В интервью Афише Rugrad.eu актер Калининградского областного драматического театра рассказал почему он не понимает Comedy Club, почему он не приемлет обсценную лексику на сцене, в чем ошибся Евгений Марчелли при постановке «Дачников» и почему он не стал бы играть роль Владимира Путина.


- Вы заслуженный артист республики Марий Эл, как получилось, что вы в труппе калининградского Драмтеатра оказались?
- Меня пригласил Михаил Абрамович Салес (директор Драмтеатра - прим.ред.). Насколько мне известно, он приглашал меня под спектакль «К нам едет ревизор», но потом маленько переигралось распределение ролей… Мне было сказано, что в театре проблемы со средним возрастом и такого артиста как я здесь нет. До этого я играл в Йошкар-Оле в театре, был ведущий артист.

- Типаж такого афериста, Леонидо Папагатто из спектакля «Моя профессия — синьор из общества», который благодаря своим ораторским способностям постоянно втирается кому-то в доверие, а потом организовывает мнимый фонд помощи бедным семьям, он на наши дни актуален?
- Ну а как же. Посмотрите, в любом бизнесе есть свой «синьор из общества». Кто-то к кому-то подмазывается, извлекает из этого свою выгоду. Его современность на мой взгляд проявляется в его умении общаться с людьми, умении пристраиваться и выживать в этой сложной жизни. На мой взгляд он бы был сейчас генеральным директором каким-нибудь по поддержке и спонсорским делам. Свой кусок хлеба бы имел. Таких людей в наше время очень много.

- Вам самому какие типажи ролей интересны?
- Я отношусь к тем артистам для которых любая роль — это праздник. Я немножечко из старой школы и отношусь к работе артиста как к сложнейшему ремеслу. Любая роль для меня очень ценная.

- Артисты часто жалуются, что им достаточно тяжело вживаться в роли, что из-за них страдает их быт и личная жизнь. Вам какие-нибудь радикальные ходы для этого приходилось предпринимать?
- Конечно, это же очень сложный процесс. Порой приходится жертвовать семьей, чтобы хоть чуточку понять того персонажа, которого показываешь на сцене. Это сложный процесс и двумя словами его не определить. Работа над ролью у каждого индивидуальна и у каждого свой подход, но такая работа обязательно что-то меняет в человеке: его внутреннюю составляющую, какие-то идеи в жизни. Бывает, что такая работа даже переворачивает взгляды на жизнь.

- Актерам фильма «Отверженные» Тома Хупера приходилось от еды и воды воздерживаться, чтобы замученными выглядеть.
- Таких больших лишений у меня не было. Я больше с психо-физических позиций к работе подхожу. Это наблюдение за окружающими людьми и высматривание походки, речевых характеристик или характера. В спектакле «Шеффир и игра», мне в молодом возрасте пришлось исполнять роль писателя-детектива, которому было под 50. Было очень сложно работать, потому что мой жизненный багаж был еще не настолько полон, чтобы можно было показать всю глубину персонажа. Я буквально напрашивался на беседы с пожилыми людьми, чтобы посмотреть как они смотрят, как они думают, говорят о своих близких, людях, о своей любви. Прочитал очень много материалов о том, как люди в зрелом возрасте влюблялись в молодых девушек, как они относятся к этой любви, что она для них значит.

- Вы когда роль играете сами себе верите?
- Безусловно. На сцене можно делать все, что угодно, но если у тебя внутренней веры нет, то зритель это сразу увидит. На репетициях иногда бывали моменты, когда я чувствовал недоверие. Я тогда все останавливал и просил режиссера дать мне хотя бы вечер подумать над сценой или ролью. Но на сцене такого не было. Если выходишь с чувством лжи, то спектакль не получится.

- Есть персонаж, которого вам бы хотелось сыграть? Раньше Гамлет считался таким эталоном для актеров.
- Я много думал над этим вопросом, спрашивал у молодых артистов. Все хотят либо Гамлета, либо Ромео, а у меня нет такого, прям любимого персонажа. Я отношусь к профессии актера как ломовой работе. Вот если бы был я немного поменьше и постройнее, то с удовольствием бы Василия Теркина сыграл. Он открытый, веселый, добрый…

- Насколько вам современные пьесы интересны?
- У меня большой опыт работы по современным пьесам. В пьесе Шендоровича «Два ангела, четыре человека» я играл. Для меня в спектакле важна некая гуманность, чтобы пьеса чему-то учила. К сожалению, в нашей современной драматургии больше увлекаются изобразительными ходами, за которыми теряется судьба человека. Переходы на ненормативную лексику — я вообще считаю неприемлемыми для театра. Когда мы учились нам тоже бездумно хотелось покурить на сцене. Когда во время спектакля ты закуриваешь сигарету, то казалось, что вот это вот — да. Но это не есть хорошо. И то же самое с ненормативной лексикой. Как говорил Станиславский: «Мы должны нести вечное и доброе». Зритель должен выйти после спектакля с каким-то внутренним осадком. Должен задуматься о близких, о мире вокруг себя.

- Вам не кажется, что театр при таком подходе демонстрирует какое-то фарисейство?
- Я не в том плане, чтобы все спектакли были с хорошим концом, а чтобы спектакль заставлял задуматься людей. Не просто однодневки, феерические мюзиклы и шоу. Как сейчас у нас очень много этого Comedy Club, а я не могу его понять. Должна быть идея, а мы смеемся, закрывая глаза на свои проблемы. Смех должен идти через слезы.

- Но если театр «язык улицы» перестанет использовать, он разве не превратится некий оторванный от реальности «музей»?
- Когда это вкусно сделано — это может использоваться. Но нужно стараться это не показывать. Это наши потроха, мы их и так все знаем. Я против этого.

- Писатель Захар Прилепин сказал, что если раньше можно было написать серьезную историческую трагедию о Троцком или Сталине, то сейчас, когда ты вставляешь в текст фамилию «Медведев», то что ни пиши все равно получается фарс. В театральном пространстве такая же ситуация?
- Нет, не согласен. В любом фарсе можно найти какую-то идею и смысл, сделать так, чтобы зритель понял это. Я не думаю, что если писать о каких-то современных вещах, то будут одни насмешки и Comedy Club с КВНом. В сегодняшней действительности есть место для больших сюжетов. Человек уже несет свою трагедию, а пьеса — это вырванный кусочек из этой жизни.

- Последние политические события, то же протестное движение, могут стать основой для спектаклей или для театрального сюжета это мелковато?
- Почему мелковато? Смотря как к этому относиться, смотря какая режиссерская идея... Я не думаю, что это мелко будет, это будет сильно.

- Вы бы кого-нибудь из современных политических деятелей согласились сыграть? Путина того же?
- Не знаю, не могу ответить на этот вопрос... И по типажу они мне не подходят, да и вся эта политическая подоплека мне неинтересна. Ну как я Путина буду играть? Ну некую пародию на него я бы смог попробовать сделать. Но опять же: смотря ради чего... Ради того, чтобы посмеяться и забыть — такого делать не стоит.

- Сейчас появились общественные организации, которые начинают театру диктовать какие пьесы можно ставить, а какие нет. Инцидент с отменой постановки «Лолиты», которая, якобы, педофилию пропагандирует в Петербурге уже был. Вы как к подобным тенденциям относитесь?
- К сожалению, это болезнь. Люди пытаются вмешиваться в творческий процесс вообще его не понимая. Ведь театр это огромный организм, где все люди стоят на своем определенном месте. Вы имеете право на свое мнение, но не нужно вмешиваться в театр. Если там играют тот или иной спектакль — значит это у кого-то болит. Ведь первый из мотивов постановки любого спектакля — это некая боль. Это то, что режиссер хочет сказать, чему-то научить. К сожалению, сейчас очень многие вмешиваются в творческий процесс и старая театральная школа постепенно вымирает. Это ужасно, на мой взгляд. Творчество очень легко разрушить и подменить эстрадным, легким каким-то жанром. А нас совершенно другому учили: разбирать и показывать судьбы людей.

- По-вашему мнению спектакль действительно может чьи-то чувства оскорблять или проблема, в первую очередь в тех людях, которые оскорбляются?
- Это проблема именно в тех людях. Это просто, на мой взгляд, человеческая необразованность. Я глубоко убежден, что ни один режиссер или артист не держит в голове мысль оскорбить 700 человек в зрительском зале какой-то выходкой или приемом. Они видят оскорбление в отдельных сценах, но надо же в целом смотреть...

- Для вас самого, помимо обсценной лексики, какие-то неприемлемые вещи на сцене есть?
- В принципе нет, если это сделано оправданно, красиво и вкусно. Если это работает на какую-то большую идею, то для меня нет таких граней. Естественно, ходить голому по сцене или показывать какие-то половые акты в живом плане - это плохо.

- «Дачников» Марчелли критиковали как раз за такие вещи.
- На мой взгляд — это тоже недопустимо. Для меня тут был переход грани... Можно было сделать это вкуснее, скромнее и лучше. К сожалению за ненормативной лексикой и интимными делами очень многое теряется. Начинается потеря сюжета, вкуса и даже идеи. Потеря смотрибельности тоже — ведь не каждый такое со сцены хочет увидеть. Как говорит один мной уважаемый человек: «Эпатаж должен быть в кассах, когда нельзя достать билетов». Вот это эпатаж. А если в зале 50 человек и по сцене ходят голые женщины и мужчины - это не эпатаж.

- В кино не было желания себя попробовать?
- Есть такое желание, но пока я не могу найти точек соприкосновений. Меня пока не приглашали, а ехать и показываться я не могу. Это отдельная профессия, ей нужно посвящать время и силы.

- К современному российскому кино у вас какое отношение? Вам не кажется, что сейчас отечественные режиссеры в основном не самую удачную кальку с Голливуда делают?
- Кого-то выделить я не могу, смотрю все подряд. Нам только показывают такую кальку, но что-то остается за прокатом… Есть очень много симпатичных фильмов, авторское кино. Но фамилии режиссеров, я к сожалению, не запоминаю.

- На корпоративах актерам приходится выступать, чтобы как-то концы с концами сводить?
- В моей ситуации пока тьфу-тьфу, все нормально. Очень многие актеры ведут свадьбы и дни рождения. Устраивают детские праздники, переодеваются клоунами и так далее.

- Это оскорбительно для театрального актера?
- Где-то в глубине себя – конечно. Я не могу этим заниматься. В крайнем случае, я на тех же корпоративах могу выйти Деда Мороза сыграть. Но вести такой вечер я не могу. Психологический барьер стоит. Конечно, были такие случаи, но я от ни бежал. Отрабатывал и забывал это как страшный сон. Другой вопрос, что если на корпоративах станут востребованы какие-то драматические отрывки или юмористические монологи… Не «Гамлета», конечно, показывать. Я имею ввиду увеселительные монологи, как в «Аншлаге» . Я с удовольствием почитал бы Зощенко, Шукшина и так далее. Это было бы смешно, красиво и в тему. Зощенко, при этом, можно сделать так, что он будет как составляющая этого корпоративного вечера. Любой корпоратив – это все равно некий большой спектакль. Выходит ведущий и говорит: «Здравствуйте, добрый вечер» - это спектакль, когда пошло «сегодня для вас выступит тот-то, тот-то, тот-то, давайте поднимем тост» - это уже тамада. А если вдруг из-за правой руки выходит бабушка и начинает читать текст: «Что ты сюда приперся…» и дальше пошел Зощенко – это уже номер и это не так оскорбительно.

- Были случаи, когда актеры, параллельно играя в театре, уходили в бизнес. Не было таких мыслей?
- К сожалению у нас такое время… У всех более-менее успешных артистов по 2-3 ресторана, по 2-3 автосервиса, они туда вкладывают деньги, заработанные на сериалах. Но артист с периферии себе этого позволить не может. Во-первых, он плотнее занят, во-вторых, суммы, которые здесь платятся, практически, ничтожны для того, чтобы что-то открыть. Но мысли такие были. Я в свое время 3 года подрабатывал в такси и у меня возникла мысль открыть свою такую фирму и автосервис рядышком. Но финансов нет.

- По спектаклям у вас сейчас какие планы?
- Сейчас будет «Мастер и Маргарита», я там Лиходеева играю. Потом Михаил Салес будет ставить «Ромео и Джульетту». С супругой мы будем делать спектакль. Пьеса Корнелия Абрамцева «Детективное агентство «Синий заяц». Это пьеса о двух одиноких людях, которые волей обстоятельств встречаются вместе. А в конце – хэппи энд и любовь.


Текст: Алексей Щеголев