Калининградская рок-группа «Дирижабль» образовалась еще в 1994 году. 28 февраля в клубе «Дредноут» музыканты отыграют акустический концерт, после долгого перерыва. В интервью Афише Rugrad.eu лидер команды Адрей Ренсков рассказал о том как менялся за эти годы саунд группы, чем калининградский рок отличается от русского и почему фестиваль Emergenzia похож на «Гербалайф», а бесплатная музыка в интернете – на общественный туалет.


- Как менялось звучание «Дирижабля» за эти годы?
- Я был фанатом MTV’шных unplugged концертов. Все там засматривал до дыр. Nirvana была уже после, а самый первый и главный концерт это был unplugged The Cure. Я просто влюбился. Я просто был в восторге: ребята могут играть свою музыку совсем по-другому, другое измерение получается. Для меня это была отправная точка, чтобы я сам хотел делать. Мы собрали группу. Электроинструментов тогда в магазинах достать нельзя было, они просто не продавались. Я свою акустику в 94-м году купил в магазине «Аккорд». Мне даже при покупке посоветовали: «Молодой человек, купите за эти деньги лучше холодильник!». У человека просто внутренний конфликт случился! Реально акустическая гитара питерского производства стоила тогда деньги сопоставимые с холодильником. Мы играли на акустических гармошках, аккордеоне, флейтах, гитарах, потом добавили бас и барабаны. Наша песня «Пора домой», записанная на фестивале «Калининград in Rock» попала в калининградские чарты. И где-то полгода эта песня, записанная живьем с нашего первого концерта (где люди и играть то толком не умели), не вылезала из чарта наравне с «Гитарами и джинсами» и «Комитетом охраны тепла», занимала первые места – я был в шоке, честно говоря.

- Но потом вы все-таки стали меняться в сторону электрического звучания?
- Мы написали много песен, но более такого качественного хита года до 97-го у нас не было. Все это время я слушал Oasis, стали привносить эти элементы в музыку, использовать виолончельки. Radiohead я уже в то время слушал, песня Creep мне нравилась. А в 1997 году они выпустили альбом Ok Computer, и я понял, что больше так играть мы не можем, что-то закончилось. Мы начали плавно добавлять электрическое звучание. Нас осталось трое. В том же году я познакомился с Илларионом Дьяковым, который играл на альте и нашим будущим басистом. Так мы записали в 1998 -99 году альбом «Двери, люди и кометы», презентовали его на «Вагонке» , выпустили 1 000 кассет. Помню как с барабанщиком ехали подписывать договор. Все серьезно было. Я, правда, нетрезвый был, поэтому барабанщик расписывался, я больше глаза отводил. В 2000 году у нас была очень классная поездка в Питер: за 10 дней – 8 концертов. Плюс на радио были у Бачинского и Стиллавина. А потом мы вернулись в Калининград и поняли, что нас ждет 9 концертов в год… А там реально был прогресс. Мы на 7-8 концерте, закрывая глаза, играли не глядя на аккорды.

- 28 января вы какую программу будете в «Дредноуте» представлять?
- Это будет моя любимая акустика. Я думаю, что акустический саунд даже больше позволяет раскрыть содержание наших песен. Мы когда занялись электрическим звучанием –то потеряли умение аранжировывать песни . В том числе из-за отсутствия качественного звука ,там где мы репетировали : все в кашу сваливалось, казалось чем громче - тем круче. Если бы мы и дальше занимались акустикой, мне кажется у нас прогресс был бы раньше. А так ударившись в электрические схемы, мы столкнулись с проблемой звука на сцене. По-моему звуковой культуры и хороших звукорежиссеров до сих пор нет в Калининграде.

- Для «Дирижабля» принципиально было русскоязычные тексты писать? В Калининграде была целая культура англоязычных групп в то время.
- Мне кажется, что эти группы пели на английском, только потому, что не умели сочинять на русском. Целая куча была таких групп, но они никуда не выстрелили. Тут мера одаренности человека должна проявляться, если он умеет сделать так, чтобы его песни пелись на русском языке. Есть куча эстрадной музыки, которая на русском поется и язык в общем-то красивый.

- Ты какой-то основной месседж «Дирижабля» можешь сформулировать?
- Первый месседж – был просто передавать красоту этого мира. А сейчас, я думаю, что у меня нет никаких месседжей. Я беру гитару и пою. А о чем и зачем – я не особо задумываюсь. Захватывает сам процесс. Наша новая программа называется «Саундтреки» - один товарищ сказал как-то, что мы не песни пишем, а саундтреки и нас надо вставлять в видеоряд.

- Песня «Привет, аутсайдер» подразумевает, что музыкант в современном мире на позициях такого лузера находится?
- Там есть такая строчка «И страна, которой надо все, кроме тебя...». Наверно, это был период в жизни, который я отразил. Можно сказать, что свое место я тогда в социуме не находил. Это было в 2003 году, как раз был переломный момент: продолжать заниматься музыкой или нет. Родились как раз несколько таких песен.

- Калининградские рок группы пели в основном либо про любовь, либо чуть не про моду, что сильно отличало их от формата «русского рока», где в текстах было принято тельняшку у себя на груди рвать? Тебе не кажется, что из-за такого подхода мы провинциально очень на общем фоне выглядим?
- Я, конечно, такие группы как ДДТ не перевариваю. Вот это вот все — не мое. Но тот же Борис Борисович Гребенщиков — у него много талантливых текстов, так что однозначно про весь русский рок сказать не могу. Мне просто всегда нравилась мелодика, а в русском роке упор был больше на тексты. Мне в какой-то степени нравились и «Браво», и «Мегаполис» - они именно так в музыкальном плане думали, как мне бы хотелось. В принципе, любой человек, где бы он ни был, когда берет гитару и что-то поет — это уже на весь мир. Если ты спел — то на другом конце планеты тебя кто надо, тот услышит. Вот поет Земфира, к примеру, «Небо Лондона». Но для меня оно уже становится не небом Лондона, а калининградским небом – так она поет. Если музыка хорошая, то она уже не калининградская. Такие понятия как «провинция» или «остров» созревают в голове человека. Если он хочет жить в провинции — он живет в провинции. Почему мы не живем в Европе? Потому что очень сильно хотим быть русскими. Если мы захотим жить в Европе, то у нас многие шаблоны поменяются, по-другому будем мыслить.

- Тебе не кажется, что время стало сейчас гораздо циничней и вы несколько наивно выглядите с такими песнями?
- Я обожаю людей, которые сочиняют наивную музыку. Мы тут общались с другом, и он мне сказал: «Ты знаешь я уже во втором поколении городской житель и чувствую как становлюсь циником». А у меня с этим проблем нет, так как я в первом поколении городской житель. Возможно, благодаря этому, я сохраняю какую-то частичку наивности, которая дает мне право писать музыку и делать все остальное, касательно творчества. Если люди перестают быть наивными и, в какой-то степени, детьми, то они чего-то себя лишают. Для людей, которые жили в 90-е музыка была чем-то большим, чем для людей, которые живут сейчас. Я благодаря музыке не заметил того, что происходило со страной. В принципе, я так был музыкой увлечен, как будто жил в другой стране, а тут люди реально убивали друг друга. У нас был какой-то свой микромир, благодаря которому мы сохранили вот эту наивность. Потом мы бы музыкой уже никогда не занимались, для нас было бы важно только зарабатывать бабло, еще чем-нибудь заниматься... Мы слушали «Браво», «Мегаполис», брит-поп и нас эта музыка, в какой-то мере отгородила от этого всего. Если вникать в эти подробности, которые в стране происходили, делать это состояние твоим фундаментом, то, грубо говоря, из тебя потом ничего не вырастет.
-В России существовал иной подход. Там музыкой пытались не отгородиться, а как-то бороться с окружающей действительностью
Русский рок взял на себя функцию борьбы с чем-то. А у нас был месседж все принимать как есть и во всем находить красивое. Мы всего этого дерьма не видели, которое происходило. Может быть кто-то во всем этом участвовал и жил...но по мне это было замечательное время.

- Насколько, по-твоему мнению, калининградская музыка может быть понятна в большей России? У нас не так много групп, которым удалось пробиться.
- Ну давай посчитаем: «Лаванда», «Бигуди», LP, «Мир огня». Потом группа «ДжаниRадари». В «ДжанниRадари» солист сначала пел на очень качественном английском языке и делал интересную музыку в группе Tilted Walls. Но чтобы пробиться в Москву - ему пришлось петь все таки на русском. Я был удивлен, что он стал на русском петь, но там действительно были хорошие песни. Сейчас их особо не слышно, но где-то я их видел на MTV или еще где-то. Если они именно этого хотели — то они свое получили.

-Раньше считалось, что мы здесь в авангарде находимся, какие-то течения угадываем, которые российской сцене еще не понятны.
- Нет. Если человек поживет в Москве какое-то время...Если к нам приезжает, условно, двоюродный брат брата Тарковского и у нас аншлаг. А там все от первого лица, там колоссальное движение личностей и персонажей, которых ты каждый день встречаешь на телевидение, в том числе и зарубежных. Там больше концертов, там больше выбор. Больше возможностей для роста. Мы раньше только тем отличались, что по польскому радио могли услышать, хорошую музыку. Теперь все равны – у всех есть интернет.

- Почему на запад калининградским группам не удалось пробиться? Проблема была в том, что все что здесь существует является вторичным по отношению к западному рок-н-роллу?
- Была такая группа «Кури бамбук» они играли и во Франции. И в Польше, и в Германии. Очень хорошо продвигались там, по словам фронтмена. Но вот всякими вот этими фестивалями типа Emergenzia не пробиться. Люди зарабатывают деньги, как «Гербалайфом» . Группы находятся в ущербном положении, потому что им надо где-то выступать, а не выступать тоже нельзя. И группы платят взносы и т.д. и это какое-то извращение, как я считаю.

- У тебя был проект совместный с Илларионом Дьяковым, когда ты читал прозу под аккомпанемент альта. При этом влияние Хармса на тексты было очевидно. Он знаковый для тебя автор?
- Мне нравятся Хармс, Введенский, Заболоцкий — они все замечательные. Вся эта литературная преемственность от Гоголя пошла. Из современных продолжателей этого всего, можно назвать сетевой поэтический проект «Пирожки», допустим . Мне кажется, что абсурд есть и будет всегда, и Хармс тоже всегда актуален. Когда человек становится уж слишком рациональным — ему нужен Хармс. Это как таблетка. Сразу можно понять, что мир устроен не так , как человеку думается.

- Тебе не кажется, что у музыки в современном мире, гораздо более прикладное значение чем раньше?
- Благодаря тому, что музыкальные носители потеряли какую-то ценность, сразу, почему-то и музыка перестала быть ценной. Я думаю что со временем, если все перестанут платить за музыку… Ну это как в платном туалете. Там есть человек, который выдает тебе принадлежности, убирает за тобой, но при этом ты платишь. А представляешь что такое бесплатный туалет? Некоторые люди туда могут просто не пойти потому что там будет так…мама не горюй! Тоже самое так же и с музыкой происходит. Ты не заплатил за нее –значит просто пошел в бесплатный туалет. Сделал свои нужды и забыл. Может в России так принято, что музыку послушал, деньги не заплатил и радостно. В Европе, возможно, все не так, люди платят. С другой стороны как говорит Борис Борисович Гребенщиков, когда человек пишет музыку – она принадлежит ему. Как только он написал последнюю ноту, то все, музыка ему больше не принадлежит.


Текст: Алексей Щеголев