Антон Алиханов работает в Калининградской области с осени 2015 года, последние три года возглавляет исполнительную власть региона. Срок его полномочий истекает в 2022 году. В интервью Калининградскому деловому порталу RUGRAD.EU глава региона рассказал, почему не принимает жесткие решения после публичной критики чиновников, как Владимир Путин относится к Калининградской области и почему Алиханов считает, что быть губернатором — это лучшая работа для молодого мужчины в России.

«Это очень калининградское ощущение»

— Четыре полных года работы в регионе. Как за это время изменилось ваше восприятие Калининградской области и того, как здесь всё устроено?

— Много нового узнал. Но нельзя сказать, что моё восприятие происходящего как-то радикально изменилось с того момента, как я стал заместителем губернатора. Но, пожалуй, за это время я стал калининградцем. В том смысле, что испытал вот такое очень калининградское ощущение, когда ты делаешь что-то новое, торишь дорогу, а потом этим начинают пользоваться все.

Этот пример связан с введением электронных виз: если мне не изменяет память, то мы документ с этим предложением докладывали президенту в январе 2016 года — была резолюция проработать эти вопросы, затем был глобально обновлен закон об Особой экономической зоне, и, наконец, в июле 2019 года это всё заработало. Когда всё заработало, появилась инициатива о введении этого закона на всей территории Российской Федерации. Недавно Александр Дмитриевич Беглов получил одобрение президента на введение электронных виз в Санкт-Петербурге, хотя там не испытывают недостатка в туристах. Я поначалу немного расстроился: как же так? Столько за это бились, пробили, а тут нам снова на пятки наступают, но это очень калининградское ощущение. Сначала расстроился, а потом понял, что в целом в этом наша судьба: продвигать какие-то прогрессивные идеи, и не стоит расстраиваться, если их подхватывают в целом по стране, это, наверное, предмет для гордости.

— То есть за эти годы вы приняли, что Калининградская область — это такое «русское поле эксперимента». 

— Да, но мне не нравится слово «эксперимент», потому что перед глазами у меня возникают белые мышки и лаборатория. Скорее, новаторы, пионеры, пилотный регион — такие словосочетания нравятся мне больше.

— Насколько при этом Калининградская область —особый регион?

— Мне не хотелось бы концентрироваться на наших особенностях. Мне кажется, что они есть, но не существенны. Их преодоление — это вопрос каких-то несложных решений, которые сразу эту особость устраняют: льготы по постановлению № 1275 (субсидии резидентам ОЭЗ на «поддержку рынка труда». — Прим. ред.), сейчас мы работаем над вопросами с железнодорожными тарифами. Это, скорее, расходы, но не глубинные вещи, которые нас серьёзно отличают от других субъектов.

Мне кажется, что мы — регион особый, как и любой другой. Каждый регион обладает своей спецификой: национальной — Башкирия, Татарстан, Северный Кавказ, Якутия. Где-то это географические особенности: Дальний Восток, Мурманск, Арктика. Многие могут сказать, что им тяжело.

— А у нас тяжело?

— Мне кажется, у нас есть потенциал для опережающего развития, и его можно демонстрировать, а сказать, что у нас «тяжело», что есть нерешаемые проблемы, я не могу. То внимание, которое уделяется президентом, правительством, позволяет надеяться на положительный исход практически по всем проблемам или задачам региона.

— Как бы вы оценили это внимание? Если год, два года назад на тему Калининградской области на сайте Кремля, правительства появлялись новые документы, то в 2019 году — затишье, после госпрограммы практически ничего серьезного. К нам теряют интерес?

— Не могу согласиться. Просто приведу несколько примеров о решениях, которые принимались ранее и сейчас реализуются. Чемпионат мира по футболу. Когда я только был назначен, всё было в очень пограничном состоянии. Не было уверенности: успеваем или нет, сможем или не сможем. То, что смогли, — это тоже подвиг команды. Реконструкция аэропорта Храброво, сделка по его купле-продаже и дальнейшему развитию — это личная заслуга тогдашнего руководства управления ФСБ и моя. Было много интересных ситуаций и практически театральных постановок, которые мы совершали, чтобы всё это сделать и, слава Богу, реализовали. У нас принята новая госпрограмма, и в этом смысле мы можем работать, она до 2025 года утверждена, и работа идёт по пролонгации денег — они все утверждены. Никаких вопросов относительно внимания не вижу.

Из нового: культурно-музейный центр, который президент своим решением утвердил для реализации в нашей области. Если мне не изменяет память, Владимир Владимирович 4 раза приезжал в регион за последние полтора года. Это тоже показатель внимания. Собственно, в этом году его первый визит за пределами столицы был в Калининград. Вот те факты, которые подтверждают внимание со стороны федерального центра.

— У вас сложились личные отношения с Владимиром Путиным? 

— Полагаю, что очень важно внимание президента к потребностям жителей Калининградской области во всех аспектах: геополитических, экономических, — а не ко мне лично. Я не более чем избранный менеджер для принятия решений, которые важны и нужны для людей. Поэтому говорить о том, что смысл моей работы сводится к тому, чтобы прикрываться президентом, хорошими, не хорошими или какими угодно отношениями с ним, — это неправильно. Он на нас рассчитывает, на то, что мы будем проводить политику в интересах граждан.

— На последних выборах президента, на выборах губернатора область показала чуть ли не феноменальные результаты поддержки действующей власти. Если бы выборы губернатора Калининградской области состоялись в ближайшее воскресенье 2019 года, кто бы был вашим избирателем?

— Рисовать отдельный образ избирателя — это не совсем верно. У каждого могут быть свои мотивы, и если говорить обо мне лично, то я, конечно, уже готовлюсь к выборам 2022 года и подтверждаю свое желание идти на них. Мне бы этого хотелось.

Если говорить про избирателя, то вся наша команда старается работать в интересах всех: и молодых семей, и пожилых людей, и тех, кто не может найти работу.

Я готовлюсь к выборам – 2022.

Нет такой установки: давайте концентрировать усилия только на старшем поколении, пенсионерах. Источником власти в стране и в регионе являются люди, и было бы странно не работать со всеми. Нужно слышать разные голоса, потому что, если я не буду этого делать, то выбрать лучшее будет сложно. 

— Чуть раньше 2022 года — выборы в Госдуму и Облдуму, соответственно, обновление Совета Федерации. Кого бы вы хотели видеть представителями региона в федеральном парламенте?

— Я бы не хотел обсуждать персоналии... Их, кстати, много, и они заявляют о своих планах. Мы же будем исходить из того, насколько они профессионально к этому расположены и могут ли представить интересы не губернаторские, а людей.

У этой медали всегда две стороны: с одной стороны, здоровые заявленные или не заявленные амбиции наших политиков, с другой — профессионализм и их программа, что они могут предложить. У нас пока не сформирован лоббистский фронт. Есть отдельные люди, которые решают отдельные вопросы.

Что касается вовлеченности меня в этот процесс, то я, конечно, полагаю, что буду кого-то конкретно рекомендовать.

— Как бы вы оценили лоббистский эффект от наших действующих представителей в парламенте?

— Часто слышу, что эксперты или журналисты не замечают, как сенаторы и депутаты Госдумы нам помогают, но считаю, что помощь, которая совершается в тишине и не видна, на первый взгляд, существеннее для региона.

— Александр Пятикоп тоже лоббист?

— Я этого не говорил.

«Мы не любим Подольского сильнее, чем Чубарева» 

— Одно дело — программы, которые, по сути, являются способом распределения государственных денег с благими целями. Другое — отношения с элитами, которые формировали в том числе и бизнес, который во всех муниципалитетах так или иначе работает. Вы назвали буквально несколько отраслей, у которых всё хорошо с правительством. Но при этом есть и явно конфликтные моменты. К примеру, «БравоБВР»: экспортеры,  рабочие места создают, находятся в явном конфликте с исполнительной властью. Почему вы на это идете и идёте публично?

— Я отвечу шире. У меня и у правительства в целом нет любимчиков. Мы не любим Подольского больше, чем Чубарева, мы не любим Азова сильнее, чем Мельникова или кого угодно. Мы можем с ними общаться, сидеть за чашечкой кофе и разговаривать о жизни, где-то периодически встречаться и проводить время. Но это не значит, что у них появляются преференции. Более того, с них, скорее, наоборот, будут больше спрашивать. И никто из них не сможет в итоге от мер со стороны правительства укрыться какими-то хорошими взаимоотношениями с министром, моим заместителем и со мной лично. Есть правила, и они одни для всех. Более того, с тех, кого считают близкими и более доверенными, спрашивается больше, чем с других.

Поэтому если мы говорим о конфликтах, то они не обусловлены никакими личными взаимоотношениями. Возвращаясь к «БравоБВР», господину Белоусову, я его не знаю, я его не видел никогда, но я дышал тем воздухом, которым дышат жители Прибрежного.

— То есть вы упоминаете какие-то муниципалитеты, выступаете с критикой какого-то бизнеса, только когда знаете, что здесь попирается общественный интерес?

— Трактовать можно как угодно. Раньше были бабушки у подъездов, сейчас есть Telegram или сообщества закрытого типа представителей СМИ и каких-то «экспертов». Я знаю, что люди занимаются конспирологией, выстраивают гипотезы о том, кто ко мне дальше, кто ко мне ближе, но одна ошибка, если она серьезная, и всё — у нас нет тефлоновых людей. Права на ошибку нет ни у членов правительства, ни у глав муниципалитетов.

У нас, к примеру, есть проблемы речки Лесной, и господин Влахович платит свои штрафы. «Мираторг» тоже решает вопрос со сбросами в Гагаринский ручей. Понятно, что штрафами сыт не будешь, и что реки как загрязнялись, так и загрязняются, но сейчас приняты системные меры для борьбы с этим. В одном случае построен коллектор, во втором — очистные реконструируют. Все одинаково должны отвечать за свои поступки. Но наша задача — не наказывать, а если мы можем помочь системно, то мы должны это сделать.  

С тем же «БравоБВР» — я же пытаюсь предложить им решение. Мы предлагаем бесплатное присоединение к коммуникациям в индустриальном парке, там скоро другие строиться начнут. Не бывает такого, чтобы мы [рубили] просто, не разбираясь в нюансах... Вот есть правоохрана, где всё понятно: нарушен закон — наказывают. У нас зачастую сложнее, мы стараемся понять, почему так происходит: это злонамеренность или несовершенство законодательства. Если это так, то давайте его поправим. Если дело не в законодательстве, а в дополнительных расходах, то давайте мы вам поможем, по кредиту просубсидируем, но чтобы проблема решилась. Потому что я понимаю: закрывать предприятия — это тоже не выход, покуда мы ставим целью создавать новые рабочие места.

— И всё-таки, почему вы идете на публичный конфликт?

— Чтобы восстановить публичный интерес с помощью доступного мне инструментария. Но это не значит, что вся наша работа сводится только к тому, что вы видите на оперативных совещаниях. Наверное, вам хотелось бы видеть всё, но это невозможно.

— Не мне лично — обществу. Вы же в его интересах работаете.

— Я считаю, что важен результат этой риторики.

— К вопросу о риторике и результате: 22 августа был интереснейший эпизод на совещании в правительстве, когда вы «наехали» буквально на всех: на Подольского, на застройщиков Калининграда. Через несколько дней вы же признали, что к властям Гурьевска ваши претензии отношения не имеют. Как это понимать?

— Когда я сказал на оперативке «гурьевские», а мы все понимаем, что господин Рейх ассоциируется с Гурьевским районом, он давно там присутствует и с другими фамилиями тоже [связан]. Но та ситуация, которая была упомянута, связана с действиями Росреестра. Кстати, Наталья Ильинична Сибирева в своем интервью вашему изданию рассказывала в том числе и о этих ситуациях, про уголовные дела против кадастровых инженеров.

Дело в том, что есть ряд документов, которые нужно привести в соответствие и следить за тем, как они реализуются. Некоторые, как мне доложили перед совещанием, этим пренебрегают и не принимают изменения. Возможно, за прошедшую с совещания неделю они успели исправиться.

По поводу всех этих нарушений. Давайте вспомним тему с выкупом муниципальной и областной земли под объекты, когда было так: некто ставил объект и выкупал его в Калининграде за 2 % от кадастровой стоимости вместе с земельным участком. В других муниципалитетах — за 15 %. При этом федеральная земля уже давно выкупается за 100 % кадастровой стоимости. Да, таких историй уже давно не было, потому что это грабёж муниципальных бюджетов среди белого дня. Но мы выявили отдельный такой факт, когда в центре города за 2 % выкупили участок за какую-то «халабуду». Потом это строение снесли и построили то, что собирались изначально. Это плохо? — Плохо. В этом конкретном случае можно что-то сделать? — Нет. Но закон надо поменять, и вне зависимости от фамилии губернатора закон мы изменили. Мы обратились в областную Думу и написали проект о том, что все участки в таком случае выкупаются за 100 % кадастровой стоимости.

Нас ругают за централизацию закупок. Кому-то, наверное, неудобно, а обществу удобно.

Понятно, что манипуляции возможны и тут, но это решение системное, и оно не зависит от того, будет ли на своем месте Алиханов, Сибирева или Гольдман, это решение принято.

Нас ругают за централизацию закупок. Кому-то, наверное, неудобно, а обществу удобно. Деньги сэкономлены, значит, пойдут на здравоохранение, на детские сады. Напомню, что децентрализация закупок произошла после известного уголовного дела с детским садом (старая история). 

Я как человек крайне позитивно настроенный к правоохранительной системе и ФСБ, в частности, считаю, что мы должны предпринять меры, которые облегчат оперативную работу этих служб. Поэтому мы максимально всё централизовали, чтобы и нам и им следить было легко, чтобы в одном агентстве были общие правила, требования, и чтобы был один методологический центр, который бы консультировал всех и говорил, как надо и как правильно. Я считаю, что наведение порядка и ликвидация беспорядка и хаоса — это, наверное, одна из главных задач.

— Оспаривать необходимость системных решений нелепо, но, когда вы поднимаете вопросы о чьей-то виновности, возникают ожидания, что вот сейчас-то полетят головы и воцарится порядок. Но головы не летят всё там же и те же.

— Если говорить о той гурьевской истории, то она имеет свои последствия: возбуждено уголовное дело, задержанный, насколько я знаю, Рейх, провел два дня в изоляторе. Я не могу комментировать конкретные уголовные дела. Но в вашем вопросе есть запрос на кровь. Но мы же не в эпоху Цезаря живём, когда нужно хлеба и зрелищ. Мы другими вещами занимаемся, потому что «хлеба и зрелищ» закончилось довольно плохо в итоге. Почему нужно вести себя спокойно и системно, доводя всё до конца?  Потому что между обвинениями, даже сформулированными нами, и решением суда есть определенный процесс, и это хорошо, потому что человек имеет возможность защититься, представить доказательства невиновности, иначе мы бы скатились в эпоху феодализма. Зачем нам это нужно?

— Мы живём, действительно, не при феодализме и даже не в 1937 году, а тогда, когда живём. Но в любую эпоху любое действие рождает противодействие. Как вы думаете, как долго можно продолжать эту обвинительную риторику? Вы не думаете, что в конечном счете эти элиты, на кого вы так смело наступаете словесно, смогут навредить вам?

— Несколько моментов. Момент номер один: о каком вреде мы говорим. О вреде мне? Ни о каком вреде мне речи быть не может. Это не я делаю эти вещи, это делаем мы. Мы — это министры, заместители, федеральные власти. Мы наводим порядок и устанавливаем правила в интересах жителей области. Мы никого не хотим сжить со свету, лишить бизнеса. Мы, наоборот, пытаемся помочь. Просто правила для всех.

Может быть, долгие годы это было не так, и кто был где-то ближе или дальше, мог рассчитывать, что у него есть обходные пути, но я понимаю, что это вопрос культуры, и кому-то придётся долго переучиваться. Но я уверяю вас, что многие предприниматели довольны тем, что ситуация с культурой меняется именно таким образом. Поэтому если говорить, что мы ущемили чьи-то интересы в части закрытия нелегальных схем, которые позволяли где-то растаскивать имущество, делать беднее муниципальные бюджеты, то я не считаю это наступлением на интересы элиты, потому что элита думает об общественном интересе. Элита хочет жить долго и хочет, чтобы люди, которые её окружают, были сыты, образованы и имели хорошие перспективы. Потому что в противном случае это не элита или «элита» ненадолго. Мы действуем исходя из того, что у нас с бизнес- и политической элитой один интерес: богатые, успешные жители региона.

«Можно действовать в одиночку, а можно прийти с начальником УФСБ и получить поддержку»

— Сталкивались ли вы с тем, что представители бизнеса, не очень довольные закрытием схем, сообщали: ну вот, пожалуйста, экономическая ситуация ухудшилась, от нас все всё требуют, сейчас мы закроем предприятие, и 200–300 человек останутся без работы?

— Нет, до такого они не опускались. Более того, если мы оцениваем какие-то угрозы как существенные для какого-то бизнеса, мы принимаем меры поддержки, как это было сделано в случае со свиноводческими комплексами и мясопереработчиками. Они находились на грани, и мы им помогли. Мы понимали, что если не поможем, то потом столкнемся с гораздо большим количеством проблем.

— АЧС вернулась. В этом году меры поддержки свиноводов будут сопоставимыми с прошлогодними?

— Мы продолжаем помогать, но история не будет такой же, как в прошлом году. Потому что, несмотря на всю любовь к Игорю Михайловичу Кузнецову, он хотя и системообразующий производитель, но объем убоя на его предприятии не является катастрофичным. Мы ожидаем, что к декабрю у нас восстановится полностью «Правдинское Свино Производство – 1», и тогда сырья будет более чем достаточно. Но, тем не менее, мы продолжаем программу по субсидированию затрат наших мясопереработчиков.

— Как выглядит ваша стратегия работы с местными сообществами? Ваши предшественники Георгий Боос переманивал людей на свою сторону, Николай Цуканов формировал новый управленческий аппарат за счет привлеченных «с земли» кадров.

— Знаете, как Георгий Валентинович переманивал-переманивал, да так и не переманил, да и Николай Николаевич тоже. После ухода губернатора всегда будут те, кто уже в спину будет кричать и злословить, и те, кто был вроде бы другом и соратником, а при кадровой смене станет первым критиком. Это обыденность, люди. Моя задача состоит в том, чтобы как можно меньше было субстантивных конфликтов. Мы можем расходиться с людьми в частностях, но в общем и целом мы должны договариваться, что мы действуем в их интересах. Просто их интересы нужно немного переформулировать.

Есть пример с янтарём. Сейчас там есть небольшие сложности, связанные с переходом на новые контракты, но для меня есть результат работы регионального правительства и ФСБ вместе. Потому что без них это было бы невозможно объективно: 24 млн руб. налогов, которые платились в региональный бюджет, и через 2 или 3 года предприятие стало уплачивать 420 млн руб. налогов. Это стало возможным благодаря нескольким решениям, которые мы, собственно говоря, продавили: сначала мы долго спорили с Ростехом на тему того, как это сделать. Но в итоге нашли точки соприкосновения: торгово-сбытовая политика, прямой экспортный контракт, классификатор, углубление переработки. Да, возможно, это не идеально работает. Но точно лучше, чем было раньше. 

— Правительство области продавило Ростех?

— У нас в начале были разногласия по путям решения проблем отрасли. Я слишком уважаю Сергея Викторовича Чемезова и Ростех, чтобы позволить себе такое словосочетание. Мы дискутировали и нашли решение.

Понятно, что нужно делать следующие шаги, но вот она — конкретная история успеха. Никому она не понравилась, потому что был целый слой людей, которые покупали янтарь за рубль, а продавали за тысячу, делали это сами и не платили налогов. Теперь всё это вывели «в белую».

— Вы несколько раз упомянули о совместных действиях с ФСБ. Возникает вопрос: а кто, кроме представителей этой службы, сейчас есть в вашей команде, на кого вы опираетесь?

— Я очень признателен нашим коллегам из правоохранительного блока в целом: и ФСБ, и прокуратуре, и МВД, — и считаю, что совместная работа с пониманием государственного интереса позволяет достичь этих результатов. Можно трепыхаться одному с тем же янтарем, а можно прийти с начальником УФСБ и получить поддержку, пойти вперед, сомкнув ряды. Мне кажется, что ничего плохого в этом нет.

При этом ни о каком покровительстве или индульгенциях со стороны кого бы то ни было нет. Это видно и со стороны: мы вместе пытаемся найти и наказать коррупционеров внутри, коррупционеров во вне. Не всегда получается, но всему свое время.

— А люди в погонах не пытаются вмешаться в нормальную работу правительства?

— Нет, каждый занимается своими вопросами.

— Кто сейчас входит в вашу внутреннюю команду, считаете ли вы, что она сформирована?

— Я хорошо помню публикации о том, как часто происходили отставки и назначения в команде у Николая Николаевича, вся эта кадровая чехарда.

Единственный, о потере кого мы скучаем, — это Эдуард Батанов.

Это меня тогда касалось, поскольку я работал в его команде.

Полагаю, что моя команда уже сложилась. Это не означает, что она является константной, но мне кажется, что резких тектонических изменений не видно. Единственный, о потере кого мы скучаем, — это Эдуард Батанов. Но мы с самого начала понимали, что он приходит на определенный срок, на определенные проекты, и он замечательно с ними справился. С его участием мы сделали первый облигационный займ, снижение государственного долга более чем на 15 % , это вещи, которые не происходили на протяжении 11 лет, и это тот результат, который смогли показать мы, «моя команда».

— После его ухода кто остался отвечать за стратегические инвестиции?

— Инвестблок сейчас широкий — это и москвичи Дениса Салия, и у них очень специфические задачи. Например, они привели нам 3,5 тыс. га сельхозземель от Федерального агентства научных организаций (ФАНО) в Полесском районе, которые Роман Романовски сейчас обрабатывает. Они привели участок в Калининграде на пересечении Советского, Красной и Каштановой аллеи — 5 га под технопарк, это их результат. Вот читаю иногда сводки, пишут о зарплате Дениса Александровича: «Хорошо быть другом губернатора», — комментируют так его премию. А он получил премию за конкретный результат, и до того, как он пришел в представительство [Калининградской области в Москве], я знать его не знал. Но в этом блоке трудится еще много людей. Это и Андрей Толмачев, Дмитрий Кусков, Гарри Гольдман, Наталья Шевцова, Андрей Ермак. 

— Если говорить о команде, то возникают неизбежные вопросы о персоналиях. «Единая система обращения с отходами»: чувствительная для всех «мусорная» тема и во главе — господин Хряпченко, которого, такое ощущение, вы сохраняете из принципа, вопреки всем судебным решениям.

— К моменту старта мусорной реформы ЕСОО было минусовым предприятием и стало плюсовым за 11 месяцев работы. Я не говорю, что Хряпченко — идеальный человек, но важно, как выполняется работа, и важны причины отдельных атак. Я их знаю хорошо, публике их знать необязательно. Но есть еще много, над чем нам работать в сфере обращения с отходами, и мы будем это делать и дальше. Направления сформулированы: приобретение контейнеров, переход на всё более глубокий раздельный сбор, мы выделили деньги и доводим их через ФПП до четырех компаний, которые занимаются углубленной переработкой пластика, свинца, тяжелых металлов.

Будем постепенно сокращать число полигонов: Круглово будет закрыто через 2–3 года, мы будем его рекультивировать, в следующем году будем рекультивировать Гусев и Советск, если будет проектно-сметная документация, то и Светлый. Вывозить будем на новый полигон и на сортировочный комплекс, где можно будет делать глубокую сортировку, отделять вторичную переработку и сырье под компостирование, из которого можно делать органику, удобрения. Это существенно снизит объем хранения мусора.

— Что со строительством мусоросжигающего завода?

— Его поднимают, но есть серьезные ограничивающие факторы. За его строительство придется кому-то заплатить, и в любом случае это сделаем мы как налогоплательщики. Я не уверен, что мусоросжигание — это лучший вариант на текущем этапе. Давайте двигаться поэтапно: сначала полигон и сортировка, стимулирование предприятий. А потом уже всё остальное.

«Пиара и позиционирования как не было, так и нет»

— Вы старательно поддерживаете имидж губернатора, который находится вдали от коррупционных раскладов. С другой стороны, информация о том, что кто-то кому-то где-то занёс для вас, просачивается, в том числе и вы публикуете такие документы. 

— Не думаю, что это специфика только нашего региона, но все любят поговорить. Это как у Вергилия: «Крепнет молва на ходу и сил набирает в движении». Если взращивать культуру, которая основана на том, что кому-то что-то приходится заносить, чтобы что-то происходило, то с ней достаточно сложно бороться.

При этом чем плоха клевета? Жертвой является один, а те, кто творят несправедливость, —их как минимум двое: тот, кто сказал, и тот, кто в сказанное поверил. Я ко всем домыслам отношусь уже со смехом, снисходительно. Конечно, вся информация проверяется: почему появилась, о чем она, какие предпосылки?

После этого поста про 67 млн руб. мне чего только не прислали. Было много доброжелателей, которые сообщили: «А знаете, вот еще что говорят...». К примеру, сообщили о том, что мой папа купил три каких-то мясокомбината в Советске. Я был бы рад за папу, если бы у него была такая возможность. Но пока я рад, что я могу маме с папой чуть-чуть помогать как сын, но не в покупке мясокомбинатов, конечно.

Помните, в самом начале раскрутили историю с однофамильцами? Я вообще к Шуманову нормально отношусь, но однофамильцев считать братьями, не отличить «Русмясомолторг» от «Росмясомолторга», которые существовали в разные десятилетия… Какие-то откаты от сельхозпроизводителей на десятки миллионов рублей. Мама и брат, которые владеют всеми клиниками, и столько этого всего, что для меня это стало юмористическим фольклором.

Меня лично это уже не сильно заботит. Но везде, где я вижу корень какой-то серьезный, я докапываюсь до конца, потому что мы не можем себе позволить дискредитировать те ценности, которые мы несем. Потому что если мы несем и декларируем ценности, а потом не соответствуем им, то это самое плохое, что может быть. Поэтому чистка рядов внутри, установка заборов и ограничений, которые будут держать всех в узде, — это всё делается, и ни у кого нет иммунитета, вне зависимости от того, сколько я человека знаю, несмотря на то что мы вместе прошли.

Я понимаю, что людям трудно принять, если их долгие годы к чему-то приучали, а потом вдруг всё поменялось и стало иначе. Моя теща раньше занималась медоборудованием, и началось: «”алихановские” весь рынок захватят». Да не будет их здесь никогда, даже близко. И не потому, что они не могут это сделать, но чтобы никогда не было разговоров и словесных интервенций на эту ему.

Ровно по этой же причине тут не будет моей мамы, брата, свата, потому что даже возможности разговаривать об этом не должно быть. В других местах — пожалуйста, страна большая, есть возможность себя реализовывать.

— То есть вы не исключаете, что в других регионах ваша семья вполне может развить свой бизнес?

— Мама моя — терапевт, папа не обладает значительным бизнесом. Он предприниматель в смысле внутренней культуры. У него были взлёты и падения, взлетал он не так высоко, но всегда поднимался, когда были проблемы. Это хороший пример, важный и жизненный, для меня, история про упорство, про жизненный подход.

— Если вернуться к правительственным делам от семейных: внедрение этой высокой антикоррупционной культуры приводит к кадровым перестановкам? Потому что в первом эшелоне, понятно, таких подвижек не наблюдается?

— У нас есть антикоррупционные комиссии, которые рассматривают конфликты интересов, еще что-то, не буду сейчас называть подробности. Но они проходили недавно, и кадровые решения приняты, люди будут увольняться. Поймите, увольнение не самоцель. Мы должны работать ради конкретного результата — построить онкоцентр, построить Северный обход.  

Благодаря нацпроектам нам дают деньги, и мы можем строить столько, сколько строим: школы в Восточном микрорайоне, на Артиллерийской, надеюсь, на Рассветной на Сельме, надо еще Луговскую строить, детский сад в Зеленоградске, — это конкретные результаты нашей работы.

— Северный обход — это более или менее понятный инфраструктурный проект, но сейчас на остров Октябрьский заходит проект, чуть менее для местной почвы понятный: культурно-образовательный центр. Что это такое? Зачем это нам?

— С точки зрения культуры Калининград долгое время был достаточно обделенным городом. У нас не было крупных музеев всесоюзного уровня, за исключением Музея Мирового океана. Но нужно было что-то еще, что транслировало бы российский культурный код и внутри региона, и во вне. За счет нашей географии мы очень удобны и для этой трансляции. Но у нас, к сожалению, такого не было, не было долгие годы. Президент помог нам этот пробел устранить.

Что это будет? Это не просто выставочный центр Третьяковки, это не просто Большой театр. Это само по себе событие для региона — строительство такого гигантского образовательного центра. Это возможность для жителей нашего региона: Краснознаменска, Озерска и так далее, — приезжать и реализовать свои таланты. Федеральные учреждения — это вливание новых профессиональных кадров, которые могут учить.

Да, Калининградская область всегда была регионом, который такие вливания принимал. Все сюда когда-то приехали, кто — в 1946-м, кто — в 1980-е, кто — сейчас. В этом, собственно, сила региона, потому что обновление и бурление культурной жизни возможно благодаря притоку в хорошем смысле свежей крови. Те, кто будут руководить, уже сюда приехали, кто-то еще приедет, и они будут формировать новое поколение людей, которые работают в нашем регионе в сфере культуры.

— На чьи деньги это всё-таки создается?

— Вы же знаете. Я боюсь ошибиться, но, по-моему, это деньги Роснефтегаза, которые специальным образом аккумулируются в фонде «Национальное культурное наследие». Там уже всё подписано, вы же видите, стройка идёт.

— Руководить этим будут тоже приглашенные лица?

— Отчасти — местные кадры, отчасти — приезжие. Не надо рассматривать это как некое противопоставление местных и московских руководителей.

— По соседству на острове Октябрьском уже есть строение, которым управляют приглашенные лица. Что происходит со стадионом? Почему бюджет тратит деньги на охрану объекта, который области даже не принадлежит?

— Мы нанимаем на день матча охрану, которая обеспечивает порядок во время спортивного состязания. Всё остальное время — это затраты «Спорт-Инжиниринга». Они передают стадион нам, но там затянуты бюрократические процессы. Я надеюсь, что до конца года мы примем его на баланс.

— Есть точка зрения, что они и сами зарабатывают что-то на этом и не хотят делиться даже этими заработками.

— Без комментариев.

— Если стадион будет принят, то о каком уровне его заработков можно говорить при работе в таком же ритме, когда раз в году концерт «Ленинграда» время от времени?

— Говорить о 100%-ной окупаемости сложно. Есть решения, их можно обсуждать, насчет продаж пива, к примеру, которые помогли бы выйти на самоокупаемость. Но есть позиция социального блока, который возражает против продажи пива. Думаю, что компромисс возможен, но даже суперуспешные регионы не приближаются к 100%-ной окупаемости, есть 50 %, 60 %.

— Бизнес-план стадиона, который анонсировался, о котором заявляли и который не публиковали, — вы его читали?

 — Частью читал.

— Вы как будто не сильно интересуетесь вопросом.

— Причем тут сильно или не сильно? Конкретными вещами должны заниматься конкретные менеджеры. Они ими и занимаются. Если губернатор будет пытаться объять все вопросы в детализации, то он сойдёт с ума. Если так буду делать я, то меня не хватит на то, чтобы справиться с тем, чем я должен заниматься. У нас много людей, они должны заниматься своими делами. И вот занимаются.

— То есть, если выбирать между стадионом и Домом Советов, вам интереснее Дом Советов?

— Мне интереснее онкоцентр, который мы строим, Детская областная больница, мне интереснее завершить инфраструктуру индустриальных парков, проект Музейного квартала в общем и целом, Большое побережье, интереснее вода, рыжая, которая течет из кранов на востоке. А Дом Советов — это небольшая частичка проекта Музейного квартала, ревитализации центра города. Это не какая-то уникальная для России история, но во многом это символ, спорный и неоднозначный. Но решение этого вопроса характеризует в определенном смысле наше желание показать, что этот вопрос решится. Чтобы он решился, нужно было первым делом его купить.

— Скажите, а никакого более общественно полезного использования этого объекта, чем Дом правительства, придумать в принципе не удалось?

— Удалось. Во-первых, административные помещения будут начинаться с шестого этажа. Всё, что ниже, — это проект музея «Россия — моя история», общественные пространства. Это будет место жизни, которое будет полезно для граждан, а не просто место резервации чиновников.

— Сколько средств потребуется на его ввод в эксплуатацию?

— Думаю, что мы можем уложиться в те параметры, которые называли. Последние цифры, на которые можно ориентироваться, — это 2 млрд руб. Но нет задачи пойти и завтра заложить здание на Дмитрия Донского, 1, заложить чью-то душу и пойти достраивать Дом Советов. Он стоял десятилетия и еще столько же может простоять, поэтому плюс-минус год — это не так важно.

Дом Советов — это не приоритет в нашей работе, есть более явные приоритеты: онкология, нормализация системы кардиоцентров на востоке области. Потом у нас 6,5 тыс. новых детей в школу пошло, а новых мест в школах создано 1,7 тыс. Вот это проблема, задача, вызов.

— Вообще, покупка Дома Советов выглядит с таким объяснением как пиар-ход, «чтобы все запомнили». Согласны?

— По поводу пиара и позиционирования. Его как-то особо не было и нет. Мне многие медиаменеджеры высказывают: а давайте сейчас сделаем проект поддержки общественного мнения. Зачем? Что поддерживать? А вопрос с позиционированием… Был огромный запрос на открытость, на прямое общение, какую-то искренность — да, я на него отвечаю, в том числе и через Instagram.

Возможно, складывается впечатление, что «да, только губернатор решает в области все вопросы», но это не так. Я делаю скрины, запрашиваю контакты и передаю: мэру, главе муниципалитета, министру. Они потом отчитываются, что можно сделать в каждой ситуации.

Я думаю, что 80 % от таких обращений мы в силах решить. Какой-то кризисной точки, что меня завалило, нет. Наверное, в директе сейчас висит несколько тысяч сообщений. Но это лишь от того, что я их физически не успеваю просматривать, а заводить помощника, чтобы он смотрел за директом, считаю неправильным. Для меня Instagram — возможность лично контактировать. Я вообще очень люблю лично выезжать, разговаривать с людьми. Но уже все администрации создали аккаунты, лично или обезличенно, главы общаются с пользователями.

— Создается впечатление, что вы хотите контролировать всё, показывать, кто в доме хозяин.

— Очевидно, что в любом субъекте есть лицо, которое в конечном счете отвечает за всё. Эта фигура называется высшее должностное лицо. И если что, есть конечно, всегда возможность апеллировать ко мне. Но есть законы, которые ограничивают наш произвол, и мы не можем реализовывать все пожелания сограждан...

— Но вопрос: а муниципальная власть тогда зачем?

— Она работает, работает. Деформация произошла, вероятно, из-за нашей активности, активности правительства. Но конкретные поручения реализуют люди на местах, а не я. И многие люди на местах реагируют на эти обращения самостоятельно, и сами отрабатывают.

Вопрос перераспределения полномочий с муниципалитетами актуален и актуален всегда, но мне бы хотелось, чтобы мы не забирали, а больше отдавали на уровень муниципалитетов. Но есть проблема в мизерном уровне оплаты труда муниципальных чиновников. Эти цифры не всегда позволяют привлекать на работу качественного специалиста, и как только он становится качественным, то перемещается на работу куда-то еще. Менять ситуацию надо? Надо. Вероятно, за счет перераспределения налоговых поступлений, собственно, в адрес муниципалитетов, когда бы слабые не ходили и не клянчили у нас.

— Приходилось слышать точку зрения о том, что ваш пиар — это главная внутриполитическая проблема области.  

— Я не согласен с тем, что мой пиар является внутриполитической проблемой. Считаю, что тот, кто так говорит, заинтересован в том, чтобы пиаром заниматься. А наша задача — быть открытыми для общества и решать проблемы.

— Вы в который раз упоминаете, что задача —быть открытыми, и причем для всех одинаково. Однако известно, что крупное региональное СМИ, портал «Новый Калининград» был лишен возможности задавать вам публично вопросы и получать на них ответы.

— Абсолютно не лишен. У меня никаких публичных конфликтов ни с кем, в том числе с ними, нет. Просто я столкнулся с несколькими проявлениями, на мой взгляд, непрофессионализма, очень некрасивого хамства их сотрудников. Мы решили перевести общение в письменный формат, чтобы если что, иметь возможность публиковать письменные ответы, чтобы не становиться жертвами заголовков.

— Вы считаете, что это качественная защита от манипуляций?

— В этом случае — да.

— Сколько стоит реклама в вашем Instagram?

— Нисколько. Главное, чтобы это со мной резонировало и отвечало моему интересу.

— То есть у «Нового Калининграда» уже не получится разместиться?

— Поживём — увидим.

— Завтра вам предлагают пост в федеральном правительстве. Какую должность вы предпочтете?

 — Я вижу, что у нас не всё получается и что именно тут в Калининграде получается. Считаю, что люди, которые доверили мне, дали возможность в течение 5 лет показывать навыки и знания, должны иметь возможность посмотреть до конца. Хотелось бы отработать так, чтобы в 2022 году рассчитывать на их поддержку.

— Вы не тот человек, который будет выбивать себе кресло, скажем, полпреда в ситуации внезапной отставки?

— Я считаю, что работа губернатора — одна из самых благодарных, которые можно придумать. Не так давно обсуждали с Сергеем Владиленовичем Кириенко в том числе и эти темы, и я ему сказал то же самое. Во-первых, на этой позиции ты видишь много конкретных проблем, которые прямо здесь и прямо сейчас можешь решать. При этом ты имеешь возможность одновременно решать и сложнейшие стратегические задачи. Это хорошо и интересно.

Я никогда не был министром, но работал в федеральном министерстве, и могу сказать, что, спускаясь в иерархии вниз, ты видишь гораздо больше красок, больше понимаешь, как федеральные документы отражаются от стенок личных отношений на территории. Интересно. Мне нравится эта работа, считаю, что она одна из лучших, какую можно представить для мужчины в моем возрасте.

Текст: Мария Пустовая
Фото: Юлия Власова, RUGRAD.EU