11 июня в форте № 11 была организована встреча с калининградским клубом краеведов. Арендатор исторического объекта Артур Сарниц должен был показать заинтересованной общественности, как под его руководством фортификационное сооружение превращается в туристический объект. Но говорил калининградский архитектор в основном не о том, как развивается форт, а о своём проекте Королевского замка (после публикации с редакцией связались представители Артура Сарница и уточнили, что встреча сразу планировалась как презентация проекта Артура Сарница) и предыстории конфликта с бюро «Сердце города». Учитывая то, что Артур Сарниц не скрывает своего желания, чтобы Королевский замок восстанавливали по его проекту, всё это походило на попытку закрепить за собой группу поддержки, которая в дальнейшем помогла бы архитектору сделать так, чтобы о проекте победителя конкурса «Пост-замок» Антона Сагаля благополучно «забыли» (или признали бы его неосуществимым). Старания архитектора оказались оправданными. В середине выступления Сарница его прервала пожилая женщина и сказала именно то, что, наверное, ждал от этой встречи сам архитектор. «Главное, чтобы правительство поддерживало ваши инициативы и побольше выделяло денег», — завороженно произнесла она. В этот момент Артур Сарниц вполне мог чувствовать себя победителем. Афиша RUGRAD.EU публикует наиболее яркие тезисы выступления Артура Сарница.

Проект Калининграда в Кёнигсберге, скажем так, «провалился». Дом Советов, со своим недостроем, — это не что иное, как вопиющее доказательство того, что проект Калининграда не смогли реализовать… Его уже не будет в том виде, в котором он задумывался, — как город победившего социализма. Я об этом говорю с большим сожалением. У людей, которые сюда пришли после войны, было два настроения в отношении города: уничтожить наследие ненавистной страны, которая против нас боролась, оккупировала [нас]… Их можно было понять: когда они сюда пришли, всё, что связано с Германией, ассоциировалось с врагом. Потом был период, когда, наверное, надо было остановиться и о чем-то подумать. У тех людей, которым сейчас за 70, была своя мечта: они мечтали о чём-то таком большом, фундаментальном: Дом Советов по центру, парки, эстакада. Когда эти здания были на кульмане, наверное, они неплохо смотрелись: лаконичность линий, строгие вертикали, ничего лишнего, большие фонтаны и сады. Когда смотришь на эти генпланы, то видно, как всё красиво.
Но в реальности это проект, который провалился. То, что мы сейчас видим, — это районы очень низкого уровня. Понятно, что в перспективе ближайшего пятидесятилетия на место этих домов придут другие. Всё, что мы видим, — это классический соцреализм (или, как на Западе говорят, модерн). То, что сейчас во всей Восточной Европе старательно реорганизуют. В странах побогаче, таких как Германия, эти проекты просто разрушаются: на их месте строится новое жильё. И не всегда в историческом стиле. Да этого и не надо.

Как мы подошли к этому вопросу? Мы сделали очень подробную модель… После наших первых попыток на 750-летие города говорить об этом возможно. Казалось, что мы сейчас это всё начнём. Разрешили про это говорить, хотя слова «Кёнигсберг» ещё не было. Не допускалось, скажем так, в официальном обращении. А тут стали говорить о том, что давайте воссоздадим замок.

Я столкнулся с тем, что у нас плохо знают город. Те, кто критиковал проект [восстановления замка], апеллируют двумя-тремя фотографиями. Не было реального аргумента ни за, ни против. Тогда в нашем бюро было решено сделать трёхмерную реконструкцию части города.

Вспоминая воркшоп 2007 года, я понимаю, что участники из-за границы были настроены не сохранять этот город. Есть группа таких архитекторов (они не всегда даже практикующие архитекторы), которые ездят воркшопам. Они видят себя участниками себя некоего общества, которое ездит по городам и весям… По своей сути, по своему настрою там были люди, которые говорили: «Нам не надо обращаться в прошлое. Надо создавать новые идеи». Я в кулуарах даже на такие мнения наталкивался, что мы обязаны оставить город таким, какой он сейчас есть. Сохранить для потомков, чтобы они понимали весь ужас войны. Чтобы мы были образом страха для Европы: что будет, если случится следующая война. Конечно, это не совсем здорово.

Как-то потихоньку все эти наши мнения выдвинули нас в радикальную позицию, что мы [якобы] воюем за воссоздание Кёнигсберга… Даже была фраза, однажды сказанная «кирпич в кирпич». На самом деле, это совсем не так. Но поскольку мы начали воссоздавать этот город таким, какой он есть, то у нас само собой получалось: [мы представляли] радикальную позицию, чтобы было как можно больше Кёнигсберга в Кёнигсберге.
После воркшопа была образована группа «Сердце города». Наше бюро пыталось участвовать [в работе этой группы], но не получалось. Я не могу объяснить, почему так получилось, что у нас не было профессионального, дружеского диалога. Но как-то так получилось, что нас оттуда вытолкнули. Сказали, что мы сами, без вас разберёмся. Ну а мы самодостаточны: нет значит нет.

Когда был организован первый конкурс «Сердце города», там были сложные моменты. Когда [подбирался состав] жюри, те люди (мы хотели, чтобы они участвовали — [они были] за Кёнигсберг) были очень старательно из этого жюри выкинуты. Среди них присутствовали реально европейские величины. Среди них — те, кто занимается реконструкцией берлинского замка. Серьёзная группа, которая на протяжении 25 лет этим занимается и которая сумела найти средства. Но «Сердце города» костьми легло, чтобы эти люди не участвовали в жюри конкурса. Польская группа — там фамилии [были] очень уважаемых людей. Но на одном из советов по культуре было сказано, что категорически нельзя: мы не хотим ангажировать архитекторов… Это было персональное мнение.

Получилось так, что мы не участвовали в первом конкурсе. Хотя материал у нас был колоссальный — готовый проект. Но его не приняли. Мы все вместе собрались и на такой ноте (наверное, не очень продуктивной) сказали себе, что мы в этом конкурсе участвовать не будем. И, в общем-то, наверное, зря.
Когда конкурс явил тот набор проектов, то большинство людей убедилось, что Кёнигсберга в этих проектах нет. Бюро «Сердце города» даже против замка было настроено. Они не хотели замка — они сделали всё, чтобы его там не было.

Ну уж я не знаю, как это случилось, какие крылья давали силу всему этому проекту, но в итоге они объявили ещё один конкурс, который был конкретно на Замковую гору. У меня было ощущение, что невозможно было не участвовать. Было очевидно, что мы должны что-то сделать. Польская группа наша сказала: «Давай! Как можно?! Давай!» Мы, имея колоссальное количество сделанного материала, явно были более подготовлены к этому конкурсу, чем кто-либо. Мы получали много писем из-за рубежа, где конкурсанты спрашивали нас: «Ребята, дайте нам вашу модель замка».

У нас есть модель, у нас есть понимание, что делать. Более того, я был практически уверен, что нас хотело видеть руководство области и город. Это настолько громко обсуждалось, что я практически знал ответ на этот вопрос: я иду на экзамен, и у меня есть понимание, какой билет я вытяну. Говорилось [там] о западном крыле, и [должна была быть] модернистическая идея, которую мы должны были реализовать.

Основная тема нашего проекта — это показать максимальную альтернативу тому, что предлагало бюро «Сердце города» как некое техническое задание. Это был момент отчаянного и решительного состояния нашего бюро. Рисуя этот замок, мы поняли, что не можем его не сделать полностью. Были идеи его по-разному вписать. Но, честно скажу, не получилось: когда мы свой проект сдавали, у нас была надежда, что, может быть, уважаемое жюри отметит нас призовым местом. Не первое, но, может быть, второе. На худой конец, третье. Но оказалось, что жюри, которое там было подобрано, сразу отмело этот проект. Оно сказало: «О чём мы вообще говорим? Здесь нет предмета обсуждения. Поскольку то, что здесь показано, — это всего лишь воссоздание замка. А то, что они нафантазировали вокруг, даже не является конкурсной задачей». В этом и была вся проблема: мы не подошли по логике настроения. Поэтому мы были исключены из призовых мест. Озвучивалась премия (мне первый раз по телефону сказали): мы выиграли поощрительный приз «за самый красивый город», за «город-мечту». Мы тогда между собой сказали: «Хорошо. А кто тогда выиграл первое место? Город не мечта? Самый некрасивый?»

Суть нашего проекта: мы решили оставить замок в тех границах и в тех архитектурных объёмах, каким он был. В общем-то, конечно, это была радикальная точка зрения. Мы были единственные, кто показал замок в таком виде на конкурсе. Конечно, мы здесь попадаем под колоссальное количество критики и аргументов против: зачем воссоздавать этот замок? Зачем он нужен? Это будет новодел и чуть ли не фашистское логово. Наверное, эти аргументы имеют под собой и моральные базы, и какую-то боль. Но если разобраться, то здесь уже третье поколение людей живёт. И самому первому, кто здесь в 1946-м родился, уже 70 лет. У него, наверное, уже внуки есть. Мы для себя считаем, что это наша родина: с этой сложной историей, с этим непростым периодом фашизма… Но это наша родина. Я здесь родился, и мне уже за 50. А есть молодые люди в нашем бюро, которые рождены в Калининграде. Для них это не вопрос: это наши камни!

Сам по себе замок — не настолько сложное техническое сооружение. Мы консультируемся и с поляками, и с немцами, и швейцарцами. Это несложная техническая задача. Скорее, сложно, как этот замок финансово на плаву держать. Как он должен [функционировать], как некий объект, который должен приносить прибыль. Он должен зарабатывать. В конкурсном задании в западном крыле предполагалась музейная функция. Мы сумели туда впихнуть универсальный зал на 1 200 мест. Потом его переделывали и решили вернуться к своим первоначальным идеям. Другими словами, чем больше замок, тем более он экономически устойчив. Чем больше у него площадь, чем больше западное крыло, тем больше в нём можно сделать. И вот этот аргумент, который у конкурентов был сделан, что давайте массу пространств, стены ему новые придумаем, стеклянные потолки и так далее… Замок должен остаться в своей массе.

Мы отказались от Дома Советов. Я говорю совершенно спокойно, что Дом Советов надо снести. Я много думал и модернизировал Дом Советов. Аргументы против, что это шедевр архитектуры должен остаться потомкам: «Зачем ты говоришь, что замок зря снесли, а сам сносишь Дом Советов?» Оставить его в том виде, в каком он сейчас есть, нежилым, совершенно невозможно. Пройдёт ещё 20 лет, и он кого-то там задавит и потихоньку начнёт разваливаться. Вопрос в том, почему его нельзя модернизировать. Все специалисты, которые туда приходили, сказали, что Дом Советов сейчас — это просто стоимость участка земли под ним. С обременением разбора его. Ни один инвестор не сказал, что его стоит воссоздавать. Они реально считают деньги. Там, конечно, есть довольно плохо пахнущая схема собственников. Часть из них с фамилиями, которые в городе известны. Ну не смогли они сделать. У них был такой контракт заключён, что пока в Доме Советов жизни нет, за него не платят налоги. Как только там зажигается хоть одна лампочка, они начинают платить. Дом Советов должен быть закончен либо в том совершенстве, в каком он был задуман (практика говорит, что это невозможно), или мы его не берём в расчёт вообще. По-моему, было всего 4 группы, которые решили Дом Советов убрать.
Над замком мы сделали большой флаг, чтобы никто не сомневался, что это наш замок. Этот замок будет сделан нашими людьми (может, при помощи поляков). Но это будет наш замок. Замок, который сделала Россия. На российской земле. Российскими руками. Российскими деньгами. Сейчас я это могу смело сказать: основной капитал, который набран на этот замок, — это российские деньги. Это наш замок!

В альтернативе [нашему проекту Королевского замка] то, что предлагается оно, выражаясь сухой терминологией, не даёт ответов [на вопрос], какое будет развитие близлежащих территорий той части замка, которая, похоже, всё-таки будет восстановлена. Это город-мечта. О том, что наше бюро реально мечтает сделать. То, что у нас совершенно искренне и от души рисовалось. Всё от нас зависит. Сам факт появления этого проекта в обсуждениях... Конечно, наше бюро поработало, и поляки нам помогли с этим делом. В альтернативе ему сейчас есть проекты, которые не имеют такого развития, как у нас. Судя по тому, что сейчас я слышу от «сильных мира сего», от официального нашего настроения, они в этом всём увидели проект, который им интересней исключительно из соображений экономии. Сейчас об этом очень жёстко заговорили: «Да вот же проект есть. Вот этот пустырь, его можно застраивать. Можно из него сделать чудо экономической рентабельности». Теперь надо найти в себе силы и удержаться в каких-то здравых регламентах. «Наш российский Кёнигсберг» — я это спокойно говорю. Никаких реваншистских мыслей у меня нет. Это всё равно, что порядок в своём доме навести. Таким город будет или городом, где будут реализованы самые «смелые» проекты типа Сельма, район «Восточный». Поверьте мне, так и будет, если мы не найдём каких-то аргументов. Это сложная задача, это непростая задача.

Текст: Алексей Щёголев
Фото: tuwangste.ru