На «Интеллектуальном пикнике» Тесля рассказал, почему в современном мире фактически отсутствует запрос на любую идеологию и как «большая тройка» политических доктрин — социализм, либерализм и консерватизм, долго властвовавшая над человеческими умами после Великой французской буржуазной революции, — фактически оказалась не у дел.

Впрочем, кандидат философских наук рассказывал не только о том, что случилось с идеологией в мире постмодерна. В лекцию он вместил также рассуждения о свободе и разнице ее понимания в античные времена и в ХIХ–XX вв.





Бенжамен Констан (политический деятель и публицист времен французской революции. — Прим. ред.) очень просто и очень красиво формулирует либеральную программу. Он говорит о том, что есть «свобода древних» и «свобода новых». Мы очень путаемся сейчас, когда говорим слово «свобода», и продолжаем путаться. Когда древний грек говорил, что он свободен, он явно имел в виду что-то другое, чем когда Кипелов в микрофон орет: «Я свободен, словно птица в небесах».

Каким образом этот спартанец, который постоянно находится под [чьим-то] приглядом... Но спартанцы, на взгляд греков, являются чуть ли не самыми свободными людьми Греции. Бенжамен Констан говорил, что «свобода древних» — это свобода политического сообщества. Мы свободны в том смысле, что не зависим от другой воли: мы не колония, не протекторат. И в этом смысле спартанцы свободны, афиняне — свободны, а какие-то другие полисы, которые контролируются Спартой, не свободны. А вот «свобода новых» — это свобода не публичная, это свобода частной жизни. То есть я свободен, что в правовых рамках я могу делать так, как мне заблагорассудится. И никто не может вмешиваться в мое усмотрение. Это не его дело.

Одна из проблем революционных представлений, особенно в 70–80 е годы [ХIХ века], — это когда все говорят о революции, но важно понимать, как они себе ее представляют. Когда какой-нибудь московский интеллектуал рассуждает о революции, то он представляет себе свободу на баррикадах, создание социалистического строя или принятие конституции, но булочная будет работать. Вот это очень важно: булочная будет работать, трамвай будет ходить, водопровод будет работать. Но, может, день не поработает именно в тот день, когда баррикаду соорудят. Потом революция совершилась, мы победили и окей. Когда вдруг оказывается, что революция — это совсем иное... Само собой разумеющаяся вещь, что ты можешь вызвать водопроводчика. А [теперь] ты его больше не можешь вызвать. У тебя были способы заработка, самые разные. Ты понимал, что если одно не сработает, сработает другое. А тут оказывается, что все твои социальные навыки ничего не значат. Потому что вся социальная реальность вдруг поменялась.

Эта «хрупкость» приводит к разным вариантам консерватизма, у которого один базовый лозунг существует — «не навреди». Социальная жизнь, правовая жизнь устроена очень сложно. И ты вообще не понимаешь, как и что с чем связано. Поэтому если ты точно не знаешь, как принимают определенные действия, — не делай, не меняй. Работает — не чини. Люди друг друга не убивают? Давайте по возможности постараемся сохранить социальный порядок.

Социализм связан и с либерализмом, и с консерватизмом. Крепостное право можно рассмотреть как систему социального обеспечения. Разумеется, вас могут выпороть на конюшне, но в голодный год помещик обязан вас кормить. Понятно, что если у вас нет проблем с пропитанием, вас волнует, что помещик будет вас пороть. А вот если [есть] проблема голодной смерти, вы начинаете гораздо более мягко начинаете смотреть, что в случае чего вас и выпорют. Главное, чтобы от голода не подохнуть.

Идеология — это дорого, сложно и затратно. Если вы собираетесь строить идеологию, то вы должны строить инфраструктуру. Это дорого: школы, обучение и так далее. Если я скажу, что я хочу идеологию, [то ответ будет]: «Окей, мой командир. Лет через 35 идеология возможна будет...» В ельцинские времена была такая постоянная игра: время от времени кто-нибудь возникал и начинал говорить о том, что нам нужна национальная идея, давайте создадим государственную комиссию по выработке русской идеи. Это смешно не потому, что такого захода быть не может. Почему нет? Главное здесь другое: дело не в современности, не в непопадании в ритм происходящих перемен... Идеология связывает обе стороны. Она связывает и того, кто индоктринируется ею, и того, кто вроде бы является бенефициаром.

В этом смысле власть, принимая идеологию, берет на себя очень большие обязательства. Она очень сильно ограничивает свободу собственного маневра. Она внезапно оказывается несущей обязательства перед теми, кто является идеологически окормляемыми. Здесь не получится игра в одни ворота. Это не особенно выгодно.




Кандидат социологических наук Александр Щекотуров читал лекции о социальных сетях. Точнее, о том, какие скрытые культурные коды можно разглядеть в интерфейсах двух крупнейших сетей «ВКонтакте» и Facebook. Среди российских пользователей первая традиционно считается более популярной (этот тезис применим и к аудитории «Интеллектуального пикника»). Щекотуров рассказывал, что дело тут не только в интерфейсе (который некоторым пользователям кажется более удобным), но и в самом подходе к российской аудитории. Facebook предлагает своим пользователям гораздо больше вариаций для самоопределения (если «ВКонтакте» достаточно консервативно подходит к вопросам пола, то английская версия Facebook оставляет своей аудитории гораздо больший простор для фантазии, оперируя понятием не пола, а гендера). Консервативный подход «ВКонтакте», по мнению лектора, гораздо более понятен российской части аудитории. Подход российской социальной сети выступающий назвал в результате «гетеросексуальной матрицей».



Что касается пола, то социальная сеть «ВКонтакте» предлагает нам лишь две категории. Вы должны определить себя либо как мужчина, либо как женщина. Третьего пола «ВКонтакте» не дано. Более того, категория пола становится сразу же невидимой. Она исчезает сразу после того, как мы сохраняем наши настройки.

Как так получилось? Мы привыкли определять пол человека по его внешнему виду, нам не составит труда отделить мужчину от женщины. Наши гендеризированные имена и фамилии в русском языке помогают нам определить пол человека. Я считаю, что точно так же размышляет и разработчик социальной сети «ВКонтакте». Потому что, согласитесь, зачем указывать эту категорию, если мы вполне можем обойтись без нее? Категория пола, сексуальной ориентации становится для нас невидимой, потому что мы привыкли жить в гетеронормативных стандартах. Мальчикам должны нравиться девочки, а девочкам — мальчики. Все с этим согласны и зачем же это выносить в социальную сеть?

Такой гетеронормативный стандарт я называю «гетеросексуальной матрицей «ВКонтакте»». Все мы, получается, живем в матрице. Социальная сеть «ВКонтакте» — это матрица, которая вынуждает нас смотреть на жизнь в таком гетеронормативном стандарте.

В Facebook есть такая опция, как места, где вы жили. Для Facebook почему-то очень важно продемонстрировать те города, в которых вы останавливались. Такое чувство, что пользователи Facebook являются более мобильными. Не бросается ли вам в глаза, что в «ВКонтакте» является публичной такая странная опция, как военная служба? К чему бы это? Такое ощущение, что все пользователи «ВКонтакте» должны пройти службу в армии.

«ВКонтакте» (и частично русский Facebook) отражает традиционный канон, который строится на простых правилах и традиционных социоструктурных и нормативных определениях. В то время как Facebook отличается разнообразием. Facebook и «ВКонтакте» по-разному предлагают нам форматировать и создавать виртуальную самопрезентацию, которая соответствует культурным нормам того общества, где эта социальная сеть хочет получить широкое признание.

 



Кандидат филологических наук Алексей Черняков рассказывал, как технологии поменяли коммуникации между людьми. От пресловутых эмодзи в сообщениях до того, как мутирует под натиском прогресса человеческая речь (например, слово «услышимся», предположительно запущенное в оборот диджеями с радиостанций). По его версии, современный мир потребительства диктует людям, каким должно быть их общение.




Внезапное возникшее в языке слово «услышимся» на самом деле чистый результат влияния технологий на наше языковое мышление. Оно не просто так возникло. За ним стоят определенные когнитивные механизмы.

Первой точкой такого влияния надо считать 7 марта 1876 года, когда Александр Белл получил патент на изобретение телефона, а потом понеслось. Понеслось уже в ХХ веке: 1973 год — прототип сотового телефона, в 1965 году (чуть раньше) изобретена электронная почта, в 1984 зафиксирован стандарт СМС, а дальше это мессенджеры. Вроде бы просто новые технологии, которые позволяют нам сделать общение более удобным. Но на самом деле нет.

С появлением мобильного телефона в речи прекратило быть абсурдной первая фраза: «Ты сейчас где?» Если бы в телефонном разговоре в 1986 году первой фразой была «Ты сейчас где?», наверное, можно было бы подумать, что собеседник несколько не в своем уме. Где? В коридоре у телефона.

Мессенджеры вообще порушили все границы. [Российский лингвист Максим] Кронгауз говорит, что в интернет-языке наблюдаются очень специфические вещи: идет формирование так называемой «промежуточной» формы языка, которая находится между устной и письменной речью. Ни то, ни другое.



Наше существование в мире консюмеризма, в мире потребительства в том числе, находит отражение и в том, как нас этот мир заставляет коммуницировать. Мир буквально говорит нам: «Одного языка тебе мало. Возьми еще вот этот. Сделай сначала смайлик из двоеточия и скобки! А потом мы тебе еще картиночку дадим, она красивее, правда? Давай мы тебе к этой картиночке еще десяток дадим, придумай, что с ними сделать».

А потом мир говорит нам: «Ты уже картинками наигрался, давай мы тебе голосовые сообщения дадим?» Тоже интересно: вроде бы устное, а вроде и «эсэмэска». А вроде и не «эсэмэска». Получается, что этот технологический мир постоянно заставляет нас принимать всё новые и новые правила игры, подсовывая нам что-то разное, что мы и должны изучать.


* Материал опубликован в рамках информационного партнерства.