Татьяна Устинова точно одна из самых тиражируемых современных российских авторов. Её книги, наряду с детективами Дарьи Донцовой и Александры Марининой, наверное, можно до сих пор найти в каждом киоске в каком-нибудь российском вокзале или аэропорте. В 2011 году Устинова, согласно опросу ВЦИОМ, заняла второе место в рейтинге лучших писателей (первую позицию разделили всё та же Донцова и Борис Акунин). Правда, есть и цена такой популярности: в литературном сообществе подобные книги, порой, по умолчанию, считаются синонимом плохого вкуса. В Калининград Татьяна Устинова приехала в прошлую пятницу в рамках проекта «Библионочь», а на следующий день состоялась её творческая встреча с читателями в магазине «Книги и книжечки». Афиша RUGRAD.EU приводит избранные тезисы с этого мероприятия: о том, почему история русского парламентаризма так похожа на триллер, почему телевизионные начальники считают телезрителей быдлом, почему в современной литературе отсутствует инструмент госзаказа и по какой причине она никогда не дарит собственные книги.


«История русского парламентаризма — это триллер»

Год или с чем-то назад меня позвали в Государственную Думу, где обсуждался вопрос о защите интеллектуальных прав. Я стала ездить на эти заседания. И, знаете, как я посмотрела, что там происходит... Подолгу там сидя, а не в телевизоре. Приезжаю я на заседание рабочей группы, смотрю, а я ж ничего не понимаю, я не государственный человек. И мне стало страшно любопытно, почему так работает парламент. Что с ним случилось? Почему он такой?

Я стала читать какие-то книжки и поняла, что неспроста это всё. Оказывается, путь становления первого русского парламента — это не детектив. Это просто триллер! Если его пристально описывать, то у-у-у-у, чего там только не происходило. Именно в негативном смысле. Я пришла к выводу, что пока весь этот путь не пройден, как Моисей, который вёл [евреев] по пустыне, то ничего не выйдет, ребята. Его надо допройти. Не перескочить через эту гору, которая была нагромождена ещё царем, который искренне считал себя помазанником божьим. А уж Александра Федоровна как считала себя помазанницей! Если просто почитать архивы, то это просто удивительное дело. История русского парламентаризма — куда там Распутину с его странностями! Я её написала, как могла (видимо имеется в виду книга «Сто лет пути». — Прим. ред.), потому что я по образованию ни разу не историк. А это пишется, как историческая книжка, это нужно материалы собирать... Но если бы у меня была возможность ещё как-то покопаться, то я бы ещё покопалась и ещё бы написала.

Вывод я сделала такой, мне кажется, неутешительный: сто лет надо пройти, ничего не изменится.


«В литературе нет никакой цензуры. Это либеральный бред»

Заказов [в литературе] не бывает. Заказы бывают на статьи в журналах. Когда пишешь в журнал, то есть конкретный заказ — написать о выборах в подмосковном Жуковском. Я пишу. Написать о празднике Победы — я пишу. Роман на заказ написать нельзя. Нет, наверное, можно [учесть] и опыт советской литературы, когда на заказ создавались целые полотна настоящие. А сейчас никакого госзаказа не существует. Написать, чтобы потом стрясти из бюджета деньги, не получится.

Поэтому я точно знаю и с полной ответственностью вам говорю, что в литературе нет никакой цензуры. И весь этот бред либеральный... Я не знаю и не говорю про телевидение. Я не знаю, есть ли цензура на радио, потому что я и на телевидении, и на радио делаю развлекательную программы, но не делаю политические. В литературе никакой [цензуры] нет. Ты пишешь всё, что хочешь. Вот эта история, которую должен был пройти Пушкин: сначала был один цензор, который правил, а автор исправлял, а потом был другой цензор, который правил, и только потом издатель издавал, — то у нас её нет.


«Упрекать телевидение в том, что оно не воспитывает, — это глупо»

На мой взгляд, телевидение существует для того, чтобы развлекать, а не для того, чтобы воспитывать. Чтобы воспитывать, мама с папой существуют. Упрекать телевидение в том, что оно не воспитывает, — глупо. Как было глупо упрекать музыкантов на площадях в Средние века за то, что они кривляются. А факиры показывают никудышные фокусы. Странно себе представить, чтобы мама в XV веке привела ребенка на ярмарочную площадь, где ходят канатоходцы, жонглируют жонглеры, а какие-то уродцы демонстрируют свои уродства. А мама бы обратилась к бургомистру и сказала бы: «Уважаемый бургомистр, что-то все эти люди у вас на площади плохо воспитывают моего сына. Он смотрит на их кривляния и плохому учится». Мама сына должна сына чему-то научить, папа и учительница.

Но всё-таки здесь уместно сказать «но» Вот это вот телевизионное развлечение не должно быть беспредельным. Это невозможно. У каждого человека (делает ли он программу или сочиняет песни) должна быть внутренняя цензура. Как бы банально это не звучало. Если нас убеждают в том, что самые рейтинговые программы — это программы о том, как дерутся, матерятся и все при этом голые, то это неправда. Это придуманные рейтинги. Думать так о нас, о зрителях, как об умственно отсталых, как о каком-то быдле, телевизионном начальникам не дозволено. Но они о нас так думают. Почему? Не знаю.

Об этом свидетельствует мой личный опыт (Татьяна Устинова ведёт передачу «Мой герой» на телеканале ТВЦ. — Прим. ред.). К нам в программу приходят ну такие красотки, ну с такими скандальными историями (вроде той же Волочковой или певицы Славы). И кто бы шелохнулся. Там же [на телепрограмме] люди, наевшиеся знаменитостей: и операторы, и монтажники, и режиссёры. Но тут приходит в программу Алексей Архипович Леонов или Георгий Гречко — космонавты. И у нас всё замирает: операторы за камерами не спят, они слушают каждое слово, которое человек говорит, а потом бегут с ним фотографироваться во двор. С прекрасными красавицами никто не бежал... Отсюда я делаю вывод, что всякая эта история про то, что мы должны смотреть, — это враньё.
 

«Говорухин мне сказал, что детского кино нет»

Никаких соответствий своим героям в кинокартинах я не нахожу. Пожалуй, был один фильм, где было похоже. Это «С небес на землю», где Кристина Бабушкина играет. Вот там они мне все понравились и показались превосходно найденными образами. Я даже своё представление о героях немножко скорректировала. И спасибо актерам за это.

Кино — это совершенно особенный мир. В этом году я написала сценарий для детского фильма. Вы можете себе такое представить? Это первый полный метр, который я написала в своей жизни, да ещё и для детей. Потому что меня Говорухин об этом попросил, который сказал, что детского кино нет. И это чистая правда. Детского кино нет. Он говорит: «Ну ты же в детстве смотрела "Кортик"?». «Ну конечно!». «А "Бронзовую птицу" смотрела? А сейчас вот смотреть-то нечего. Вот и напиши». Я говорю: «Станислав Сергеевич, как же я напишу? Я не умею. Я пишу в абсолютно другом жанре и стиле». Он говорит: «Ну и что? Ну почитай Гайдара». И я всё лето читала Гайдара.

Мы на даче у моей сестры с режиссёром этого фильма (Говорухин был продюсер) днями и неделями писали этот сценарий. И написали достаточно быстро: где-то за месяц. Я первый раз в жизни поняла смысл совместной работы автора сценария и режиссёра. Потому что в современном кинопроизводстве совместная работа не предусмотрена. Сценарист что-то написал, потом режиссёр это получил. И как-то это сняли. Но это же Станислав Сергеевич Говорухин снимает. Поэтому происходила совместная работа с режиссёром, мы старались, чего только не делали… И получилось кино.
Три недели назад у нас была даже не премьера, а предпоказ к осенним детским каникулам. Когда мы приехали в Дом кино, то там был совершенно огромный зал. И он был полон детей: от 5 лет и заканчивая 12-13. Я поняла, что мы пропали. Не будет никакой «виктории». Будет сплошная конфузия. Как удержать на месте детей? Никак ты их не удержишь: ни именем Говорухина, ни тем, что там играют хорошие люди. Дети тут при чем? Сейчас как они начнут уходить, потому что всем захочется бегать, пить, есть, писать, на улицу, курить и так далее. Но не ушёл никто. И у нас, у группы, такое счастье было.


«Боязнь исписаться мне не очень понятна»

Самый лучший для автора вопрос — это «где вы берёте сюжет?» (есть ещё один: как вы начали писать?). Вот тут автор может развернуться на все 100 % и каждый раз сбрехать разное. Каждый раз можно сочинить новую историю о том, как вы начали писать. Сюжеты я придумываю. То есть беру их из головы. Нет ничего проще, чем придумать сюжет. Это самое простое в работе над книжкой. Сейчас его нет, а через минуту ты точно знаешь, о чём будешь писать. Это так просто, на мой взгляд.

Записать его сложнее: придумать правдивые обстоятельства, нарастить на этот скелет организм. Придумать декорации, придумать, кто как пьёт чай, кто какую курит сигарету, кто как говорит по телефону. Нужно видеть героя или героиню, или её собачку. И как только ты их их увидел, то нужно быстро записывать, иначе они все пропадут.

Я как-то разговаривала с Павлом Астаховым, а он, в свою очередь, беседовал с кем-то из молодых авторов. Павлу этот автор принёс какую-то свою книжку и говорит: «Павел Алексеевич, только я вас прошу и умоляю: держите её в секрете. А то сюжет украдут». И Павел Астахов мне говорит: «Да боже мой, о чем говорит этот мальчик? Ну украдут этот — придумай следующий!». И это абсолютная правда. Я это абсолютно понимаю: этот украдут, и ещё 20 вместо него можно придумать.
Боязнь, что ты испишешься, мне не очень понятна. Роман можно написать о том, как мы здесь с вами сегодня встречались. Глядя на лица, я могу домой приехать и написать роман. Сюжет — самое простое. Впечатления — самое сложное.


«Меня редко поражают приступы идиотизма»

Книги своего авторства я не дарю. Ленке Малышевой (видимо имеется в виду Елена Малышева — ведущая программы «Здоровье» на Первом канале. — Прим. ред.), когда она просит: «Привези мне какую-нибудь последнюю». Хотя «последняя» — это, может быть, последних 5. Но свои книги не дарю никогда, потому что это правда дурной тон.

У нас в семье это называется (Чехов так писал) «душить трагедии в углу». Вдруг я написала какой-то удачный пассаж: «Боже мой! Ай да, Пушкин, Ай да, сукин сын! Ай, я молодец какая! Сейчас из моих кто-нибудь приедет, и я им буду это читать!». А «читать» — это страниц 20. Они приезжают: «Сейчас-сейчас! Не есть, не пить! Слушать!» Слава богу, это редко бывает.
Меня редко поражают эти приступы идиотизма. Они садятся, а там [в отрывке] ни начала, ни конца. Там просто что-то удачное... Я им читаю, они слушают — куда им деваться? Поэтому я искренне считаю: зачем я буду дарить эти книги? Может, человек с роду не будет их читать.

Своих книг я не дарю никогда, но книги дарю часто. Племяннице дарю книги. Сыновьям дарю книги. Книги дорого стоят. Племяннице 19 лет, сыну 25. Если они пошли в книжный магазин, то 6 тысяч рублей из семейного бюджета пропали. Радио «Эхо Москвы» расположено напротив огромного книжного магазина, который называется «Дом книги». Он очень красивый и богатый по ассортименту. Алексей Венедиктов выпустил приказ по компании, который запрещает сотрудникам «Эха Москвы» в день зарплаты посещать «Дом книги». Потому что они все туда бегут, оставляют всю зарплату, а потом Лёша Венедиктов всем должен ссужать, потому что все сидят голодные.

У нас история такая: если детям дали 5 тысяч рублей, и они поехали в книжный магазин, то всё, никакие 5 тысяч обратно домой не приедут. Даже сдача не приедет. На сдачу они купят ластик. Племяннице нравится группа Rolling Stones. Альбомы о ней стоят каких-то бешеных денег. Но вот Новый год, я покупаю ей альбом с фотографиями Кита Ричардса, она радуется. Сын очень любит братьев Вайнеров. Купила ему собрание сочинений. Но свои книги, конечно, не дарю никогда.


Текст: Алексей Щеголев
Фото: www.aif.ru