателя» Достоевского.

5. Василий Розанов. «Опавшие листья»

Среди книг, которые Егор Холмогоров передал Алиханову, есть и размышления публициста о русской литературе — «Рцы слово твердо». В числе авторов, которым Холмогоров посвятил свои эссе и рассуждения, присутствует философ и публицист Василий Розанов.

Розанов — одна из самых противоречивых фигур русского Серебряного века. Публицист, который фактически изобрел метод троллинга задолго до появления интернета. Современники называли его «русским Ницше» (впрочем, не только его). Верный поклонник Достоевского, унаследовавший от учителя страсть к обобщенным диагнозам, Розанов в XXI веке неожиданно стал «своим» для нового поколения русских националистов. Легко можно предположить, как трактует его творчество Холмогоров.

Впрочем, на основе творчества Розанова сложно выстраивать какие-либо политические концепции: слишком зыбкий фундамент. Писатель руководствовался принципом, что каждая мысль достойна того, чтобы ее записали. Из-за этого начинал противоречить сам себе уже буквально на следующей странице. Достаточно посмотреть историю взаимоотношений Розанова с Русской православной церковью, чтобы понять, что последовательность — это точно не его главное достоинство.

Розанов, безусловно, одно из знаковых явлений в русской словесности, но практически всегда, когда то или иное политическое движение пытается встроить его в свою идеологию, речь идет об очевидной манипуляции, и не более того. Читать самого Розанова, а не его интерпретации, — самый верный способ избежать любых манипуляций.

Текст: Алексей Щеголев
Фото: livelib.ru, labirint.ru, ozon.ru, RUGRAD