Черняховская епархия РПЦ появилась в регионе в 2016 году. Временное управление Калининградской митрополией сохранял Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Калининградскую епархию РПЦ возглавил архиепископ Серафим. Управление Черняховской епархией досталось епископу Николаю — бывшему ключарю собора Христа Спасителя Вадиму Дегтяреву. Епархиальное управление Черняховской епархии находится в замке Георгенбург.

Жизнь в бывшем епископском замке, который стал епархиальным управлением, пока больше напоминает фильм «Остров» Павла Лунгина. Рабочие не спеша разбирают то, что осталось от гостевых помещений исторического объекта, седобородый епископ Николай рассказывает, зачем нужны федеральные деньги на восстановление замка. В интервью Афише RUGRAD.EU епископ Черняховский и Славский рассказал, могут ли храмы выживать без богатых прихожан, почему награды от РПЦ не работают для бизнеса как оберег, почему в храме должно быть всё бесплатно, и о том, кто моет по ночам полы в соборе Христа Спасителя в Калининграде.

«Никакого карьерного роста в церкви быть не должно»

 — Вы учились на специальности «Конструирование и производство радиоаппаратуры». Работали на «Кварце» и в конструкторском бюро. Откуда в жизни человека, который занимался точными науками, взялась религия? Как правило, такие люди обычно говорят: «Я могу объяснить, как весь мир устроен, и причем тут вообще религия?»

— Чем больше знаешь — тем больше понимаешь, что ничего не знаешь. Чем больше радиус известного — тем больше длина окружности, по которой контактируешь с неизвестным. Если бы всё можно было объяснить... Бог всегда удивляет. Мы считаем, что «Бог должен быть вот такой». Типа «поставил свечку, и он тебе чего-то даст». Это неправда. Бог всегда не такой, как мы думаем. Он больше наших рассуждений. А как он меня призвал? Я думаю, что вера — это дар божий, и найти логическое объяснение тому, как это произошло, нереально. Я могу сказать, что остро у меня этот интерес стал проявляться, когда я работал над созданием радиостанции с кодированием речи — что-то типа нашего [мобильного] телефона (GSM тогда еще не был стандартом). Когда я проектировал модем, у меня возник вопрос: «А почему же всё так гармонично? Почему частотные и фазовые характеристики так сходятся?» Понятно, что есть математический аппарат, может, просто я что-то не понимал [в тот момент]. Но мне казалось, что всё очень гармонично, и я стал искать источник гармонии.

— Почему тогда в вашей жизни возникает именно православная традиция? Это 90-е годы, на книжный рынок прет эзотерика, все остальные религиозные конфессии тоже открыты.

— Я действительно искал. В частности, несколько раз ходил на собрания баптистов. Но мне показалось, что там много лицемерия. Человек выходит перед всеми: «Я каюсь! Я грешник! Я пьяница! Я был больной, а меня Бог спас!» Смотришь на него, он с таким розовым цветущим лицом говорит: «Я 20 лет был наркоманом! У меня цирроз печени». Но по нему это не скажешь. Мне кажется, это лицемерие. С православием несколько по-другому получилось. Когда однажды я попал в храм, там пели панихиду. Меня просто это пение панихиды умилило (причем панихиды, а не чего-то другого). А заходил я туда [просто] из интереса. Тогда считалось, что православие — оно такое, «для бабушек». Некоторые и сейчас так думают, но это неправда. Православие дает больше свободы, чем всё остальное. Потому что православие заставляет сомневаться, к нему приходят через сомнение.

  

— У меня был знакомый священник, который сейчас принял монашество. Он рассказывал, что ему светила хорошая карьера программиста в США, но он начитался Достоевского и ушел в церковь. Вам пришлось отказываться от каких-то благ или светской карьеры ради церкви?

— Нечем похвастаться. Я, конечно, с детства был радиолюбителем. У меня и по сей день есть небольшая радиолаборатория, что-то полезное для церкви там делаю. Например, когда я был ключарем в Кафедральном соборе Христа Спасителя, перепрограммировал все контроллеры на вентиляции. Я действительно был очень увлечен радиоэлектроникой… Если мне зачтется, считайте, что я ее оставил ради служения Богу. (Смеется.)

— Жизнь Калининградской епархии в 90-е годы и сейчас — когда, по-вашему мнению, лучше?

— Раскладывать моменты жизни на лучшие и на нелучшие — неблагодарное занятие. Для меня лучшие годы жизни — это когда я служил [в православном храме святого Георгия Победоносца] в Правдинске. Что такое жизнь священника в Правдинске в 1997 году? В субботу вечером, воскресенье утром — служба. В понедельник — фуфайка, кирзовые сапоги, лопата в руки —и восстанавливаем храм. Храм не разрушился, там была крыша (потому что в советские годы там был склад райпо). Но стены были местами разбиты, арки разбиты (вероятно, там искали клады). В 1990 году этот склад передали церкви. К этому моменту стала течь крыша. Священник там был. Но он довольствовался более-менее сухой комнаткой. Там собиралось человек 10-15, и он там служил. Когда я приехал туда, в храме лежал сугроб по пояс. Для меня это время лучшее, потому что трудное.

— Пастырская служба священника в таком городе, как Правдинск в 1997 году, — что это такое?

— Проходишь где-нибудь по улице — от тебя человек вдруг куда-то убегает. «Ты чего, брат?» «Батюшка, я тебе обещал, что больше не буду пить, а сейчас выпил, прости меня, пожалуйста». Это такой эпизод, штрих. Но он показывает, что священника воспринимали как некоего человека, призывающего к праведности.

  

— Если вы сейчас туда придете, как вы думаете, там отношение такое же в 2018 году будет?

— Сейчас времена несколько изменились.

— То есть поменялось отношение к священству с тех времен? Эти фотографии священников в роскоши и на дорогих машинах как-то повлияли на отношение к духовенству?

— Конечно, повлияло. Если всё время говорить, что священники плохие, пьяницы и злодеи... Ваша братия почему-то не пишет, что делается хорошего. У нас, например, есть приют для бездомных. Об этом никто и никогда не писал. В Ушаково есть кризисный центр для женщин: если женщину какой-нибудь муж-пьяница или наркоман выгнал с ребенком на улицу, то есть возможность туда прийти. Там около 20 женщин сейчас живет. Это бывшая кирха Хайлигенвальде (к вопросу, о переданных церкви объектах). Об этом тоже не пишут.

— Но все-таки про этот негативный фон со священниками на дорогих машинах.

— Наверное, есть повод. Но даже во времена Христа один из апостолов был Иуда. Он тоже не соответствовал. Наверное, и сейчас у нас кто-то не соответствует. Одна из задач епархиальной власти — контролировать священников, чтобы застраховаться от порочащих явлений.

  

— Вы как раз были председателем епархиального суда. Расскажите, что это за орган, потому что, когда слышишь название «епархиальный суд», сразу представляешь себе...

- Инквизицию? (Смеется.) Собственно, инквизиция — это тоже церковный суд. Церковный суд сейчас — это в помощь епархиальному архиерею. Это орган, который не выносит решения (как светский суд), а предлагает меры. Есть, к примеру, спор между двумя христианами, один другого оскорбляет, обзывает «еретиком».

— Такое до сих пор встречается?

— Ну а вдруг? И суд опрашивает: и тех, и тех, — какие доказательства есть. Выносит свое мнение, которое утверждает уже архиерей. В частности, были дела, когда один батюшка в соцсетях о себе писал не как о священнике, а то, что он просто такой добрый парень. Пришлось его вызывать и говорить, что так нельзя. Но в основном это дела о разводах.

 

— Ваше продвижение в церковной иерархии: вы настоятель храма в Правдинске — епархиальный суд — ключарь в Кафедральном соборе Христа Спасителя — епископ Черняховский и Славский. Можно сказать, что это быстрый карьерный рост?

— Не знаю, я считаю, что никакого карьерного роста в церкви быть не должно. Есть послушание: призвали и всё. Я никогда не стремился и не пытался. И даже не очень-то хотел (на каждом из этих этапов).

— Как так получилось тогда?

— У нас есть начальство, которому я всегда доверял. Если видят, что вот этот священник Вадим Дегтярев справится, а больше поставить некого, то меня берут и переводят.

  

— Что вы такого сделали во время службы ключарем Кафедрального собора Христа Спасителя, что вас призвали служить епископом?

— Не заставляйте меня хвалиться. Я скромно надеюсь, что оправдал доверие. Собор — это достаточно серьезная организация: там и продолжается стройка, и около 150 человек сотрудников (штатных и добровольных помощников). Наверное, так: я, по крайней мере, ничему не навредил.

«В церкви не принято обижаться»

— Вы понимаете, почему было принято решение сделать на территории Калининградской области две епархии? Для обывателя это выглядит так, будто бы у одной армии появилось два командира.

— Если в армии два полка, то там два полковника.

— У нас очень небольшая область, у нас тут все-таки не два полка.

— Я сейчас, как никогда, понимаю, что это правильно. Эта тенденция с разделением епархией началась в 2011–2012 годах. Понятно, Красноярская епархия: от границы с Казахстаном до Ледовитого океана. Правящий архиерей никогда до приходов на севере не доедет, потому что он в Красноярске живет. И это неправильно. Там это совсем понятно, но почему у нас такая небольшая область разделена? Когда я стал вникать в то, что у нас здесь на востоке области происходит, то понял, что решение правильное. По нашим калининградским меркам, 100 километров — это уже много. Получается, что люди на востоке области считают себя оторванными от центра в Калининграде и чуть ли не заброшенными. В том числе и церковные люди: у них есть храм, в который никогда не приезжал епископ. С другой стороны, епископ должен знать, что делается на всех приходах. Из Калининграда за этим наблюдать не очень просто.

— В системе «два полка, два командира» возможен же еще и конфликт между этими командирами.

— Если будет конфликт двух полков, то главнокомандующий что-то, несомненно, сделает. У нас очень хорошие отношения с владыкой Серафимом. Я был ключарем собора, когда он был викарным архиереем. У нас нет конфликта полковников.

— Временное управление Калининградской митрополией оставлено за Патриархом Московским и всея Руси Кириллом. Как говорится, нет ничего более постоянного, чем «временное»…

— Я знаю, что для патриарха дорога наша Калининградская область. Я думаю, что время управления Калининградской епархией — одно из лучших в его жизни.

— Он же еще митрополитом Смоленским был. Смоленск на нас не обидится?

— У нас в церкви не принято обижаться. (Смеется.)

«В храме не должно быть ничего за деньги»

— Восток области традиционно считается очень бедной территорией. Как тут должен нести свою службу епископ?

— Отношения в церкви зависят от священников на приходах, а епископ должен заботиться о добрых братских отношениях между священниками. [Тут важна] и кадровая политика: кого куда направить. Люди разные: кто-то будет воспринимать священника умного и образованного, а кому-то нужен «простой, добрый батюшка».

— В поселке Свобода, к примеру, с чем сталкивается священник?

— Туда недавно назначен священник — отец Максим. Он недавно рукоположен, а до этого был в соборе Христа Спасителя алтарником. Он вдумчивый, где-то медлительный, но очень тщательный батюшка. Какие у него проблемы? Храм там новый, но отопления нет. То есть отопление электрическое, оплачивать дорого получается для прихода, где на службу 10–15 человек приходит. Потом, может, больше будет. Но сейчас это проблема.

— То есть такой вопрос, как оптимизация расходов, возникает в жизни церкви?

— Конечно. У дома культуры, к примеру, есть бюджет, который ему формирует районная власть. У церкви такого бюджета нет. Нам никто стабильно ничего не дает. Вот часто говорят: «Почему в храме свечки за деньги?» Это на самом деле неправильно, но вынужденно. В храме не должно быть ничего за деньги. Так и будет, когда содержание храма станет общим делом. К примеру, нужно делать ремонт: кто-то покупает нужные материалы, кто-то приводит своего сына или внука, и они работают вместе. Раньше так и было… Сейчас такая рыночность в нашей жизни наступила — получается, что всё через деньги. Такие отношения проникают, к сожалению, и в церковь. 

— Храмы могут жить без богатых прихожан?

— Могут. Вопрос не в богатых и бедных, а в том, сколько людей готово помогать содержать храм. В соборе Христа Спасителя (об этом мало кто знает, потому что это по ночам происходит) в пятницу вечером приходят 6–8 молодых людей. Вполне успешные люди, некоторые бизнесмены. Они остаются на ночь и моют пол в соборе. Очень основательно моют. Днем ходят люди, так убрать не получится. Это работа почти на всю ночь. Они ничего за это не получают. Им из трапезной только оставляют чай, чтобы они ночью немного погрелись. И всё.

  

— У вас в епархии была большая благотворительная история. Когда в Гусеве бывший губернатор Николай Цуканов и его брат Андрей помогали строить Храм Всех Святых. Можно понять мотивацию человека, который тратит деньги на храм, а не на новый «Мерседес»?

— Можно. «Мерседес» станет старым, а храм останется в веках. Тут вопрос в иерархии ценностей: что важнее, ездить на «Мерседесе» или радоваться, что послужил людям и Богу.

— Вы ждете от него еще какой-то помощи? Для него это все-таки «малая родина».

— Николай Николаевич поддерживает связь с отцом Георгием в Гусеве. Я напрямую отношения не регулирую. Может, он и хочет еще в чем-то помогать.

— Мне иногда кажется, что церковные награды, которые люди получают за строительство храмов, воспринимаются ими как такой языческий оберег. То есть застроил застройщик микрорайон в Калининграде, о социальной инфраструктуре не подумал, но построил храм, получил орден и думает теперь, что хороший человек.

— «По делам их узнаете их». Он построил храм? Хорошо. Чем он руководствовался? Мы не знаем достоверно. Но храм, тем не менее, стоит.

— Вы бы что таким людям посоветовали? Церковная награда не работает как оберег?

— Вообще никакие обереги не работают. Человека оберегает сам Бог. Если человек к Нему стремится, то Бог своих не оставит. А есть церковная награда или нет — это не важно.

— Для церкви всегда «больной» вопрос — количество храмов. В Калининградской епархии говорят, что их мало. В Черняховской епархии как дела с этим обстоят?

— Смотря какой подход. В советское время на область был один храм, и считалось, что этого достаточно. Если кто-то где-нибудь у нас порой вдруг один раз в год захочет поехать в храм на пасхальный крестный ход, то храмов надо мало. Одного храма хватит чуть ли не на всю епархию. А если люди хотят ежедневно причащаться, то желательно иметь храм в каждой деревне. Если священник должен быть в постоянном контакте с людьми, то храмов надо много.

— Больше, чем сейчас? А люди готовы к такому? Мы постоянно говорим, что подавляющее большинство граждан — православные. Но православные не равно воцерковленные.

— Не равно… Я в «Левада-Центре» не работаю, за статистику не поручусь. Но воцерковленных явно меньше, чем 80 %.

«Товарищи архиереи, сегодня у нас повестка дня: о Гарри Поттере»

— В церкви есть понятие «церковной ограды» — то, что ограждает церковь от мира. Вам не кажется, что сейчас эта «церковная ограда» начала исчезать, поскольку церковь очень активно вмешивается в различные процессы в обществе.

— Церковь — это не только епископы и священники. Это часть общества. Если часть общества имеет свое мнение, в любой свободной стране она имеет право его высказывать и влиять на общественную жизнь.

 

— Запретить высказывать мнение никто никому не может. Но церковь в этом контексте начинает восприниматься как «еще одно министерство».

— Это уже плохо, что так воспринимается. Такое было перед революцией.

— Ваши оппоненты скажут, что такое положение добавляет высказываниям церкви авторитета, раз она воспринимается как окологосударственная структура.

— Я знаю, что Церковь — это тело Христово. А всё остальное — это уже от людей. Были случаи в истории, когда были гонения [на церковь], были времена, когда было благоденствие (которые почему-то часто кончаются гонениями). Но всё равно церковь возглавляет Христос. Поэтому отношение государства является вторичным. Слишком уповать на то, что с нами власти… Это менее важно, чем «с нами Бог». «С нами Бог» — важнее.

— Когда власть с кем-то, то ему и живется легче.

— Не знаю. (Смеется.) Правда, не знаю.

  

— Помимо того, что священники служат в храмах, они активно идут на светские профессии. К примеру, в Светлогорске священник стал директором школы. Насколько это правильно?

— На Кипре в конце 60-х – начале 70-х был случай, когда архиепископ стал президентом. Тогда Кипр обрел независимость. Архиепископа Макариоса почитают как национального героя. Всем пошло на пользу его президентство. Если священник принесет пользу людям на светской должности, почему ему надо запрещать?

— Вы в одном старом интервью говорили, что ограждаете своих детей от вредного. Что вы под этим «вредным» понимаете?

— Я не сторонник запретов, что «вот, не положено, нельзя». Так не надо говорить. У любого человека есть выбор. Кстати, о выборе современного, перегруженного рекламой человека: предлагается выбор между покемонами и айфонами. А между жизненными принципами выбор не предлагается. Это же тоже обман? Когда люди видят священника, то недоумевают. А потом начинаются вопросы: «Почему он священник? Почему он молодой? Почему он не стал инженером или менеджером? А может, это и для меня важно?» Молодежь склонна воспринимать православие как протест против заскорузлости и штампов. А штампов по поводу церкви у нас полно: что там всё запрещено, что там одни бабушки в платочках. Я смотрю, что у нас сейчас «бабушек в платочках» не очень много в храмах.

— Но церковь не может выработать согласованную позицию даже по такой вещи, как «Гарри Поттер». Какие-то батюшки его цитируют, какие-то относятся резко негативно.

— Что такое позиция церкви? Соборное мнение поместного или архиерейского собора. Представьте себе: «Товарищи архиереи, сегодня у нас повестка дня: о Гарри Поттере». Я не представляю такого. Много чести, знаете ли. Церковь давно выработала согласованную позицию: «В главном — единство, во второстепенном — свобода, во всем — любовь». «Гарри Поттер», «Властелин колец», «Хроники Нарнии» — литературные искания авторов, то, что для церкви второстепенно, хотя и затрагивают христианские мотивы. По ним не нужна согласованная позиция.

— Вы говорите, что вы против запретов. Закон об оскорблении чувств верующих — это правильно или неправильно?

— Христианство всю его историю оскорбляли. С самого его начала. Говорили, что христиане едят младенцев, что пьют кровь, что они поклоняются золотой голове лошади. Ну и что? Христианство всё равно сохранилось и распространилось на весь мир.

— Тогда зачем нужна уголовная ответственность за это?

— Я думаю, что это нужно для сохранения мира в обществе, и не думаю, что это было нужно именно только церкви. Если бы не было закона, если бы полиция не пресекала оскорбительные действия, то христиане были бы вынуждены сами встать на защиту своих святынь. Зачем оставлять повод для противостояния?

Текст: Алексей Щеголев
Фото: Юлия Власова