RuGrad.eu

Крепость Орешек, снимок сделан со стороны Шлиссельбурга

В прошлом году мы с женой побывали в Питере на волейбольном олимпийском отборе. Определенной программы в ту поездку у меня не было, в одном я был уверен точно, что в этот приезд я обязательно выполню старый долг, одно из невыполненных мной обязательств, долгое время подспудно сидевшее в моём сознании. Я уже давно не разбрасываю камни, я их стараюсь успеть собрать, пришёл черёд и этого. Среди боевых наград моего отца есть медаль «За оборону Ленинграда». Его служба на Ленинградском фронте началась в крепости Орешек. В крепости, основанной ещё Великим Новгородом, и расположенной на небольшом островке Ореховый в истоке Невы из Ладожского озера. Один берег острова выходит на Ладогу, два других уже омываются Невой. Крепость имела важное стратегическое значение, взятие этой крепости у шведов явилось решающим в исходе Северной войны и закреплении этих территорий за Россией, помните знаменитую фразу Петра: «Орешек был крепок, но мы его разгрызли». Позднее крепость утратила своё военно-стратегическое значение и уже в 19 веке использовалась, как тюрьма. Но в годы Великой Отечественной утраченная военно-стратегическая роль вновь вернулась к ней. Эта крепость не дала возможность замкнуть кольцо блокады немцам и именно она позволяла существовать «Дороге жизни», если бы Орешек пал, не было бы и этой Дороги, проходившей по Ладожскому озеру в 15 километрах севернее крепости. Ширина Невы в этом месте метров шестьсот-семьсот, один берег Невы - город Шлиссельбург - был занят немцами, другой оставался советским, а всё время блокады между двумя берегами гарнизон крепости Орешек держал свою 498-дневную оборону. Постоянным гарнизоном крепости была 409 морская батарея и батальон войск НКВД, всего 300-400 человек. Чрезвычайно сложным было снабжение гарнизона боеприпасами и продовольствием, которое осуществлялось с берега занятого нашими войсками только в ночное время, в обратном направлении отправлялись раненые и убитые. Как же ненавидели защитники крепости романтичные, много раз воспетые поэтами ленинградские белые ночи, когда плавсредства можно было легко расстрелять даже из пулемётов.

Мой отец закончил школу в 1940 году c отличием, которое давало ему право на поступление в высшие учебные заведения без экзаменов. Он собирался учиться в Военно-медицинской академии, приехал в Ленинград и на медкомиссии узнал, что он дальтоник. Дорога в академию оказалась для него закрыта, о поступлении в гражданский вуз он не помышлял, поскольку средств для гражданской жизни у него не было, приехал с Кавказа, не имея даже пальто  и нормальных ботинок, и тогда он поехал в Севастополь в военно-морское училище, где приём ещё не был закончен. Поскольку он уже знал, что медкомиссию пройти не сможет, попросил товарищей, проходивших перед ним проверку зрения, запомнить по одному ряду знаков на цветовой таблице, память у него была математическая, и уже имея в голове полную таблицу, легко прошёл проверку на цветоощущение. В ноябре 1941 года, когда немцы подошли к Севастополю, всех курсантов отправили в траншеи для обороны города, вот почему у отца ещё и медаль «За оборону Севастополя». Приказом Верховного Главнокомандующего от 1 мая 1945 года городами-героями были названы четыре города: Ленинград, Сталинград, Севастополь и Одесса. Уже в 1961 году Хрущёв добавил в этот перечень Киев и потом все советские правители пополняли этот список к юбилейным датам, последним в нём оказался Мурманск уже при Горбачёве. Для нас - мальчишек 50-60-х городами-героями всегда оставались те, что были названы первыми, играя в войну, мы представляли себя защитниками этих городов и я был страшно горд тем, что мой отец участвовал в обороне двоих из них. Медали за оборону Ленинграда, Одессы, Севастополя и Сталинграда были учреждены одним Указом Верховного Совета СССР в декабре 1942 года. Когда мой отец надевал свои боевые награды, эти две медали всегда были рядом. После Второго штурма Севастополя оставшихся в живых курсантов отправили в Новороссийск, а оттуда в Баку, где через 6-7 месяцев состоялся ускоренный выпуск и уже новоиспечённым артиллерийским офицером отец был направлен на Ленинградский фронт в ту самую 409 морскую батарею помощником командира батареи, так он оказался в крепости Орешек.

Каждый вновь прибывший принимал клятву защитника крепости, в которой были такие слова: «увольняются с острова: на время - больные и раненые, навсегда - погибшие. Будем стоять здесь до конца». Всем новичкам в первое время назначался наставник, поскольку надо было обладать навыками перемещения по территории крепости в условиях постоянного обстрела, пониманием наиболее опасных зон при миномётном или артиллерийском обстреле. Несмотря на все попытки немцам так и не удалось захватить крепость, поэтому они пытались превратить этот клочок земли в кромешный ад, сравнять крепость с землёй, круглосуточно, методично обстреливая крепость из орудий и миномётов. Ежедневно к Шлиссельбургу подходил бронепоезд, который вёл огонь из крупного калибра, над крепостью поднималось облако красной пыли от кирпичной кладки, в такие моменты дышать можно было только в противогазах. В конце сентября рядом с отцом разорвалась мина, его ранило и контузило, без сознания он был отправлен в госпиталь. В госпитале он узнал о судьбе тех ребят, с которыми поступал в военно-медицинскую академию, весь этот курс в сентябре 1941 года был отправлен на Пулковские высоты, в той мясорубке в живых не осталось практически никого. Свою первую награду - орден Отечественной войны он получил за бои в крепости, уже после своего визита в крепость я нашёл пожелтевший наградной лист в интернете. В крепость отец не вернулся, в январе 1943 года началось наступление Ленинградского фронта с целью прорыва блокады - операция «Искра», он принимал в ней участие. Удар наносился через Шлиссельбург на Синявино, боевые друзья из гарнизона Орешка поддерживали наступление огнём. Отец упоминал, что в ходе тех ожесточённых, почти трёхмесячных боёв, ему пришлось переводить орудия на прямую наводку для стрельбы по танкам. Операция не принесла запланированного результата, Синявинские высоты, которые переходили из рук в руки, в конечном итоге остались за немцами. Удалось прорубить лишь узкий коридор шириной 8-10 километров по берегу Ладожского озера, соединившего Ленинград с «большой землёй». За этот коридор 35 тысяч солдат и матросов осталось лежать в Синявинских болотах, окончательное снятие блокады произошло лишь в январе 1944 года.

Отдавая должное заслугам крепости в обороне Ленинграда, в шестидесятых было решено открыть музей на Ореховом острове. Кто-то из однополчан написал отцу об этом и попросил прислать фотографию. Демобилизованный к тому времени отец жил в Запорожье, а я уже был ленинградским студентом. Отец и до этого рассказывал мне о своей службе в крепости, а тут сообщил о том, что вроде бы открывается музей и неплохо было бы, чтобы я как-нибудь съездил туда и посмотрел. «Как-нибудь» в мои студенческие годы так и не состоялось, ехать надо было 50 км за город, там ещё паромом. Я всё собирался, собирался, но так и не собрался, всё время находились какие-то дела, да и отец как-то не настаивал. Отец умер в 1996, он так и не побывал за оставшиеся годы в Ленинграде. В 90-е я часто бывал в Питере, каждый раз коротко по делам, и каждый раз откладывая на потом свою поездку в крепость. Позднее стал бывать там всё реже, последние несколько лет не был вовсе. Чем реже я приезжал в Питер, тем всё более отчётливо стал понимать, что в этой жизни могу и не успеть сделать то, что должен сделать обязательно. Перед поездкой в августе я уже был твёрдо убеждён, в этот раз буду в крепости непременно.

Мой питерский друг, узнав о моём намерении, дал нам машину с водителем. Примерно час езды и мы уже в Шлиссельбурге, на паром кроме нас с женой поднялись ещё двое россиян и целый автобус китайцев, каким ветром их сюда занесло? Вот мы уже входим в крепость, она носит следы сильных разрушений, ведь крепостные постройки практически не восстанавливались с войны. До основания разрушены Петровские казармы, осталась только часть стен цитадели. Верхние этажи тюремного корпуса почти полностью снесены и он спускается террасами, заросшими травой и кустарником. Башни, выходящие на сторону Шлиссельбурга, срезаны наполовину, пятиметровой толщины стены, обращённые в ту же сторону, изрыты глубокими кавернами. Среди руин собора Иоанна Предтечи, расположенного в центре крепости, памятник защитникам крепости. Вся территория покрыта ярко-зелёной, мирной травкой, в центре этой полянки стоит довольно грубый металлический стенд, сверху текстовой материал, внизу семь фотографий, подхожу ближе к стенду и вижу посередине фотографию моего отца. Сентиментальность в моём возрасте простительна, поэтому я почти не сдерживаю слёзы, тем более, что их может видеть только моя жена. У большинства моих сверстников отцы воевали, но, полагаю, немногим повезло побывать точно в том месте, где они воевали. На этом клочке земли мой отец провёл не один месяц. Есть такой журналистский штамп: «земля, политая кровью», но в данном случае это выражение точно отражает суть происходившего здесь и в крови, пропитавшей эту землю, есть толика крови моего отца. Я ходил по зелёной травке, покрывающей эту, уже давно забывшую войну землю и думал, что вот может сейчас я попадаю точно в следы моего отца, только вряд ли ему хотя бы раз удалось пройти здесь такой размеренной, неспешной походкой, какой передвигался я, и был он тогда на пятьдесят лет моложе меня нынешнего да и травки не было, всё было покрыто битым кирпичом и осколками мин и снарядов. Хотелось бы о многом спросить отца после этой поездки, так ведь не спросишь, опоздал.

Я очень мало знаю о детстве своего отца, сам он не рассказывал, не любил вспоминать, что-то рассказала нам мать. У отца было трудное детство. Родился он на Волге в Саратовской губернии в зажиточной крестьянской семье, в Советской России таких называли кулаками. Его отца убили, когда ему было 6-7 лет. При каких обстоятельствах это произошло я не знаю, возможно, и отец толком не знал, анкета в советские времена оказывала серьёзное влияние на судьбы людей и о каких-то вещах лучше было забыть или не знать их. Во время голода в Поволжье его мать с тремя детьми уехала на Кавказ. Часто женщины, оставшиеся одни, посвящают свою жизнь детям, но бывает, что они забывают о детях, посвящая жизнь себе. Практически с того времени отец вёл самостоятельную жизнь. C 9 лет он работал в летний сезон объездчиком на бахчах, в девятом классе вынужден был на год оставить школу, потому что износился так, что ему не в чем было туда ходить. Отработав год, заработав кое-какие деньги, вернулся в школу и закончил её с отличием. Моя мать воспитывалась в благополучной, с высоким по тем временам достатком: её отец был начальником крупной, узловой железнодорожной станции Кизляр, в сиротском детстве отца было мало радости, но вот что странно: мать легко срывалась, могла накричать, наказать, иногда пустить в ход ремень, а отец относился к детским проступкам снисходительно, никогда не повышал голос, воспринимал всё с улыбкой и успокаивал мать. Отец от природы был силён и вынослив, настоящий спортсмен. По тем временам рослый - 182 сантиметра сухого, поджарого телосложения, что называется, жилистый. Его и звали в училище - Жилка за то, что никто его не мог побороть, хотя на курсе были крупные, сильные парни из Сибири. Он занимался почти всеми видами спорта, в которых требовалась подвижность, выносливость и сила. До войны он играл за сборную Ставропольского края по футболу. Уже после войны был чемпионом Балтфлота по прыжкам в высоту и в плавании морским стилем. Ходил под парусом, зимой участвовал в соревнованиях по скоростному бегу на коньках. До конца жизни был подтянутым и физически крепким. Помню, как уже сорокалетним он демонстрировал нам пацанам такой трюк: садился на пол, упираясь руками, затем поджимал ноги и плавным движением выходил в стойку на руках. Конечно же, физическая форма, жизненная неприхотливость помогали ему перенести все тяготы войны, возможно, спасали его не раз.

Моё детство и юность прошли среди людей либо воевавших, либо перенесших все тяготы войны в тылу. Тогда они были полны сил и не выглядели обломками ушедшей эпохи, а были теми, кто определял лицо того времени. Когда отец с друзьями вспоминали военное время, они не говорили о героизме и подвигах, не может человек на протяжении 1418 дней совершать подвиги, да и не подвиги решили исход войны, война для них была их работой, невероятно трудной, смертельно опасной работой. Люди, собираясь через много лет, ведь не вспоминают свою работу, они вспоминают светлые дни праздников, встречи с девушками, весёлые застолья с друзьями, смешные эпизоды жизни. Они вспоминали о том же, только всего этого в их военной жизни было значительно меньше. Моему отцу в 1941 году было двадцать лет, молодости свойственны одинаковые черты, просто времена ей достаются разные.

Времена не выбирают,

В них живут и умирают.

Отец любил рассказывать о своём первом бое. Когда в Севастополе курсантов отправляли на передовую, они не были укомплектованы полностью личным оружием, винтовок и пистолетов на всех не хватило. Ему, как самому выносливому в роте, достался ящик ручных гранат, правда, без запалов, сказали, что там, на передовой должны быть запалы. По прибытии в ту часть, которую курсанты должны были доукомплектовать, конечно же оказалось, что лишних запалов нет. Через короткое время даётся команда атаковать передний край противника, быстрым ударом морякам удаётся выбить немцев из траншеи. Отец, выполняя приказ «В атаку», бежал вперёд с ящиком гранат на плече. Очухавшиеся немцы сосредоточили яростный огонь на потерянном рубеже и ответной контратакой выбили наших. Рассказывая, как он бежал обратно с тяжёлым ящиком ненужных гранат, поскольку за утрату личного оружия полагался трибунал, отец всегда заразительно хохотал, вместе с ним смеялся и я. Только теперь я понимаю, как же должно быть страшно бежать в атаку, не имея даже оружия, почти как в плохом фильме Михалкова.

Последнее время я предпочитаю не касаться темы войны, слишком сильно изменилось отношение к ней. Я помню с детства, в нашей насквозь атеистической стране существовала, всё-таки, одна короткая молитва, а, может быть, заклинание, которое звучало так : «Лишь бы не было войны». Им можно было оправдать все трудности жизни 50-60 годов : коммуналки, неустроенность советского быта, дефицит продуктов, предметов первой необходимости. В этих словах тогда была искренность и неостывшая боль утрат людей, обожжённых войной. В какой-то период это заклинание стало превращаться просто в бытовую присказку, так, для связки слов. Сейчас оно забыто напрочь. Его заменили идиотские лозунги псевдопатриотов : «Можем повторить» и «На Берлин». Мне не нравится всё, что сейчас принято называть победобесием. Я не хожу с фотографией отца по улицам, все последние годы раз в год я летаю в Запорожье и хожу на могилу отца, 9 мая я наливаю две рюмки водки, одну выпиваю, вторую выношу на улицу и выливаю в землю.

Стенд с фотографией отца