Нынешний председатель регионального клуба краеведов Алексей Губин приехал в Калининград во второй половине 1950-х годов. В Калининграде он увлекся фотографией и даже стал одним из основателей местного фотоклуба. Ближе к перестройке Алексей Губин заинтересовался историей города. В соавторстве с Виктором Строкиным Алексей Губин выпустил книгу «Очерки истории Кёнигсберга» — одно из первых русскоязычных изданий, посвященных прошлому старого города. После этого в 1990-е годы в Калининграде началось повальное увлечение историей бывшего немецкого города. В рамках проекта «Город и его люди» председатель клуба краеведов рассказал Афише RUGRAD.EU о том, как советская власть боролась с немецким наследием с помощью кустиков, что нужно сделать с Домом Советов, чтобы он приносил пользу, и откуда берутся теории о «ползучей германизации».

«Я приехал и вижу город-развалину»

В Калининград я приехал из Подмосковья в 1955 году. Я закончил в Москве экономический институт, немножко поработал в Ленинградской области. Но там климат плохой, да и сам городишко был не очень хороший. И я решил оттуда перебраться. Ткнул пальцем и попал в Калининград. Он все-таки ближе, чем в Магадан тащиться.

Я приехал и вижу город-развалину. Точнее, города не вижу, а вижу только развалины. Еду от вокзала к гостинице «Москва», и трамвай как бы в ущелье входит между развалинами. Я так немножко перепугался. Думаю: «Бог ты мой, куда ж я приехал?»



О городе я знал немножко. Знал, что это бывший Кёнигсберг (в Советской энциклопедии прочитал). Думаю: «Ну, Кёнигсберг — приличный город все-таки». А тут сплошные развалины. Приехали с женой в гостиницу. Пошел [посмотреть]: «Да нет. Не везде развалины. Особняки, дома... Не так уж всё и страшно».

«Как писать, если в архив меня не пускают?»

Так я в Калининграде и остался. Историей [в те времена] не занимался: не до того было. Работал я в системе строительства: бухгалтером, экономистом. В последнее время работал на домостроительном комбинате главным бухгалтером. Крупное предприятие по тем временам. Оно строило панельные дома, микрорайоны (ул. Интернациональная, к примеру). Когда время было, немножко занимался фотографией. Даже достиг каких-то определенных успехов. Но это досуг.

А историей я стал заниматься ближе к пенсии, в 1980-е годы. Думаю, а чего я на пенсии буду делать? Работа осточертела. Сидеть на лавочке и глядеть на проходящих людей — скучно. А напишу-ка я чисто для себя историю Кёнигсберга. Живу в городе и не знаю ничего, что там было. И я поставил такую цель. А когда какую-то цель перед собой ставишь, то при определенном желании ее можно достигнуть.

Но как писать? Меня никуда не пускают. В архив не пускают. Я должен сказать большое спасибо областной библиотеке. У них каким-то чудом остались немецкие книги. Не по истории, но всякие справочники и энциклопедии. В них довольно подробно описывалась история Кёнигсберга, Восточной Пруссии. Я оттуда по крупицам, по частицам выбирал.

Когда я в это дело влез, то начал ездить по области и фотографировать всякие штучки. Постоянно попадал во всякие истории. Бдительные граждане [не раз говорили]: «Ну что он фотографирует?» А я там по свалкам где-то... Ну, думаю, надо какую-то «крышу». И наткнулся на общество охраны памятников культуры. Очень советское общество. Они охраняли [и следили] за могилами советских воинов. Но несколько объектов они были вынуждены включить [под свою охрану]: например, памятник в Багратионовске в честь битвы под Прейсиш-Эйлау, несколько старинных церквей. Там нашлись люди, которые и до меня этим делом занимались. Начал образовываться круг.



Когда я занимался фотографией, то зашел как-то навестить фотографа Федю Иванова, работавшего в «Калининградской правде». Он так с предосторожностями дверь закрыл (как будто пленку проявляет, никого не пускает) и достает переснятую карту Кёнигсберга 1938 года. «Вот, возьми, посмотришь и потом отдашь». Но я ему так и не отдал (она ему и не нужна была). Я ее дома посмотрел: ничего не понимаю, город совершенно другой. Ну так она у меня и завалялась. А когда я начал историей заниматься, то я ее вытащил и начал под лупой изучать. Думаю, с чего вообще начинать? Ну, какие-то капитальные строения должны были остаться: церкви, гимназии, еще что-то. Я всё это изучаю, а потом выхожу на место.

«Стали строить социалистический Калининград»

Мне тогда думалось, что когда начнется восстановление, то все-таки будут восстанавливать [город], придерживаясь старой концепции. Начнут восстанавливать немецкие здания. Однако появилась концепция совершенно другая. Всё это — под бульдозер. [Начали] сносить зачастую добротные здания. Может быть, большую часть и надо было снести, потому что строения [были] ветхие. Во всяком случае, концепция пошла другая: стали строить социалистический Калининград.

[Полностью вытеснить старый город] не получается до сих пор. Всё время то с одного бока, то с другого бока этот Кёнигсберг начинает [вылезать]. Не знаю, анекдот это или правда, но когда первый секретарь обкома Коновалов ходил пешком от дома до обкома партии и видел люки с немецкими названиями, то его это бесило. На его пути эти немецкие люки выковыривали и заменяли нашими, неуклюжими. Не знаю, насколько это правда.

Когда я приехал, то в районе ул. Кутузова и Тельмана у каждого домика сохранялась оригинальная оградка: каждый домик — [вокруг] какой-то садик. Потом кому-то в голову пришло: что это такое, решетки какие-то? Всё это снесли, посадим вот эти кустики, которые цветут беленьким, и будет красиво. А оградки были около палисадников. [После посадки кустиков] все стали ходить напрямую, всё протоптали, все дворы стали затоптаны, и уже этим Кёнигсберг чуть-чуть уничтожили.

Я потом искал-искал, думал, что какое-то постановление было. Познакомился с начальником треста зеленого хозяйства. «Чье это было распоряжение, что это ломать [нужно]?» Он говорит: «Не знаю... Но нам уже дали наряды сажать эти кустики».

«Ухнуло, грохнуло — и взорвали Королевский замок»

Я застал Королевский замок. Башня была взорвана, а западная часть оставалась. Мы лазили по нему. Он производил внушительное впечатление. Я тогда работал в СМУ-4. Эта организация как раз стала главным подрядчиком строительства Дома Советов. Чтобы строить Дом Советов, нужно было всё это снести, мусор вывезти... Мы занимались этим делом. Ну а там что? Ухнуло, грохнуло — и взорвали.

Пытались против этого протестовать. Некоторая общественность думала, что что-то поможет, в Москву ездила. Мой соавтор [по книге «Очерки истории Кёнигсберга»] Строкин ездил в министерство культуры. Ну а там чиновники: «Ну, мы разберемся, мы посмотрим», — когда уже политическое решение было принято.

Конечно, это политическое решение. Некоторых особо активных журналистов, которые начали собирать петиции, просто перестали публиковать в местной прессе. Они разъехались кто куда, а вернулись назад уже после перестройки. Слава богу, времена не сталинские [уже были]. В тюрьму за инакомыслие не сажали.



Развалины эти смотрелись интересно. Надо было их законсервировать, потому что не было тогда денег что-то делать. Я бы их законсервировал, и, может быть, сейчас бы они стояли как обломок старого [города].

Нужно восстанавливать Королевский замок или нет? Тут нужно политическое решение. Это первое. Второе — если у какого-то чудака нашлись бы деньги на это дело, то можно было и восстановить. Это, конечно, был бы «камуфляж». Но такое во многих странах было. В Польше некоторые замки были разрушены. Но поляки их восстановили. Выдается это за истинное. А кто там будет разбираться?

«Рушить всё, что в советское время построено? Это тоже бессмысленно»

Дом Советов надо оставить и даже немножко изменить верхнюю надстройку. Он изначально был так запроектирован: там еще этажа 4 вверх [было]. Хотели установить там что-то типа маяка. Я бы сейчас так же сделал: немного бы увеличил. Можно было бы там маяк установить — пускай светит. Если вам когда-то приходилось по каналу из Балтийска плыть в Калининград, то он уже где-то за десяток километров виден.

У некоторых с советским периодом связаны болезненные воспоминания? И чего ж мы должны рушить всё, что построено в советское время? Это тоже бессмысленно.



Город не стал туристическим центром для туристов со всей России, потому что немецкое (основное и явное) вытравили. И чего показывать? Зоопарк? Собор. Иногда особо интересующихся можно было провести по ул. Кутузова: «Вот, смотрите, немецкие особняки. Фашисты жили».

Другое дело — область. Она какое-то время сохраняла туристическую привлекательность, когда замки были в руинах, но что-то там делалось. А сейчас не поймешь: вроде дела никому нет, но почему-то передали замки православной церкви, хотя православная церковь не имеет к ним отношения. Ну передали, а они православной церкви, насколько я понимаю, нужны номинально — чтобы не было тут культа тевтонских настроений. РПЦ с ними тоже не знает, что делать.

«Обыватели думали: «Приедут немцы, а нас — в Сибирь»

Когда я начал заниматься историей, то это уже было не опасно. Оно и до этого было не опасно, просто было нежелательно. Не в том смысле: «Вот, чем ты занимаешься?» Но что, заниматься этим просто так? Делать публикации было негде: ни одна газета ничего бы не приняла. А тут 1985 год, перестройка немножко это дело прочистила. «Калининградская правда», «Калининградский комсомолец» стали публиковать исторические материалы, и я туда влез.

В 1990-е был взрыв общественного интереса [к истории]. Возник бешеный интерес, общество воспрянуло ото сна. Почему поднялся интерес? Потому что [до этого] об этом никто не знал. Ну жили и жили... А потом человек узнает, что живет на ул. Комсомольской, которая бывшая Луизеналлее. Почему она Луизеналлее? А мы-то уже поднаторели и рассказываем, что это была королева.

Бытовой интерес: «Я живу в этом доме, откуда он взялся» — такое тоже было. Многие начинали спрашивать: «А что было в этом доме? А что в этом здании?»

Где-то в 1990–1991 году я стал инициатором создания клуба краеведов. Сначала это был небольшой коллектив: человек 10–15. Потом он стал постепенно расширяться и до сих пор существует. Архив немного приоткрылся. Разрешили рассекретить немецкие архивы, университет. Хотя чего секретного? Немецкий университет — кому он нужен? Но всё это было засекречено.



Ведь всегда было так: серьезная музыка, эстрадная музыка, кабацкая музыка. Серьезная литература и беллетристика. На этой волне интереса к истории Сергей Трифонов (ведущий передачи «Лаборатория «Кёнигсберг-13». — Прим. ред.) стал выискивать всякую чертовщину. Это не имеет ничего общего с действительностью, но при этом привлекает, потому что Трифонов обращал внимание на какие-то объекты и строения. Людям-то интересно: они же не понимают, где правда, а где — ложь. Оно и сейчас идет.

До сих пор обсуждают тему того, что Рюрик пришел из Пруссии. Что это за чушь собачья, извините меня?! Неудобно так выражаться, когда уже худо-бедно исследовано появление варягов на Руси, в том числе и Рюрика. Провели генетическое исследование и определили, сколько там процентов... Чистый скандинав и немножко финн!

Это наш уважаемый и большой ученый Ломоносов высказался, что, мол, пруссы — это те же славяне. Потом товарищу Сталину перевели цитату из Маркса о том, что пруссы — это славянское племя. А потом нашли место, откуда это взято. У Карла Маркса там оказалось немножко не так... И пошло-поехало: раз пруссы — славяне, то получается, что Рюрик — славянин. Тогда никакие это не пришельцы — варяги, норманны и прочие, — а наши призвали его на царство: «Сосед, ты наш?» Конечно, это манипуляции. Признай, что он на 100 % варяг, и шведы скажут: «Вы, значит, наши!»

Да, это какие-то игры... Каким-то слоям и группировкам нужно не то, чтобы выдвинуться, но чтобы [их] имя было на слуху. Чего-то надо придумать. Это личный пиар. Тем более, это такой квасной патриотизм, не имеющий ничего общего с настоящим, истинным патриотизмом.

Нынешний народ уже не пугается. Было время, когда область открыли. Стали приезжать немцы, искали свои дома. Некоторые обыватели думали: «Вот, они приедут, раскупят, а нас потом в Сибирь. Куда мы денемся. Как мы их когда-то, так и они нас!» Ну не волнуйтесь, ну приехал, ну нашел дом. Причем это приезжали «ностальгические» немцы. Молодому поколению это как-то не очень было [интересно]. Никаких реваншистских настроений у них не было.

Я думаю, что современное общество настроено так, что Россия Калининградскую область не бросит и не кинет. Позиция власти стабилизировалась. Тогда после перестройки [чувствовалась] неуверенность: то Ельцин парламент расстреливает, то парламент Ельцина отстраняет. Черт его знает, что там будет в этой Москве... А сейчас уже всё ясно.

Истории про «ползучую германизацию» — это какой-то пиар определенных слоев общества. Или, может, они искренне так понимают. Нам [краеведам] это как бы всё равно. Чего [этим теориям] нам мешать? Думаю, что не дойдет до такого, что каждого, кто историей Кёнигсберга увлекается, объявят работающим на врага. Но в жизни всякое бывает.

Сейчас можно свободно высказываться. Никаких официальных запретов нет. Я смотрю, что газеты публикуют исторические материалы. Просто уже писать нечего. Всё написано.



Хотелось бы думать, что это всё не окончится охотой на ведьм. Хотя бывают такие зигзаги истории, когда всё хорошо-хорошо, а потом вдруг раз и не очень. Политическая обстановка, международная обстановка — всё это влияет. Но пока обыватель не очень недоволен... С визами хуже стало, пятое-десятое, но те, кто ездил, в Литву и Польшу продолжают ездить. Краеведы ездят по польским замкам, а обыватель — за продуктами. Пока я трагедии не вижу.

Обывателю не очень важно знать историю места, где он живет. Я жил в Калининграде, работал, карьеру делал. Мне тогда не очень важно было, что там происходило в Кёнигсберге, кто такая королева Луиза. А герцога Альбрехта вообще слыхом не слыхивал. А тут, значит, памятники ему... Ну, Канта немножко знал, что идеалист был такой и философ. Обывателю нужно, чтобы был хлеб насущный, работа и приличная зарплата. Да и пенсию чтобы платили приличную.

Текст: Алексей Щеголев
Фото: RUGRAD.EU