В девяностые годы встал вопрос: «Советское мы отринули, а что взамен?» Это местная тема, она вылезла автоматически. Калининградцы смотрели на свой город как на уникальный. В Европе такое понимание городов — длительная традиция. Греческий полис понимал себя как отдельный субъект истории. Он мог включаться во внешние комбинации — союзы городов или имперские проекты. Но мыслил себя как особую точку, более устойчивую, чем переменные контексты. Это прошло через средневековье, когда город был коммуной, а очертания государств — его подвижным контекстом. В царской России система земств вела к схожему пониманию жителями своего города. Советская власть всё заместила собой: и земства, и религию, и разнообразие истории. В наследство мы получили подозрительность к любым разговорам об исторической субъектности города. Первый встречный вопрос: «Вы что, отделяться хотите?» — «Нет. Мы хотим иметь качественную среду и уметь работать с историческими контекстами».