После распада «Агаты Кристи» фронтмены коллектива, братья Самойловы, заявляли, что музыкальную карьеру оставлять не собираются. Обещание сдержал только пока младший из братьев — Глеб. Его новый проект The Matrixx получился ещё более жёстким и электронным по звучанию и местами совсем неполиткорректным по текстам песен. Выступив в Калининграде на творческом вечере, музыкант рассказал в интервью Афише RUGRAD.EU, как его занесло на оппозиционные митинги, как русский рок превратился в «светлое и позитивное нечто» и почему воссоединение «Агаты Кристи» не представляется ему возможным.



— Про «Агату Кристи» критики писали, что это не рок- и не поп-музыка, а бунт. The Matrixx — это такой же бунт?
— Это лучше судить, глядя извне… Разумеется, я такую составляющую закладывал и ради этого и существую. Рок — это бунт в любом случае. Рок — это в любом случае протест против системы. Но это не обязательно утверждение какой-то другой системы вместо существующей. Даже если не можешь предложить никакой лучшей альтернативы, то соглашаться с тем, что есть, по-моему, неправильно. Начиная с 8 лет отроду я начал это понимать. Притом этот протест касается не только музыки, но и литературы. Гофман — это бунт. Шнитке — это бунт.

— То есть протест в вашем творчестве не социальный, а метафизический?
— Да. Но периодически он принимает очертания конкретного бунта: против конкретной системы, против конкретной власти. Это совершенно справедливо. Мы не кричим про то, что именно этот политик — дерьмо. Но в своих интервью я достаточно чётко и ясно рассказываю, что я говорю и против кого.

— Если брать опять же ваши песни «Дыра» или «Планета полицаев», то начинает складываться ощущение, что для вас институт власти является сам по себе инфернальным.
— Да. Я подобное закладывал. Люди во власти мутированы, о чем, собственно, в песне «Дыра» и говорится. Они действительно мутированы. Это уже немножко не люди. А может и во многом не люди…Все, кто сейчас у власти, — инфернальные персонажи.

— В вашем понимании власть плоха только потому, что она власть? Или всё-таки потому что она что-то неправильно делает?
— Я могу сейчас пройтись по законам, которые приняты этой властью или предыдущей. Потому что ельцинская власть — это такое нормальное предисловие к сегодняшней власти. Я считаю, что любой закон, принимаемый этой властью, — это геноцид. Я ещё раз повторю: то, что я не могу предложить какой-то внятной альтернативы, не значит, что я должен соглашаться с тем, что сейчас происходит.

— Тяжёлый электронный саунд The Matrixx этот протест в музыке подчёркивает?
— Любые средства на войне хороши. Но мы с Лехой (Алексеем Никоновым, фронтменом группы «ПТВП». — Прим. ред.) сделали очень попсовую песню «Делайте бомбы». Она, конечно, такая вся утяжелённая, электроклэшевая, но там очень попсовый припев.

— Вам не кажется, что протест в русской музыке сейчас просто становится очередным модным трендом? Тот же Noize MC или «Ляпис Трубецкой» за счёт этой моды на протест сильно поднялись.
— Согласен, может быть такое. Но, может быть, он и был бы просто трендом, если бы столько людей не сидело бы сейчас в заключении. Сережа Михалок (фронтмен группы «Ляпис Трубецкой». — Прим. ред.) отвечает по полной схеме. Он отвечает полностью за свои слова. Он изгнан с родины, и ему там нельзя появляться. Скоро мы будем в Минске и отомстим за Михалка. (Смеётся.)

— Создается ощущение, что это повторение так называемой «революции MTV», которая в Америке в конце 80-х была, когда из протеста сделали коммерческий продукт.
— Это имело смысл только в 80-х в Америке, когда там всем казалось, что «Уау, у нас протест. Уау, MTV побеждает!». Сейчас ситуация другая, тем более на территории бывшего СССР. Здесь всё по-серьёзному. Именно здесь и именно сейчас всё очень серьёзно.

— Вы много говорили о своём увлечении контркультурной литературой раньше. Сейчас на ваше творчество она как-то влияет?
— Я творю как творю. Я не знаю: контркультурное ли The Matrixx событие или нет. Это не так важно. Я давно никого не читаю. Понятно, что есть имена, которые у всех на слуху. Хантер С. Томпсон, который застрелился, когда в Америке Буша переизбрали. Берроуз — это, конечно, Берроуз: куда от него деваться?

— Раньше, когда говорили о русской контркультурной и протестной литературе, в первую очередь сразу подразумевали Эдуарда Лимонова. Сейчас он пишет статьи в проправительственные издания. У вас какое к нему отношение?
— Я с ним лично не знаком, поэтому у меня нет какого-то к нему конкретного отношения. Он был вождём ультраправых сил, потом ультралевых сил. Всякое бывает. (Смеётся.) Сейчас объективно место НБП занял «Левый фронт». Это я не наезжаю, но много ли нацболов осталось? Я не против нацболов, я не против Лимнова, но я просто говорю очевидные вещи. Как публичный политик Лимонов и НБП уступили место. Я не рассуждаю сейчас, кто лучше: Удальцов или Лимонов, — но влиять на людей может только публичный политик.

— Вы раньше говорили, что не готовы участвовать в политических мероприятиях, потому что некомфортно чувствуете себя в толпе. А сейчас стали ходить на митинги, участвовали в акции в поддержку Алексея Навального. В чем причина?
— Допекло. Я не могу сказать, что стало отправной точкой для такого настроения… Ну, может, когда друзей начали уже винтить. Наша группа выступала на митинге. Я выступал на концерте в поддержку Pussy Riot.

— В конце 90-х вы достаточно плотно общались с националистической газетой «Завтра», а себя называли «православным консерватором». Потом начиная с песни «Агаты Кристи» «В интересах революции» вас стали с левым лагерем ассоциировать.
— На самом деле я просто в данном контексте повторяю путь Эдуарда Вениаминовича и НБП (смеётся). Как правильно сказала Хасис (Евгения Хасис — признана судом соучастницей убийства адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой, которые были связаны с антифашистским движением. — Прим. ред.): «Наступило время постполитики». Сейчас речь идёт не о том, кто ультралевый или ультраправый, а о том, против чего выступают люди. Сейчас есть возможность для объединения. Ультралевые и ультраправые начинают находить общий язык и общую цель. А цель у них одна — борьба с буржуазным обществом, борьба с фарсом и ложью. Я сам анархофашист. (Смеётся.)

— Они друг друга не перебьют, пока объединятся будут?
— Посмотрим…

— К Алексею Навальному как относитесь? Готовы ли вы были за него голосовать на президентских выборах. Вы о либеральном лагере когда-то негативно отзывались.
— Это опять же элемент постполитики. Главное, против чего. А с кем по этому поводу объединяться — это другой разговор. По поводу выборов: поживем — увидим.

— Многие из грандов русского рока не считают для себя зазорным играть на проправительственных мероприятиях. Вы к подобным тенденциям как относитесь?
— На личное восприятие это не влияет. Те, кто хочет быть за Путина, пускай будут за Путина. Те, кто хочет быть против Путина, пускай будут против Путина. Я не ссорился той же газетой «Завтра», у меня до сих пор с ребятами хорошие отношения. Я недавно у Алексея Беляева–Гинтовта (художник, лауреат премии Кандинского, придерживается государственнической идеологии. — Прим. ред.) спросил: «Леш, ну что, меня там наверно проклинают?» На что он ответил: «Почему проклинают? Посыл-то ведь один и тот же».

— А как, по вашему мнению, получилось так, что музыканты, которые принадлежали примерно к одному поколению, которые в «перестройку», примерно одни и те же лозунги со сцены кидали, вдруг оказались по разные стороны баррикад? Притом, если сравнивать вас и того же Вячеслава Бутусова или Владимира Шахрина, вы ещё и из одной тусовки вышли.
— Начнём с того, что Слава вообще не на баррикадах. И это его заслуга. Но это всё-таки надо спрашивать у каждого из этих людей конкретно. Никто нерукопожатным для меня не является: я не настолько категоричен. Я за то, чтобы были все мнения. А власть у нас за то, чтобы была только она…Мы можем столкнуться, к примеру, на концерте в защиту Pussy Riot с гиперправославной иконой русского рока (как некоторые его понимают) Юрием Шевчуком. Стояли с ним на одной сцене в защиту Pussy Riot.

— Многие говорят про Pussy Riot, что проводить такую акцию в церкви — это уже слишком.
— А это не церковь. У меня очень сложное отношение к РПЦ, как и у большинства людей в этой стране.

— Реакция на The Matrixx от каких-то групп, относящихся к грандам русского рока, была?
— Нас не замечали и не замечают. Хотя нет, нас заметила программа новостей на Первом канале.

— The Matrixx к русскому року можно отнести?
— Словосочетание «русский рок» за последние годы просто дико скомпрометировало себя с помощью радио и навязанного имиджа. В этом я согласен с Алексеем Никоновым: «Здесь ничего никто не смог, здесь все играют в русский рок». Под русским роком сейчас подразумевается такое добротное, хорошее, прям светлое и позитивное нечто. Слово «нечто» тут надо подчеркнуть, потому что другим словом я это назвать не могу. Рок — это прежде всего исповедь. Когда человек приходит на исповедь, он что говорит: «Батюшка, а послушайте, какой я хороший! Батюшка, а послушайте, какой я классный!» Разве так на исповеди говорят? Нет, там говорят обо всём: о хорошем и о плохом. Пошло, нечестно и предательски говорить на исповеди только о том, какой же я на самом деле хороший и замечательный. Если такое происходит, то это не исповедь, а значит, и не рок. Для нас такой исповедальный характер всегда был важен.

— Как вы себя чувствуете, оказавшись после концертов в больших ДК с «Агатой» на сцене маленьких клубов, практически в глубоком андеграунде?
— Мы были к этому готовы. Мы знали, что мы — группа, музыкально не относящаяся ни к одному из жанров, которые есть в этой стране. По смысловой нагрузке и месседжу мы — группа, не характерная для того, что сейчас подразумевается под русским роком.

— Тот идеализм, который когда-то был характерен для русского рока 80-х, сейчас на адеграундной сцене присутствует?
— Разумеется, он присутствует. Я и сам этому удивился. Я знал, что Шевчук и Борзыкин (Михаил Борзыкин, фронтмен группы «Телевизор». — Прим. ред.) сохранили тот посыл. Но на концерте в защиту Pussy Riot я увидел, может, не так уж много интересных команд с точки зрения художественной составляющей, но по посылу там были группы, которые задели меня за живое. Группа «Барто» мне нравится.

— У вас с ними вышел совместный трек «Фонорезонатор». Как так получилось, что вы с такой электроклэшевой группой дуэт записали, притом на песню с достаточно провокаторским текстом?
— Я услышал эту группу, и они мне понравились. Потом они приходили на концерт The Matrixx, и их вокалистка Маша Любичева спела с нами совместно нашу песню. Я к ним очень хорошо отношусь. С ними и Никонов дуэт делал. Я даже не слышал песню, которую они хотят мне предложить. Маша просто мне сказала: «Глеб, а дуэтом песню споем?» Я сказал: «Да». Даже не слышал, что они предложат. Когда мы были вместе на фестивале на Гоа, Женя и Маша предложили мне уже на выбор две песни. Я выбрал ту, где был припев с рефреном «убивать». Мой сольный альбом «Маленький фриц» — вообще, по-моему, самая ранняя электроклэшевая запись, которую я слышал. (Смеётся.)

— Андеграунд может как-то русский рок потеснить, или все эти бесконечные концерты тех же «Чайф» с юбилеями их старых альбомов будут длиться вечно?
— Не хотел бы говорить про бесконечные концерты. Пускай «Чайф» поёт столько, сколько получится. Я рад, что у Шахрина не кончаются идеи и мысли. Что касается того, кто кого потеснит… Некоторые из моих политических знакомых думают, что этой власти осталось максимум 2 года… Не знаю, сменится ли вместе с властью и музыка, но после того, как Медведев назначил Путина президентом, а Путин — Медведева премьером, у группы «Чайф» спросили: «А вы будете выступать на инаугурации?» И ребята сказали: «Чё-то как-то сомневаемся…»

— После распада «Агаты» большой отсев поклонников произошел?
— Конечно. Отсеялась та часть публики (очень большая), которая ходила на «Агату», чтобы послушать песни своей молодости. Разумеется, кроме этих людей, есть ещё фанаты Вадика или фанаты Глеба. Были претензии в духе «а чего они ногти красят». Кто-то из журналистов написал, что все эти разговоры на тему «а чего они ногти красят, а чего они глаза красят» напоминают разговоры бабушек у подъезда. Джаред Лето (фронтмен группы 30 Seconds to Mars. — Прим. ред.) младше меня на один год. Ему вот можно краситься… Видимо, потому что он красивый, сволочь! Высокий, красивый, косоглазый, сволочь!

— Ваш новый сингл «Москва-река» по звуку напоминает «Агату Кристи». Эта песня — попытка вернуть старых фанатов?
— Если бы я знал рецепты, как вернуть фанатов «Агаты» или как написать хит, то я бы этим пользовался. Написалось как написалось. Радиостанции её, кстати, не взяли, не знаю даже, почему. Андрей Бухарин только прокрутил её в выпуске своей программы на «Нашем радио». Посыл в этой песне один: я часто езжу в метро. И чем дольше длится этот режим, тем больше я вижу депрессивных лиц. Притом с каждым месяцем они всё депрессивней и депрессивней. Впереди Новый год, а у людей такие лица, что конец света. Ни один человек в этой стране уже не воспринимает радостно-мажорные интонации власти. Люди воспринимают это как издевательство над собой. Такого массового неприятия этой власти, как последние год-два, я не помню. Если по-честному, то рейтинг у неё настолько низкий, что даже не знаю, что сказать. Там в песне всё сказано: «Люди глядят, как самоубийцы. Какой там, к черту, Новый год?» Перед Новым годом люди едут в метро, а лица, действительно, как у самоубийц.

— Но власть же в своей риторике, наоборот, обращается к такой широкой пролетарской прослойке и заявляет, что на протестные акции выходит только кучка интеллигентов.
— 200 тысяч — это кучка?! Рабочая прослойка сидит в жопе и эту власть ненавидит.

— В альбомах The Matrixx «Прекрасное жестоко» и «Треш» вновь зазвучала тема наркотиков, за что в своё время «Агату Кристи» сильно критиковали. Вы решили провокацию устроить?
— Я просто решил наплевать на всё. В творчестве сложно разделить, где осознанная провокация, а где — естественная провокация.

— Тем не менее The Matrixx — это какая-то прям квинтэссенция отчаяния получается?
— Я считаю, что The Matrixx — это одна из немногих групп в этой стране, которые играют то, что я считаю роком. Нет, такие группы ещё есть. Но поскольку я всё-таки Глеб Самойлов из «Агаты Кристи», то меня как-то больше видно.

— Но, несмотря на этот мрачный образ, у «Агаты Кристи» в 2004 году выходил альбом «Триллер», который многие называли оптимистическим.
— (Иронично.) Песня «Порвали мечту» была ну очень оптимистичной… «Днём и ночью, днём и ночью не могу реально кончить», — ну для кого-то эти строчки, может быть, и оптимистичные. Ну а если говорить про частный случай, то, наверно, это всё-таки пессимистично. С песни «Порвали мечту» на самом деле и началась группа The Matrixx.

— Вы говорили про свою прошлую пластинку «Треш» о том, что там песни требовали простых гитарных решений. Про новый альбом вы уже можете сказать, чего там по саунду больше будет: гитар или электроники?
— Чёрт знает, там очень много и электроники, и гитарная электроника там тоже особенная.

— Многие считают, что из-за неплотного концертного графика (тем более были случаи, когда у вас концерты отменялись) The Matrixx скоро прекратит существование.
— Я надеюсь, что нет. Как всё будет с финансовой точки зрения… Поживем — увидим.

— Вам в 42 года не тяжело на сцену выходить?
— Я обожаю сцену. Леонард Коэн до сих пор поёт, и причём как! Я запись смотрел недавно: стоит такой абсолютно сгорбленный, в шляпочке, но поёт абсолютно таким же голосом, как и прежде песню First we take Manhatten. И бэк-вокалистки, три молодые негритянки, смотрят не куда-то в зал или в сторону, а только на него. Вот бы так состариться.

— Если представить, что к 30-летнему юбилею «Агаты» появится условный спонсор, который будет готов заплатить за воссоединение группы, вы бы на такую акцию согласились?
— Я не уверен, что доживу до этого. Кроме того, противоречия, которые были в группе, не решить.


Текст: Алексей Щеголев