Пятидесятый выпуск обязывает затронуть что-то важное в музыке и песне. Важное и вчера, и завтра. Чтобы запомнилось не надувными шариками и пустыми бутылками, а мыслью в голове.
И такая тема есть сегодня у всех, русских и не очень, - боль и беспокойство за простой народ Украины. И речь сегодня пойдёт о трудностях перевода вроде бы близких и братских языков.
В далёких 70-х я впервые услышал по телевизору в исполнении молодых ещё тогда Сергея и Татьяны Никитиных «Переведи меня через майдан». Песня сразу стала одной из моих любимых. И, несмотря на весь трагизм, даже с некоей оптимистичностью («Мой сын поёт сегодня на майдане…»), т.е. жизнь всё-таки продолжается… Позже, в 80-е, её воспринимали как гражданский реквием Владимиру Семёновичу Высоцкому.
Потом, в течение жизни, слушал её много раз, читал историю создания, и только недавно понял всю неоднозначность смысла русского бардовского звучания и украинского оригинала.
Сразу скажу – ни к первому, ни к второму киевскому политическому Майдану эта песня никакого отношения не имеет. Автор стихотворения - Виталий Коротич, которого, наверное, кто-то еще помнит как главного редактора журнала "Огонек" в годы перестройки, а также советского публициста-контрпропагандиста, разоблачителя "тлетворного Запада". Но Коротич еще и украинский поэт. Стихи «Последняя просьба старого лирника» он написал в 1973 году, когда погиб его сын. По-моему, его убили, но подробностей я не знаю. Вот русскоязычная версия этой песни, музыка - Сергей Никитин, перевод известной поэтессы Юнны Мориц:
С. и Т. Никитины - "Переведи меня через майдан"
Последняя просьба старого лирника (Перевод Юнны Мориц)
Переведи меня через майдан,
Через родное торжище людское,
Туда, где пчелы в гречневом покое,
Переведи меня через майдан.
Переведи меня через майдан,-
Он битвами, слезами, смехом дышит,
Порой меня и сам себя не слышит.
Переведи меня через майдан.
Переведи меня через майдан,
Где мной все песни сыграны и спеты,
Я в тишь войду и стихну - был и нету.
Переведи меня через майдан.
Переведи меня через майдан,
Где плачет женщина, - я был когда-то с нею.
Теперь пройду и даже не узнаю.
Переведи меня через майдан.
Переведи меня через майдан,
С моей любовью, с болью от потравы.
Здесь дни моей ничтожности и славы.
Переведи меня через майдан.
Переведи меня через майдан,
Где тучи пьяные на пьяный тополь тянет.
Мой сын поет сегодня на майдане.
Переведи меня через майдан.
Переведи... майдана океан
Качнулся, взял и вёл его в тумане,
Когда упал он мертвым на майдане...
А поля не было, где кончился майдан.
У песни есть подзаголовок "Последняя просьба старого лирника". Лирник - малороссийский поэт, вроде древнерусского Бояна, упоминаемого в "Слове о полку Игореве". Лирник стар и слеп, вся его жизнь прошла на майдане, он сочинял прекрасные песни и пел их народу, который либо внимал ему, либо отмахивался. Здесь нет негативной оценки, и это "торжище" стало поэту родным... У лирника прошла вся жизнь, ни об одном мгновении которой он не сожалеет. Он просит перевести его слепого, немощного через майдан, чтобы ещё раз вспомнить все главные вехи своего бытия... любовь к женщине, пчёл, запахи гречихи и мяты... он всем своим существом, своей душой хочет ещё раз пережить это... Майдан - почти сакральное место для старика, ведь здесь "все песни сыграны и спеты"... Он как бы вовлекает слушателя в свой мир, рассказывает ему историю своей жизни и просит его участия "переведи меня"... Ничто бесследно не проходит под этим небом и на этой замечательной земле - и как доказательство тому мы читаем "Мой сын поёт сегодня на майдане"... и жизнь-то продолжается!
А теперь давайте, для начала, поподробнее разберёмся – кто такие на Украине были лирники, и почему именно они стали символом трагической человеческой судьбы. Помогут в этом разобраться недавно опубликованные записные книжки композитора Дмитрия Шостаковича.
«Когда-нибудь, я надеюсь, будет написана история того, как уничтожалось в 20-е и 30-е годы нашего века великое народное искусство. Оно уничтожалось навсегда. Потому что это искусство — устное. Когда расстреливают народного певца, странствующего сказителя, то вместе с ним уничтожают многие сотни великих музыкальных произведений. Произведений, никогда и никем не записанных. И уничтожают навсегда, бесповоротно. Потому что другой певец — это уже другие песни. Я не историк. Я мог бы рассказать множество трагических историй. Привести много примеров. Но не стану этого делать. Расскажу об одном случае. Только об одном. Страшная история. Всякий раз, когда я вспоминаю об этой истории, мне становится страшно. И вспоминать-то не хочется.
По Украине, по ее дорогам испокон в еков бродили певцы. Их там называли лирниками и бандуристами. Это были почти всегда слепцы. Почему именно слепые — вопрос особый. Я его сейчас касаться не стану. Скажу кратко — традиция. Важно, что это были люди слепые и беззащитные. Но никто их никогда не трогал. И не обижал. Обидеть слепого, — что же может быть позорнее? И вот в середине 30-х годов на Украине объявили, что должен состояться Первый Всеукраинский съезд лирников и бандуристов. Дескать, надо всем народным певцам собраться вместе. И обсудить, что делать на будущее. И тогда «жить им станет лучше, жить им станет веселее», как Сталин сказал.
И слепые поверили. Со всей Украины из маленьких, всеми забытых сел приползли на свой Первый съезд. Сошлось их довольно много, — говорят, несколько сотен человек. Это был живой музей. Живая история страны. Все ее песни. Вся ее музыка и поэзия. А их почти всех расстреляли. Почти всех этих несчастных слепцов.
Зачем это сделали? К чему был этот садизм — резать слепых? А просто так. Чтобы не мешались под ногами. Тут великие дела делаются. Сплошная коллективизация прошла. Уничтожили кулачество как класс. И вдруг — какие-то слепцы. Ходят, поют песни подозрительного содержания. Песни цензуру не проходили. Да и потом — какая уж тут цензура, коли речь о слепом идет. Ведь слепому просмотренный и исправленный текст перед глазами не положишь. И приказ на бумажке ему не напишешь. Слепому все надо в устной форме внушать. А в устной форме — слишком долго. И бумажку к «делу» не подошьешь. А тут и так времени не хватает. Коллективизация. Механизация. Проще расстрелять. И расстреляли".
Теперь послушаем эту же песню на украинской мове, да и попробуем прочитать оригинальный текст:
Переведіть мене через майдан | The Last Request of Old Lirnyk
Майдан
(Остання пісня старого лірника)
Переведiть мене через майдан,
Туди, де бджоли в гречцi стогнуть глухо,
Де тиша набивається у вуха.
Переведiть мене через майдан.
Переведiть мене через майдан,
Де все святкують, б'ються i воюють,
Де часом i себе й мене не чують.
Переведiть мене через майдан.
Переведiть мене через майдан,
Де я спiвав усiх пiсень, що знаю.
Я в тишу увiйду i там сконаю.
Переведiть мене через майдан
Переведiть мене через майдан,
Де жiнка плаче, та, що був я з нею.
Мину її i навiть не пiзнаю.
Переведiть мене через майдан.
Переведiть мене через майдан
З жалями й незабутою любов'ю.
Там дужим був i там нiкчемним був я.
Переведiть мене через майдан.
Переведiть мене через майдан,
Де на тополях виснуть хмари п'янi.
Мiй син тепер спiває на майданi.
Переведiть мене через майдан.
Переведiть...
Майдану тлумне тло
Взяло його у себе i вело ще,
Коли вiн впав у центри тої площi,
А поля за майданом не було
Чтобы разобраться, ознакомимся со статьёй профессионального переводчика Ольги Чигиринской о трудностях перевода с родственных языков.
«Еще Бунин заметил, что трудне всего переводить с родственных языков, и чем ближе, тем труднее. С английского мне проще на русский или украинский, чем с русского на украинский и обратно.
Есть замечательный стих Коротича "Последняя просьба старого лирника", который стал знаменит в переводе на русский Юнны Мориц благодаря Сергею и Татьяне Никитиным.
Рoдственность языка создает обманчивое ощущение простоты. Русскоязычный человек в принципе способен без дополнительной подготовки понимать не менее 50% украинского или белорусского текста. Из этого некоторые альтернативно одаренные товарищи делают вывод, что украинский и белорусский - это вообще не язык, а диалекты, испорченные западным влиянием.
Во-первых, в родственном языке гораздо больше "ложных друзей переводчика", чем в неродственном. Конечно, за перевод слова pathetic как "патетический" нужно гнать без выходного пособия. Тут порадуешься, что ты японист или арабист - там таких закидонов с гулькин нос, если не считать заимствований из английского и латыни. Но уже с романо-германскими языками можно крупно сесть в лужу. А с родственными часто бывает, что человеку и в голову не приходит, что у знакомого ему слова - совсем не то значение, какое он думал. Помните, у Шевченко -
І сниться їй той син Іван -
І уродливий, і багатий...
Так вот, "уродливый" - это по-украински как раз "красивый".
Но если переводчик хорошо знает язык оригинала, он мимо этой ловушки проскочит. И тут же его подстерегает другая ловушка. А именно - отсутствие в родственном, вроде бы, языке, точных лексических соответствий.
Ну, например, соответствия слову "майдан". То есть, оно есть. "Майдан" - это площадь. Но не всякая. Красную Площадь, например, никто и никогда Червоним Майданом не называл. Или площадь Ленина в нашем городе, скажем. Почему?
А потому что майдан - это в изначальном смысле деревенская площадь. Незамощенная. В жёлтой пылюке, с лужами, телегами, волами... Оно широко, просторно звучит. Напиши Юнна Мориц "Переведите меня через площадь" - зуб даю, Никитиным бы и в голову не пришло положить это на музыку, при всем моём к Юнне Мориц… Потому что от слова "майдан" даже пахнет иначе. Но не это главное. В конце я объясню, что именно стоит за образом майдана, и почему так важно, что это именно деревенская площадь.
Дальше. В украинском оригинале из речевой конструкции "Переведіть мене через майдан" видно, что лирический герой, слепой лирник, одинок и обращается наугад … к кому-нибудь: переведите, дюди добрые. В русском переводе "переведи" рождает образ конкретного адресата. Для Коротича слушатель "песни" - кто угодно, любой из толпы проходящих, сама толпа без адресации к конкретному лицу, "люди". Для Мориц это уже индивидуальность, личность, и слушатель русского перевода сразу оказывается в другой позиции по отношению к адресанту, его как бы выхватывают из толпы.
Трансформируются в русском переводе и отношения лирического героя с его женщиной.
Переведи меня через майдан,
С моей любовью, с болью от потравы,
Здесь дни моей ничтожности и славы
(...)
Там плачет женщина, я был когда-то с нею,
Теперь пройду и даже не узнаю...
(...)
Где тучи пьяные на пьяный тополь тянет,
Мой сын поёт сегодня на майдане...
В сравнении с украинским оригиналом мы видим, что вполне цельная история - лирник был с женщиной, она родила ему сына, но он, ослепнув, почувствовал себя ничтожным и ушел от неё - но ...он её не забыл и продолжает любить - распадается на три дискретных фрагмента. Исчезает слово "незабута" - то есть, незабытая любовь. "Сильный" и "никчемный" - трансформируются в более "духовные" ничтожность и славу. И самое главное - исчезает "та женщина, с которой я когда-то был" (в смысле "именно та, а не какая-либо ещё" - и появляется просто "женщина, я был когда-то с нею". Единственная становится "возможно, одной из..."
И причина всему этому - тот разброс в значениях и смыслах, который, собственно, и делает родственные языки уже самостоятельными языками, а не диалектами.
Но самое убийство - это такие вот вещи, как "тлумне тло". Лексическое соответствие есть - "многолюдный фон". Но слово "фон" в тексте и контексте "лирника" убьёт всю вещь. А другого нет. И у Мориц появляется "майдана океан" и исчезает еще один смысловой пласт: майдан принял лирника в себя, растворил. В русском тексте получается, что лирник остался инородным телом. И не совсем понятно, почему в последней строфе "поля не было, где кончился майдан". Предыдущие высказывания предполагают, что поле должно там быть. Но почему? А вот именно поэтому: майдан - деревенская площадь, как минимум с одной стороны ограниченная не домами, а полем. Лирник хочет умереть на поле, в тишине, где пчелы "в гречке стонут глухо" - но он слепой и не знает, что пока он был незрячим, городок вырос в город, поле застроили, и ему некуда идти. Вот в чем трагизм концовки - раньше лирник мог уйти в поле, в тишину, а теперь ему некуда идти даже чтобы умереть, и нет никого, кто отозвался бы на его просьбу - он идет через площадь один, и люди вокруг даже не замечают слепого.
Итого: в руках суперталантливого поэта и переводчика пафос стиха изменился... ну, не на 180, но на 90 градусов это точно. Вместо равнодушной толпы в переводе Мориц у лирника появился конкретный слушатель, история любви превратилась в мимолетную интрижку, и майдан «кончился», хотя в оригинале он именно что не кончился и кончиться не мог: он поглотил лирника, и так даже лучше, потому что особенно горько для него было бы узнать, что ни поля с гречкой, ни пчел, ни пьяных туч, висящих на топóле (которая в украинском языке женского рода) уже нет...».
Вот такие пироги… (кстати, кто не знает, «pierógi» с польского «пельмени, вареники»). Вроде бы всё понятно, а смысл иной.
Если вы дошли до этого места, то поняли великую цену возможных недопониманий языка в отношениях между народами, пусть и братскими. А в наш взрывной и напичканный порохом век особенно. Постарайтесь не наполняться гневом, услышав по отношению к себе некое «подозрительное» слово, а сначала проверьте точность вашего понимания. Слишком дороги сегодня ошибки перевода.
P.S. И напоследок, на всякий случай:
Идти на майдан — народная присказка, которая означает "появиться на свет" (так говорят о новорождённом).
Становить майдан — то же, что браниться, скандалить, базарить.
Не бранитесь с близкими! И с неблизкими тоже! Живите в мире и здравии!
Ваш Виктор Марс.
При подготовке статьи были использованы материалы сайтов: