Сколько бы ни говорили о каком-то интернациональном, надгосударственном значении фильма Андрея Звягинцева «Левиафан», сколько бы ни говорили, что в основу положена история, случившаяся в Соединенных Штатах, а это творение режиссера – портрет современной России, и ничто другое. Не надо искать иных смыслов, их нет.
Фильм прост, словно билет на поезд в один конец.
Звягинцев рассказал историю о том, как в российской глубинке мэр отобрал у крепкого работящего мужика дом, разрушил его семью, посадил его в тюрьму и жестоко унизил адвоката, который пытался ему помочь. Зверюга мэр, «злой тиран, пьяный по вся дни», сказал в лицо своей жертве: «У тебя нет никаких прав и никогда не было».
А Церковь в лице местного архиерея полностью одобряет, благословляет и поддерживает мэра с помощничками. Мало того, Церковь еще и выступает в роли духовного лидера власти, своего рода «христианского политрука», получающего от власти щедрые пожертвования.
Обвинение в том, что Церковь «срослась с властью», «идеологически обслуживает интересы касты чиновников» и… что там еще?.. а, «предала народ и никогда не поднимет его на борьбу с прогнившим режимом», — до такой степени шаблонное, до такой степени навязло в зубах, что нет никакого резона в опровержении. Каждый сам, по собственным отношениям с местным священником или местным архиереем, может рассудить о том, сколько в нем правды и чья там «правда».
Суть художественного высказывания Звягинцева в том, что у России нет никакого «собственного пути», у нее вообще нет пути, ибо страна рассыпается в тупике. Она не живет и жить не будет по закону: фигура, олицетворяющая правовое начало, тот самый адвокат, терпит жесточайшее поражение. Она давно не живет и по вере, ибо Церковь не поддерживает веру, а всего лишь создает идеологию, выгодную для власти. Россия живет по каким-то темным, варварским понятиям, дающим безжалостному и корыстному чиновничеству всю полноту «самодержавия» в отношении несчастного, нищего, спивающегося народа.
«Декорации», в которых снят фильм, поистине говорящие: нищий поселок где-то на арктическом берегу, раздолбанные и брошенные дома, снег, кладбище ржавеющих кораблей, скелет кита на отмели… Яснее не скажешь: Россия сдохла, сгнила, заржавела, осталась одна вымерзшая пустыня. Нет надежды.
Нет ни малейшего желания спорить с этой позицией, ибо подобные споры – дело бесполезное, они добавляют огонька в пламя всеобщего озлобления, а иного эффекта от них нет. Звягинцев громогласно заявил, что выбрал позицию либеральную, антигосударственническую, до предела критическую в отношении Церкви. Сделал картину со всеми родимыми пятнами Андрея Кончаловского. Здравствуй, «Курочка Ряба»-2.
Но, в сущности, у нас свободная страна, каждый делает выбор самостоятельно. Хочешь быть либералом – ну, будь, твоё личное дело. «Международная общественность» поддержит и порадуется. С другой стороны русской баррикады, там, где оборону держат почвенники, традиционалисты, воцерковленный народ, непременно будет выписана пара затрещин. Собственно, знал человек, на что шел, когда решил принять участие в баррикадных боях.
А в целом это всё… какой-то унылый, рутинный быт культурных войн в России. Вроде позиционной борьбы на фронтах Первой Мировой, когда противники знают друг друга очень хорошо, знают, когда и какой пакости ждать «с той стороны», знают порой друг друга в лицо, в дни перемирия могут выменять шнапс на резную деревянную ложку, а в дни боев безжалостно посадят друг друга на штыки, притом линия фронта не изменится ни на метр.
Привычное дело…
Одно тут грустно.
«Баррикадная культура» — монохромна. Либо черное, либо белое. Всё такое простенькое и ясненькое, куда ни глянь, повсюду торжествует лозунг. Как бы мастер не изощрялся, а художественное высказывание в рамках этой самой «баррикадной культуры» обязательно получится… мягко говоря, незамысловатым.
Вот вышел мастер кинематографа Андрей Звягинцев на подмостки и сказал: «Всё живое в России умерло, осталась мерзлая помойка, а я либерал, и для меня это нестерпимо».
А теперь вспомним, с каким восторгом и упоением русские интеллектуалы – вне зависимости от того, на какой они стороне «баррикады», или, может быть, вообще «неприсоединившиеся», — разгадывали символы и «ребусы» в «Возвращении» того же Звягинцева, вспомним, какую полемику вызвала бешено сложная этика его «Елены»… Вспомним с печалью. «Левиафан» — то, что не надо разгадывать, то, что вызывает в лучшем случае всё те же «баррикадные» споры, а их суть одна со времен Чаадаева и Кошелева.
Большой художник опростился. Встал в строй. Заявил позицию. В очередной раз что-то там облил «горечью и злостью».
Всё это уже случалось, тысячу раз случалось…
Но насколько интереснее, выше, чище была его сложность, над которой одержала победу строевая простота!
Православный журнал "Фома".
Фото: