Иван Тургенев (1818-1883), русский писатель
Активная дискуссия в декабре по проблеме сепаратизма побуждает рассматривать сложнейшую тему идентичности. Тема для меня нова, не считаю себя в ней экспертом, тем не менее, рискну поделиться субъективными, но искренними суждениями.
У термина «идентичность» (от лат. «idem» - тот же самый и «identificare» - отождествлять) несколько определений. В широком смысле это одинаковость, полное совпадение, тождественность, соотнесённость чего-либо с самим собой. В этой статье речь идёт о социальной идентичности. Понимаю под ней «самосознание», «самость», «Я», «личное самоопределение». Это отношение человека к себе самому – самопринадлежность.
Евроидентичность
Наш российский регион окружён Евросоюзом. Это создаёт геополитическую и геоэкономическую неповторимость Калининградской области. Географическая близость, активность экономических и социокультурных контактов позволяют панорамно рассмотреть проблему встраивания европейцев в наднациональную единую общность.
Наши западные соседи активно пользуются благами, предоставляемыми Евросоюзом. Статус граждан ЕС, безвизовый режим, единая европейская валюта, высокое качество жизни, например, единые общеевропейские водительские права, возможность получать достойное образование, медицинские услуги и т.д. обеспечивают благосостояние и комфорт. Символами ЕС являются праздник «День Европы», отмечаемый 9 мая, гимн и флаг. Сторонники интеграции активно пропагандируют идеи «гражданского единства европейцев» и «политического единства Европы».
Но изменения в общественном сознании идут медленно. Идея евроидентичности 450-ти миллионов граждан ЕС, живущих в 27-и разных исторически и социокультурно государствах, не вытесняет самосознание чехов, литовцев, испанцев, французов и других наций. Более того, экономический кризис укрепляет чувство национальной идентичности.
Формируется чувство «двойной» (в ряде случаев – галисийцы, фарерцы, каталонцы, баски, аландцы, корсиканцы – «тройной») идентичности. Наши соседи одновременно ощущают свою принадлежность и к стране (в ряде случаев – и к региону), и к объединенной Европе в целом. Превалирует национальный (в ряде случаев – региональный) компонент идентичности. Граждане ЕС в первую очередь считают себя словаками, немцами, датчанами, румынами, поляками. Тех, кто во главу угла ставит общеевропейскую составляющую, встречается значительно меньше. Прежде всего это молодёжь до 30 лет, студенты, которые чувствуют себя европейцами в большей степени, чем бельгийцами, итальянцами, голландцами и т.д.
Несколько лет назад, выступая на семинаре Московской школы политических исследований, англо-германский политолог Ральф Густав Дарендорф (1929-2009) отмечает кризис идеи европейской идентичности, еврообщности, ослабление позиций евро-энтузиастов.
3 года назад с ним соглашается американский философ Фрэнсис Ёсихиро Фукуяма, отмечающий движение идеи евроидентичности скорее «из головы, нежели из сердца». По его мнению, граждане сигнализируют политическим элитам, что «не готовы поступиться своей приверженностью идее национального государства и суверенитета» (см.: Fukuyama F. Jdentity and Migration. – «Prospect Magazine», № 131, February, 2007).
Торжество евроидентичности – миф. Скорее, это продукт политического расчёта, инструмент, маршрутный лист евроэлит. Идея наднациональной общности пока не завоёвывает умы и сердца простых европейцев. Создание идейно-политической конструкции не означает её внедрения в массовое сознание еврообщественности. В Европе это такой же элитный проект, как сегодня идея модернизации в России. На него отсутствует массовый социальный запрос. Никакие указания из Брюсселя, Рима, или Стокгольма здесь не помогают. Кризис стимулирует идею евроскептицизма, дискредитируя процесс экономической интеграции. Это серьёзнейший вызов евроэлитам. Поэтому идея единой Европы нуждается в продуманной реабилитации.
Важно верно определить понятие «европеец». Бюрократически – это гражданин страны, входящей в Евросоюз. А как же быть, например, с исландцами, швейцарцами и норвежцами, которые не входят в ЕС? Географический критерий также не абсолютен. Где заканчивается Европа? На Урале? Албания и Турция – это европейские государства? Использовать религиозный индикатор? Мол, европейская общность – христианская. Однако христианство, особенно католицизм, распространяется далеко за пределы европейского ареала. К тому же растёт атеизация Европы, её секуляризация, вера из строгого кредо превращается в духовную моду. Всё меньше европейцев посещают церковь. Например, в январе вижу практически пустые соборы в красавце – Кракове. В Европе становится всё больше мечетей. Это объясняется минимальными потоками иммигрантов – выходцами из Северной Африки, Ближнего Востока, Передней и Южной Азии. Исламизация Европы набирает обороты. Возрастание среди европейцев доли мусульман не только ломает культурные традиции и ценностную гомогенность Старого света, но и замедляет процесс становления евроидентичности. Даже вводится новый термин – «Еврабия». Американский историк Бернард Льюис определяет настоящее Европы как борьбу двух альтернатив: «исламизация Европы» и «европеизации ислама» (см.: Lewis B. Islamized Europe or Europeanized Islam http:// islamineurope.blogspot.com/01/2007/Bernard-lenis-islamized-tvrope-or.html).
Языковая разобщённость также не укрепляет идею евроидентичности. Из собственного опыта, могу утверждать, что, например, четверо из десяти жителей Великобритании владеют только английским языком. В Италии, Испании, Франции количество тех, кто не знает иностранных языков ещё выше.
На международных мероприятиях приходится часто общаться с европейскими политологами, философами, историками. Многие из них полагают, что сущностью евроидентичности является приверженность Европы ценностям права и демократии. Действительно, это важнейшая скрепа европейской общности. Но подобная система представлений и ценностей присуща не только Европе. Она доминирует, например, в Канаде, Новой Зеландии, Чили, США, Австралии, Израиле.
Гражданам ЕС в большинстве своём присущи терпимость, толерантность. Но нельзя не замечать усиливающегося национализма, присущего фламандцам, французам, итальянцам, англичанам. Во многом это реакция на мусульманскую экспансию и мощное влияние на европейские дела со стороны США. В своё время в подмосковном Голицино посчастливилось участвовать в семинарах, проводимых замечательным английским философом Эрнестом Андре Гелнером (1925-1995). Согласно его теории, национализм – политический принцип, когда «политические и национальные единицы должны совпадать». По Э. Гелнеру, национальное чувство – «чувство негодования или удовлетворения, вызванное нарушением или осуществлением этого принципа». «Национальное» - не значит «этническое». Общность национальная – надэтническая общность. Она переплавляет в себе этнические различия, создавая из саксонцев и баварцев немцев, каталонцев и кастильцев-испанцев и т.д. Это общность культуры, создаваемая усилиями элит. Так возникает национальная культура. Национализм – фактор политической легитимности (см.: Gellner E/ Nations and Nationalism. Oxford, 1983. P.18.Ср.: Условия свободы: Гражданское общество и его исторические соперники. М. 2004).
Для евроидентичности важна не столько экономическая, сколько культурная интеграция. Поэтому точность определения «европеец» зависит от комплекса критериев – географических, ментальных, политических, аксиологических, культурно-цивилизационных, религиозных, экономических.
Формирование общеевропейской идентичности – длительный процесс. Он носит долгосрочный характер. Такие факторы как преодоление экономического кризиса, растущий антиисламизм, усиливающийся антиамериканизм лишь отдаляют его завершение.
Калининградская идентичность
История становления и эксклавность области ощутимо влияют на особенности региональной идентичности. Исследование этой темы позволяет понять, как областное сообщество соотносится с европейским и общероссийским социальным пространством.
Особенность калининградцев определяется переплетением разных культур – советской, постсоветский и западной. В середине прошлого века процесс создания советской общности сталкивается с традициями и стилями культуры зарубежной Европы. Переселенческий способ заселения области объясняет достаточно высокую мобильность калининградцев. Активная миграция из республик, прекращающего своё существование СССР в начале 90-х годов, также определяет особенности калининградской идентичности.
Шестьдесят лет назад применительно к новозаселенной области СССР появляется определение «самая западная». Борьба с символами нацизма перерастает в борьбу против прошлого Восточной Пруссии. Например, в 1968 году взрывается Королевский замок, называющийся тогдашним партийным руководством региона «символом милитаризма и агрессии».
Около пятидесяти лет назад калининградцы начинают ощущать свои региональные особенности.
Примерно сорок лет назад возникает мода на прежнее, досоветское, немецкое. Чужое перенимается и постепенно становится частью калининградской жизни.
В постсоветский период определение «самая западная» начинает приобретать ещё одно значение. В него вкладывается не только географический смысл, но и желание достичь высокого уровня жизни, реализовать новую модель развития («Новый Гонконг», «Сингапур на Балтике», Зона свободной торговли, СЭЗ, «пилотный регион» и, наконец, ОЭЗ).
В плоскости взаимодействия России с Евросоюзом регион находится в промежуточном, пограничном состоянии. Быть «между» совсем не означает связывать и являться «мостом». Чувство регионализма в большей степени обостряет Москва, а не зарубежная Европа. Калининградцы всё чаще задумываются, не является ли область «отцепленным вагоном»? Чем прохладнее отношения между РФ и ЕС, тем труднее приходится региону.
Применительно к калининградцам бессмысленно выстраивать иерархию идентичностей – российской, региональной, европейской. В нашей социальной идентичности, то есть восприятии действительности с позиций принадлежности к определённой группе, содержатся кусочки, сегменты, фрагменты идентичности и региональной, и европейской, и российской. Чем-то напоминает не до конца растворившиеся три разные таблетки в стакане воды. Скорее, это взвесь, чем коктейль с равномерной консистенцией.
Эти идентичности не конкурируют между собой, а стремятся к гармоничному сочетанию. Например, «европейскость» калининградцев проявляется в высокой степени терпимости, стремлении к взаимовыгодным контактам с соседями, желании представлять Россию в объединяющейся Европе. Разумеется, речь идёт о тенденции, а не о поголовной практике.
Значимость региональной идентичности для калининградцев, проживающих в регионе более двадцати лет, очевидно, важнее, чем этническая и конфессиональная принадлежность. Территориальный фактор начинает доминировать над национальным. Пока ещё рано заявлять об окончательном формировании единого калининградского социума, но, для родившихся в области, региональная идентичность доминирует над российской. С другой стороны, мигранты из других субъектов федерации, недавно оказывающиеся в регионе, идентифицируют себя с большой Россией.
Калининградская идентичность сочетает в себе региональную, российскую и европейскую составляющие. Это не до конца сформированная система убеждений, способностей, потребностей и личной истории жителей западного края России. На формирование данной системы оказывает влияние масса факторов – пол, возраст, вера, язык, этническая принадлежность, идеология, политические убеждения, партийная принадлежность, уровень жизни, профессия, место работы, семья, друзья, досуг, степень решённости проблем, социальная практика.
Границы в категориях региональной, российской и европейской идентичностей условны и очень подвижны. Например, европейская идентичность объясняется близостью к столицам зарубежной Европы, чего, конечно, не достаточно. Особенность калининградской идентичности в калейдоскопичности, мозаичности, когда житель области одновременно называет себя сторонником интеграции в Европу, придания региону особого правового статуса, вхождения в шенгенскую зону, общей валюты, патриотом-государственником и противником НАТО. Подавляющее большинство калининградцев считают се6я жителями особенной территории, иной России в Европе. Незначительное меньшинство проявляет ксенофобию по отношению к сопредельным государствам и Евросоюзу.
Массовые митинги в Калининграде 12 декабря 2009 года и 30 января т.г. консолидируют калининградский социум. В нашей идентичности усиливается региональная составляющая. Накопление социальных обид, недовольство колониально-дурацким управлением областью со стороны пришлого губернатора и его окружения укрепляют феномен протестной идентичности. С другой стороны, разочарование политикой федерального Центра, падение уровня жизни, рост безработицы, проблемы в социальной сфере, особенно здравоохранении, разочарование в фасадной демократии способствуют укреплению желания выезда в Евросоюз. Такие настроения присущи молодым людям и калининградцам среднего возраста. Эта тенденция, естественно, усиливает европейский вектор в калининградской идентичности. Откровенно неудачный стиль управления областью в то же время стимулирует центробежные тенденции: достаточно вспомнить лозунг, выдвинутый калининградскими байкерами, в ходе митинга протеста 12 декабря прошлого года: «Единая Россия», убирайся в Россию!». Объективно нынешняя областная власть усиливает тенденцию в общественном сознании, направленную на автономизацию региона. Антибюрократические, антибоосовские настроения трансформируются в антимосковские и антифедеральные, что также укрепляет протестную идентичность.
В калининградской идентичности переплетаются три истории – остающиеся фрагменты Восточно-Прусского Кёнигсберга, советского Калининграда и современный российский период. Очень важно не пренебрегать историей, не отказываться от неё. Великий Иммануил Кант (1724 – 1804) с его «Критикой чистого разума», сталинские переселенцы, пытающиеся построить новую жизнь на завоёванной земле, трудный поиск наилучшей модели развития области сегодня – это наша история, которую не следует переделывать. Она достойна и естественна, в ней нет фальши и силикона. Отрицать и замалчивать историко-культурное наследие – признак неуверенности и слабости. В сознании калининградца - крупицы прусского культурного наследия, вкраплённые в российский исторический пласт. Влияние польской и литовской культур также в некоторой степени определяет нашу идентичность.
Калининградская идентичность – в душах и сердцах земляков. Она не может конструироваться и искусственно вживляться, исходя из социально-политической конъюнктуры. Калининградское самоопределение очень эксклюзивно и оригинально. Образ калининградца, россиянина и европейца в одном лице создаёт уникальное самосознание. Оно не менее патриотично, чем самосознание граждан остальной России.