Минувшая неделя в Калининградском областном драматическом театре прошла под знаком «Новой ТЕМЫ» - калининградской версии российской лаборатории современной драматургии и режиссуры Олега Лоевского. Афиша Руграда не пропустила ни одного спектакля, а также пообщалась с руководителем лаборатории Олегом Лоевским и известным театральным критиком, главным редактором «Петербургского театрального журнала» Мариной Дмитревской.

КАЛИНИНГРАДСКИЙ ВЫБОР

Олег Лоевский: Молодых режиссеров в России много, но для Калининграда мы отбирали ребят поопытнее. По правилам нашей лаборатории, из 70-80 представленных нами пьес театр выбирает то, что нужно ему на данный момент. Я не вмешиваюсь, поскольку убедился: стоит мне порекомендовать какую-то пьесу, потом не отбиться от упреков вроде «нам навязали, а мы этого не хотели» и т.д. Никита Гриншпун – опытнейший режиссер, номинант «Золотой маски», человек со своим почерком, стилем. Павел Зобнин – тоже человек опытный, ученик Сергея Женовача, получал призы и на «Сибирском транзите», и на фестивале театров малых городов России. Андрей Корионов возглавлял Гатчинский театр, его спектакли тоже поездили по фестивалям. Артисты, как известно, всегда проверяют режиссеров на прочность, но этих ребят уже не так просто согнуть.
Драматургия, которую выбрал театр, входит в мои списки, она интересна, но лично для меня в этом выборе процент коммерческого, зрительского подхода чуть превышен. «Баба Шанель» Н.Коляды имеет успех, и не только в России, сейчас даже оперетту написали. Пьеса «Жанна» Ярославы Пулинович – тот редкий случай, когда молодой современный драматург написал для большой сцены, поскольку молодая драматургия, как правило, работает с малыми пространствами, большая сцена – это все-таки иной формат и характеров, и событий. «Жанна» идет сейчас в нескольких городах России и принята к постановке в БДТ им.Товстоногова, будет ставить Полина Неведомская. В Москве «Жанну» репетировала Марина Голуб, ставить собирался талантливый режиссер Юрий Квятковский. После случившейся трагедии спектакль решили все равно делать, сейчас проходит кастинг – ищут актрису на роль Жанны.

Марина Дмитревская: Такой коммерческий подход к выбору пьес для лаборатории не характерен. Лаборатория, как правило, всегда рассчитана на момент некой провокации для труппы. Не на удовлетворение того, что труппа и так умеет и хочет делать, а на сопротивление тому, чего труппа не умеет и не хочет.

Олег Лоевский: Тем более, сегодня появилось действительно много хорошей молодой драматургии. Для меня это, прежде всего, Дмитрий Богославский из Беларуси, который написал «Любовь людей». На мой взгляд, грандиозная пьеса, уже идет у Миндаугиса Карбаускиса в театре Маяковского, Павел Зобнин поставил замечательный спектакль в Русском драматическом театре в Улан-Удэ. У Дмитрия есть и новые пьесы, у тех, кто постарше, - Михаила Дурненкова и др. - тоже есть новые пьесы. Есть много интересной переводной, западной современной пьесы, Например, литовский драматург Мариус Ивашкявичюс, который написал пьесу «Кант» - и, мне кажется, сам Бог здесь велел обратить на нее внимание. Есть замечательная Дорота Масловская, молодой польский драматург, ровесница Ярославы Пулинович, уже с мировым именем. В общем, драматургия есть, но, может быть, это вопрос будущего – и уже без нас театр как-то обратит на нее внимание.
Мы не делаем из этого секрета: когда начинали лабораторию, было ощущение очень вязкое и тяжелое, но усилиями художественного руководителя театра Михаила Анатольевича Андреева она все-таки состоялась. Актеры всегда сопротивляются нашим лабораториям, в этом нет ничего особенного, но здесь энергия сопротивления превышала обычную. Расскажу по этому поводу свою любимую, очень показательную историю. Есть замечательный педагог по актерскому мастерству Василий Логос, он грек, знает 12 языков, проводит мастер-классы по всему миру, в том числе и в России. Первое задание, которое он дает артистам: делайте, что хотите, - без ограничений во времени. Они начинают прыгать, корчить рожицы, разыгрывать какие-то роли, а через двадцать минут все лежат на полу и никто ничего не делает. Человек, на самом деле, делать ничего не хочет, артист – тоже человек. И наши усилия – лаборатории, режиссеров, самих артистов – направлены на то, чтобы поднять с пола и поставить артиста в такую ситуацию, когда он должен работать, и ему будет это интересно и не скучно…
Но здесь на первом показе – при том, что Никита Гриншпун режиссерски сделал все очень правильно и интересно, - были две ценные вещи, которые меня лично очень порадовали. Во-первых, художественный руководитель театра сказал, что многих артистов, занятых в эскизе «Тестостерона», увидел впервые в новых амплуа и открыл их для себя творчески с другой стороны. Во-вторых, артисты после показа сами говорили, что в течение этих нескольких дней работы лаборатории они не торопились домой, не отвлекались ни на какие халтуры, было интересно, хотелось репетировать – и есть чувство опустошенности, потому что все это кончилось. У артистов здесь жива актерская природа, они хотят играть – значит, у театра есть будущее. Это очень важная вещь. И задача нашей лаборатории – разбудить их актерскую природу, чтобы вспомнили, как студентами часами репетировали в аудиториях, чтобы вернулись в это состояние желания все время что-то делать. Театр - эта большая организационная машина со своими задачами, идеями, зрительным залом на семьсот мест и т.д., - все-таки нашел время, чтобы эту актерскую энергию при помощи нашей лаборатории возродить и вернуть театру…

ТЕАТРЫ РАВНОДУШНЫ К МОЛОДОЙ ДРАМАТУРГИИ

Олег Лоевский: Читка - это формат, который я пытаюсь внедрять в лаборатории. Скоро у нас в Перми будет читка замечательной пьесы Ани Батуриной «Кафе Шарур». Очень серьезная пьеса, но никто не хочет сложного, театры равнодушны к такой драматургии – и в этом проблема. У Ани есть еще «Фронтовичка» - одна из лучших современных пьес. Действие происходит 1946 году, замечательная мелодрама о судьбе после войны, хорошо написана. И таких молодых ребят очень много, но с ними надо работать: кто-то слышит, но не умеет выстраивать композицию и т.д.

Марина Дмитревская: У нас в Петербурге есть театральный фестиваль «Пять вечеров» имени Александра Володина. У фестиваля два руководителя: я и директор – московский режиссер Виктор Рыжаков, художественный руководитель Центра имени Вс.Мейерхольда, который, в отличие от меня, на современной драматургии буквально повернут. Мы довольно конфликтно начинали фестиваль. С одной стороны, не хотелось, чтобы он был исключительно мемориальным, с другой – чтобы он ушел в сторону «новой драмы», которая у меня тогда вызывала очень большие сомнения. Тем не менее, мы договорились, что я отвечаю за «володинскую» часть, а Виктор – за то, чтобы все-таки «задрав штаны бежать за комсомолом». Конкурс мы не проводим, но есть формат «Первая читка» - то есть пьесы, которые нигде еще не читались и не ставились.
Два года назад Юрий Клавдиев прочитал у нас пьесу «Развалины» о ленинградской блокаде. Очень серьезная пьеса, с трагическим, абсолютно неразрешимым экзистенциальным конфликтом. Там есть момент трупоедства, который от блокады никуда не отнять. Более трагического и экстремального времени, чем ленинградская блокада, на мой взгляд, в истории просто нет. Как известно, настоящий блокадный архив закрыт и открыт никогда не будет: то, что было в блокаду, - преступления против человечества. Его открыл один раз Михаил Горбачев специально для Серджо Леоне, который собирался снимать «Однажды в Ленинграде» после «Однажды в Америке». Леоне три часа смотрел хронику в просмотровом зале, потом ему стало плохо с сердцем и он умер. После этого архив не откроют, видимо, уже никогда…
И вот - на территории Петербурга возникла ленинградская пьеса про ленинградскую блокаду, про то, что еще пока живо - живы коммуналки, в которых доживают блокадники, жива блокадная мифологема и т.д. Вы думаете, хотя бы один ленинградский театр отважился поставить эту пьесу? За три года – никто. Я знаю одного молодого режиссера, который пришел в БДТ имени Товстоногова к Темуру Чхеидзе и предложил поставить хотя бы на малой сцене. И были актеры, которые хотели играть. Чхеидзе сказал: нет, слишком остро, слишком больно…
Даже когда возникает пьеса конкретного культурного и исторического пространства, ставить ее боятся. Сейчас «Развалины» поставили в одном питерском подвале, но зритель идет неохотно, говорит: слишком тяжелая тема.

Олег Лоевский: Происходит отчуждение зрителя от сложного сценического текста. Можно с разных точек зрения анализировать эту ситуацию, но для нас важен результат. Пока будет существовать лаборатория – со мной или без меня, - она будет продвигать современные тексты и молодых ребят. Ярослава Пулинович, например, постановками не обижена – ее пьесы идут и в Америке, и в Англии, недавно ее перевели на китайский. Но многие современные драматурги перебиваются тем, что пишут инсценировки, потому что их пьесы никому не нужны, а их навык писать – нужен.

ЗРИТЕЛЬ ХОЧЕТ БЕЗОПАСНОЙ ЭМОЦИИ

Олег Лоевский: Как явление современная драматургия появилась лет пятнадцать назад. В одном «углу» была уральская школа, из которой вышли Ярослава Пулинович, Олег Богаев, Вася Сигарев, параллельно идущие братья Пресняковы. В другом - очень интересный тольяттинский фокус и московская история, связанная с Михаилом Угаровым, который приехал из Кирова. Не возникло питерской истории – точнее, она есть, но очень локальная. Когда все эти ребята начали писать, они были маргиналами: очень хорошо чувствовали и слышали время, но это было, как правило, 15-20 страниц текста, некрупные истории и подвалы. Потом они начали вырастать вместе со своими героями, стали лучше писать, форматы укрупнились. Все уже сходили в сериалы - хотя это и ужасно, но сериал все равно чему-то тоже учит и заставляет двигаться. Только сейчас они стали формироваться в большей степени в авторов репертуарных. Они понимают, что артисту в пьесе надо что-то играть, а не только излагать концепцию.
Но попасть на сцену все равно всегда было сложно. Сначала не было молодых ребят, которые были готовы донести это все до зрителя. Но молодые хотят работать с молодыми, молодые хотят видеть молодых: появились молодые режиссеры, через лаборатории они зацепились за молодых драматургов, повезли их по театрам, где появились молодые артисты, которым интересна молодая драматургия, - и там стали возникать некие очаги современной драмы. Например, Прокопьевск, куда приехал Марат Гацалов, или новосибирские театры, или Екатеринбург, где правил Николай Коляда и он ставил всех. Коляда – человек-машина, необыкновенный подвижник театра, у него и читки, и эскизы, и свой театр, и еще один открывает, и Театр в Бойлерной – все крутится, все читается. В Красноярске появился фестиваль ДНК («Драма. Новый код»), там тоже с современными текстами работают. Все это разошлось, но больше фестивально, чем репертуарно.
Большая часть этих пьес – это все-таки пьесы боли, а не пьесы благополучия. А наш зритель и наши, между прочим, залы на 800 мест не располагают к такому разговору. В советское время современная драматургия имела какое-то официальное звучание в производственной пьесе, которая не пользовалась успехом у зрителя, но поддерживалась властью. Была и другая современная драматургия, которую запрещали, но она пользовалась успехом и интересовала зрителя. Сегодня зрителя реальность не интересует, он хочет жить в сериале, в сказке. Люди хотят безопасной эмоции. Эта эмоция людей захлестнула, они готовы испытывать ее по любому безопасному поводу. Сериал устроен по некоему образцу, в котором жизнь выстроена линейно и показана несложно: преступление – наказание, несчастье – возмещение, несчастная любовь – хорошая любовь и т.д. А современная драматургия – это необходимость сталкиваться со сложными проблемами, пусть не безысходными, но сложными. Наша задача – объяснять эту сложность, сложные судьбы, сложные театральные тексты и, таким образом, как-то подготовить человека к сложности мира. Чем больше люди упрощают мир, выстраивают себе линейную жизнь и объясняют все простыми ходами, тем легче ими манипулировать. Сегодня такое манипулирование становится повсеместным – и мы это видим…
Да, современная драматургия очень тяжело идет на сцену. Отчасти проблема и в самой драматургии, точнее - в ее несовершенстве, - поскольку не всегда молодой драматург может написать внятную историю. Хотя – повторюсь – пьес хороших очень много.

ДАЙТЕ НАМ ВОСЕМЬ ЗАЛОВ ПО СТО МЕСТ

Олег Лоевский: Я работаю в Екатеринбургском Театре юного зрителя. У нас зал на 800 мест, огромный и очень неудобный. У меня был однажды разговор еще с прошлым губернатором, я ему сказал: забрали вы бы у нас это здание на 800 мест – и дали бы нам восемь залов по 100 мест в разных концах города. Тогда мы смогли бы работать с разными сегментами публики, делать разные вещи: здесь – Рэй Куни с комедиями, там – современная драма, для молодых, которые хотят участвовать в социальной жизни и т.д. А когда театр на 800 мест – мы имеем возможность выпускать всего три спектакля в год, потому что каждый спектакль на такой огромной сцене требует больших затрат. Сразу понятно, что обязательно нужна какая-то классика, детский спектакль, что-то еще – и какая уж тут современная драматургия? Я все это прекрасно понимаю, поэтому мы пытаемся придумывать какие-то проекты. Наш театр год назад закрыли на реконструкцию, год стоит – его не трогают, потому рядом строят частную подземную парковку, пока не построят – за театр никто не возьмется. А мы остались без дома. Но вот сделали программу «Театр у школьной доски». Дети с интересом смотрят про своих сверстников. Мы ставим хорошую литературу, но если это, например, Чехов – то непременно рассказы о гимназистах и т.д. Мы не играем в классе или в спортзале, а привозим с собой маленький театр: сделали модуль за три копейки – ширмы и баннеры, - дети приходят именно в театр, но внутри школы. Отбоя нет от заявок школ!
Театр высокомерен, он хочет, чтобы к нему приходили. Зритель на всякую фигню идти не желает и выбирает Интернет, а социальным театром мы не занимаемся. Очень много проблем со всех сторон, но мало кто хочет их решать.

НОВАЯ ГЕНЕРАЦИЯ РЕЖИССЕРОВ

Марина Дмитревская: Олег Лоевский начал делать лаборатории 10 лет назад в Екатеринбурге. Недавно исполнилось 20 лет «Петербургскому театральному журналу», который я придумала и выпускаю вместе со своими товарищами, и для юбилейного номера мы делали несколько интервью на тему: что случилось за эти двадцать лет с нашим театром, - с Эдуардом Бояковым, Олегом Лоевским, Михаилом Угаровым. Так что же произошло за эти двадцать лет? Прежде всего, появилась национальная премия «Золотая маска», почти общеупотребимым стал термин «масочный». И лабораторий двадцать лет назад тоже не было. Лабораторное движение сейчас разрастается, лаборатории проводит не только Олег Лоевский, но и Павел Руднев, и Александр Вислов, иногда сами режиссеры собираются в ватагу – и едут в какой-то театр, если театру это надо. Режиссеры, которые приехали в Калининград, собственно, и выросли на лабораториях. Образовалась целая генерация режиссеров, которые живут страной. Они сами себе информационная сеть, знают, где пойдет или не пойдет та или иная пьеса: эта хорошо разложится в Минусинске, а ту можно было бы сделать в Омске.
Что такое провинциализм? Это контекстовая замкнутость. Вот мы живем тут и думаем, что у нас свой зритель, он любит это и не любит того, любит эту манеру и не любит другую и т.д. – и умри, остальная страна. Это и есть провинциальность - то есть, неумение и нежелание соотнести себя с другими культурными потоками. Раньше были главные режиссеры - «сидельцы» - и очередные режиссеры. Годами, десятилетиями в театре ничего не менялось. Сейчас театральное пространство разомкнулось. У нас в «Петербургском театральном журнале» публикации не делятся на столицу – и остальную Россию. Есть раздел «Процесс» - и он общий для всего, что происходит в русском театре, в Питере ли, в Москве ли, в Омске, Новосибирске, Самаре, Саратове. Уверяю вас, нет ни одного театра в России, о котором бы мы не знали, если там действительно случилось что-то интересное - значит, надо ехать, смотреть.
Российское театральное пространство стало общим – и режиссеры, даже если привязываются к какому-то одному театру, становятся главными и успешны в столицах, не прекращают поездок. Это психология нынешних тридцатилетних режиссеров: стагнация непродуктивна, провинция – это новый опыт, который, в первую очередь, интересен им самим. Они ездят охотно – и когда провинциальные театры идут навстречу и открываются для них, случаются очень интересные события.

ЛАБОРАТОРНОЕ ДВИЖЕНИЕ В ГОРОДЕ К

Олег Лоевский: В Калининград я стал часто ездить в последние три-четыре месяца. Замечательную лабораторию организовало здесь прошедшей осенью региональное министерство культуры в рамках проекта «Открытая сцена Калининград». Это такое возвращение курсов повышения квалификации для артистов. Свои мастер-классы провели Игорь Лысов, Григорий Дитятковский. Привезли педагога по клоунаде из циркового училища Евгения Барменкова, за ним ребята хвостом ходили: понять комическое, создать его на сене – очень большая наука. В этом году свое согласие приехать с мастер-классами дали Андрей Могучий и Анатолий Праудин. Уже договорились с министром культуры Светланой Кондратьевой, что привезем сюда учебные спектакли Анатолия Праудина по Станиславскому и Брехту. Эта лаборатория, к сожалению, пока не раскручена: приезжают педагоги мирового уровня, а заниматься приходят в основном артисты самодеятельных театров, профессионалы пока не решаются. Скорее всего, это проблема организации, хотя идея отличная, надеюсь, в 2013 году мы будем ее развивать.
Мне кажется, движение, которое здесь возникло - и в проекте «Открытая сцена», и в областном драматическом театре, и в Тильзит-театре, - это некий залог того, что Калининград вновь появится на театральной карте России. На меня уже в театре немножко нашипели за то, что я сказал в интервью одному изданию: «Калининграда нет на театральной карте России». Но это так – и поймите, в этом нет ничего страшного. Театры двигаются, возникают и исчезают. Было время – и я видел спектакль Калининградского облдрамтеатра «Чайка» на фестивале «Радуга» в Петербурге. Но когда это было! Сегодня театру необходимо вернуться в российский контекст, надеюсь, общими усилиями у нас это получится: наша лаборатория поможет чем-то театру – или хотя бы не навредит, - расширится круг режиссеров и драматургов. Тогда и здесь станет лучше. Театральная жизнь устроена так, что слава должна прийти извне, изнутри она не приходит. А силы, как мне кажется, в театре есть.

Текст – Евгения Романова.