«Мама, мы все тяжело больны»
30 сентября 2016
Первой премьерой в новом сезоне постановок Калининградского драматического театра стал спектакль «Мнимый больной» по Мольеру. Режиссёром-постановщиком выступил москвич Никита Гриншпун. Афиша RUGRAD.EU отправилась на финальный прогон спектакля и выяснила, как французскую сатиру XVII века можно поставить в декорациях современных телешоу.
На сцене происходит нечто, напоминающее броуновское движение: по диагонали туда-сюда носятся женщины с ведрами и тазами. Компанию им составляет бутафорский китаец в длинном красном балдахине и наклеенными бородой и усами. Ключевого персонажа всей пьесы, господина Аргана — плаксивого домашнего диктатора (которым легко манипулировать) с плохо скрываемыми мазохистскими наклонностями и по-старчески сморщенным лицом — поднимают с кровати, усаживают в инвалидную коляску (историческая достоверность — это совсем не то, за что цепляется Гриншпун) и куда-то везут. Абсурд, хаос, танцы: оркестр в медицинских халатах выдаёт с верхнего яруса сцены нечто печальное, аптекарь под баян ревёт песню а-ля Том Уэйтс, но про «изгнание желчи». У его напарника из-за спины выглядывает огромная пластиковая бутылка на манер огнемётных расчетов времён Второй мировой. Персонажи активно спорят, сколько же денег должен докторам хозяин дома: 30 су или всё-таки только 10.
Тем не менее опереточный китч не должен сбивать с толку. У Гриншпуна мольеровский сюжет не подвергся радикальным мутациям. Есть некое французское семейство. Его глава — стареющий Арган — одержим параноидальными страхами за собственное драгоценное здоровье. В результате семейство обзаводится добрым десятком докторов-приживал и шарлатанов (есть даже шаман, который бьёт в бубен), вытягивающих из семейного бюджета всё, что можно. Аргана, к его удовольствию, пичкают пилюлями, устраивают промывания и запрещают ходить без палки. Арган женат вторым браком на Белине — женщине со скучающим лицом. В какой-то момент спектакля она решительным жестом скидывает с себя чёрную юбку (под ней обнаруживаются чулки и игривые панталоны) и пристаёт к мужу с клизмой в руке, предлагая сделать «клистирчик».
Есть у Аргана две дочки. Старшая, Анжелика, проводит начало спектакля, корчась в томных позах, лежа на лестнице и болтая ногами. Так девушка «изнывает от любви». Но у отца свои планы на личную жизнь старшей дочери: он мечтает выдать её за сына доктора Диафуаруса. Молодой человек тоже должен стать врачом, но пока он гораздо лучше танцует, чем ставит диагнозы. Диафуарус будет щупать пульс в области пятки и стыдливо заикаться о больной селезёнке. Арган считает, что брак будет выгодным, поскольку в семье будет свой врач, и он сможет существенно сэкономить на медицинских услугах. Анжелика пытается активно сопротивляться замужеству, ведь у неё уже есть возлюбленный. Когда нежеланный бойфренд полезет целоваться, она неожиданно продемонстрирует незаурядные навыки вольной борьбы. Вторая дочь Луизон появится в спектакле только эпизодически, но её образ у Гриншпуна получился колоритным: широкая в плечах девица, таскающая за ноги пластмассовую куклу. В её речи сквозь язык Мольера пробивается сленг сегодняшней пролетарской молодёжи.
Гриншпун не стал посягать на святое и менять сюжет. Тем не менее, спокойно идти по протоптанной уже однажды Мольером дорожке ему скучно. «Мнимый больной» в исполнении труппы Драмтеатра обрастает какими-то несуществующими подробностями и мизансценами, которые, хоть и не меняют канву, но могут удивить зрительный зал. К примеру, Арган сидит перед экраном телевизора и смотрит по Первому каналу передачу «На здоровье» с Еленой Малышевой. «Геморрой», — громко говорит голос из телевизора, и атмосфера Франции XVII века рушится напрочь.
В своём алкогольно-галлюциногенном сне Арган вместе с братом ловит рыбу в собственной спальне прямо с застеленных коек, а компанию им составляют медведь и Антон Павлович Чехов. Герои уже с трудом ворочают языками, но у них хватает пороху, чтобы подискутировать о Мольере. Консервативно настроенный Арган нападает на драматурга, который подарил ему жизнь, за шуточку про медицину, а более прогрессивный брат оправдывает: «Он не высмеивает докторов. Он показывает смешные стороны медицины». Но Арган непреклонен в своём неприятии любой попытки бунтарства и говорит, что если бы Мольер обратился к врачам, то он бы «оставил его подыхать». Медведь и Чехов задумчиво молчат. Потом герои будут жечь костер (что характерно, тоже в спальне) и петь что-то наподобие фронтовых песен под гитару, про раны, которые надо бинтовать именно «русской лесною дорогой». Это важная сцена для постановки Гриншпуна: Арган почти спасается из собственноручно возведённого царства страха и клистиров, а герои (не без помощи медведя) выкидывают из дома визжащего аптекаря. С одной стороны, режиссёр показывает себя верным солдатом постмодернизма и приверженцем современного подхода к театру. С другой — если в зале окажется свой Арган-консерватор, который до последней буквочки будет сверять происходящее на сцене с оригиналом, вряд ли он найдёт тут что-то обидное.
Если бы Никита Гриншпун делал из «Мнимого больного» не спектакль, а кино, то критики бы, конечно, писали, что это «фильм-аттракцион», где зрителя ни на минуту не оставят в покое, а будут постоянно дергать каким-то новым развлечением, отступлением от сюжета, мизансценой или на худой конец новыми трелями ансамбля в белых халатах. Этот посыл заметен и по эффектным костюмам и декорациям. Спектакль в некоторых местах вообще напоминает телешоу, которое по непонятным причинам вдруг решили перетащить на театральную сцену. Апогей абсурда достигается в момент, когда актерам уже пора выходить на прощальный поклон (даже чисто техническую сцену Гриншпун решил поставить с московским размахом).
На протяжении всего фильма режиссёр идет по тонкому мостику между желанием быть актуальным, смешным и современным («современным» — в том контексте, какой может себе позволить областной Драмтеатр) и гипотетической возможностью свалится в кичливую пошлость, где обязательны сальные шутки и закадровый смех, записанный заранее на магнитофоны. Как кажется, этот нелёгкий путь Никите Гриншпуну удаётся пройти без видимых потерь, и вряд ли резиденты Comedy Club и команды КВН найдут повод подать в суд на московского режиссёра за плагиат.
Текст: Алексей Щеголев
Фото:Юлия Власова
На сцене происходит нечто, напоминающее броуновское движение: по диагонали туда-сюда носятся женщины с ведрами и тазами. Компанию им составляет бутафорский китаец в длинном красном балдахине и наклеенными бородой и усами. Ключевого персонажа всей пьесы, господина Аргана — плаксивого домашнего диктатора (которым легко манипулировать) с плохо скрываемыми мазохистскими наклонностями и по-старчески сморщенным лицом — поднимают с кровати, усаживают в инвалидную коляску (историческая достоверность — это совсем не то, за что цепляется Гриншпун) и куда-то везут. Абсурд, хаос, танцы: оркестр в медицинских халатах выдаёт с верхнего яруса сцены нечто печальное, аптекарь под баян ревёт песню а-ля Том Уэйтс, но про «изгнание желчи». У его напарника из-за спины выглядывает огромная пластиковая бутылка на манер огнемётных расчетов времён Второй мировой. Персонажи активно спорят, сколько же денег должен докторам хозяин дома: 30 су или всё-таки только 10.
Тем не менее опереточный китч не должен сбивать с толку. У Гриншпуна мольеровский сюжет не подвергся радикальным мутациям. Есть некое французское семейство. Его глава — стареющий Арган — одержим параноидальными страхами за собственное драгоценное здоровье. В результате семейство обзаводится добрым десятком докторов-приживал и шарлатанов (есть даже шаман, который бьёт в бубен), вытягивающих из семейного бюджета всё, что можно. Аргана, к его удовольствию, пичкают пилюлями, устраивают промывания и запрещают ходить без палки. Арган женат вторым браком на Белине — женщине со скучающим лицом. В какой-то момент спектакля она решительным жестом скидывает с себя чёрную юбку (под ней обнаруживаются чулки и игривые панталоны) и пристаёт к мужу с клизмой в руке, предлагая сделать «клистирчик».
Есть у Аргана две дочки. Старшая, Анжелика, проводит начало спектакля, корчась в томных позах, лежа на лестнице и болтая ногами. Так девушка «изнывает от любви». Но у отца свои планы на личную жизнь старшей дочери: он мечтает выдать её за сына доктора Диафуаруса. Молодой человек тоже должен стать врачом, но пока он гораздо лучше танцует, чем ставит диагнозы. Диафуарус будет щупать пульс в области пятки и стыдливо заикаться о больной селезёнке. Арган считает, что брак будет выгодным, поскольку в семье будет свой врач, и он сможет существенно сэкономить на медицинских услугах. Анжелика пытается активно сопротивляться замужеству, ведь у неё уже есть возлюбленный. Когда нежеланный бойфренд полезет целоваться, она неожиданно продемонстрирует незаурядные навыки вольной борьбы. Вторая дочь Луизон появится в спектакле только эпизодически, но её образ у Гриншпуна получился колоритным: широкая в плечах девица, таскающая за ноги пластмассовую куклу. В её речи сквозь язык Мольера пробивается сленг сегодняшней пролетарской молодёжи.
Гриншпун не стал посягать на святое и менять сюжет. Тем не менее, спокойно идти по протоптанной уже однажды Мольером дорожке ему скучно. «Мнимый больной» в исполнении труппы Драмтеатра обрастает какими-то несуществующими подробностями и мизансценами, которые, хоть и не меняют канву, но могут удивить зрительный зал. К примеру, Арган сидит перед экраном телевизора и смотрит по Первому каналу передачу «На здоровье» с Еленой Малышевой. «Геморрой», — громко говорит голос из телевизора, и атмосфера Франции XVII века рушится напрочь.
В своём алкогольно-галлюциногенном сне Арган вместе с братом ловит рыбу в собственной спальне прямо с застеленных коек, а компанию им составляют медведь и Антон Павлович Чехов. Герои уже с трудом ворочают языками, но у них хватает пороху, чтобы подискутировать о Мольере. Консервативно настроенный Арган нападает на драматурга, который подарил ему жизнь, за шуточку про медицину, а более прогрессивный брат оправдывает: «Он не высмеивает докторов. Он показывает смешные стороны медицины». Но Арган непреклонен в своём неприятии любой попытки бунтарства и говорит, что если бы Мольер обратился к врачам, то он бы «оставил его подыхать». Медведь и Чехов задумчиво молчат. Потом герои будут жечь костер (что характерно, тоже в спальне) и петь что-то наподобие фронтовых песен под гитару, про раны, которые надо бинтовать именно «русской лесною дорогой». Это важная сцена для постановки Гриншпуна: Арган почти спасается из собственноручно возведённого царства страха и клистиров, а герои (не без помощи медведя) выкидывают из дома визжащего аптекаря. С одной стороны, режиссёр показывает себя верным солдатом постмодернизма и приверженцем современного подхода к театру. С другой — если в зале окажется свой Арган-консерватор, который до последней буквочки будет сверять происходящее на сцене с оригиналом, вряд ли он найдёт тут что-то обидное.
Если бы Никита Гриншпун делал из «Мнимого больного» не спектакль, а кино, то критики бы, конечно, писали, что это «фильм-аттракцион», где зрителя ни на минуту не оставят в покое, а будут постоянно дергать каким-то новым развлечением, отступлением от сюжета, мизансценой или на худой конец новыми трелями ансамбля в белых халатах. Этот посыл заметен и по эффектным костюмам и декорациям. Спектакль в некоторых местах вообще напоминает телешоу, которое по непонятным причинам вдруг решили перетащить на театральную сцену. Апогей абсурда достигается в момент, когда актерам уже пора выходить на прощальный поклон (даже чисто техническую сцену Гриншпун решил поставить с московским размахом).
На протяжении всего фильма режиссёр идет по тонкому мостику между желанием быть актуальным, смешным и современным («современным» — в том контексте, какой может себе позволить областной Драмтеатр) и гипотетической возможностью свалится в кичливую пошлость, где обязательны сальные шутки и закадровый смех, записанный заранее на магнитофоны. Как кажется, этот нелёгкий путь Никите Гриншпуну удаётся пройти без видимых потерь, и вряд ли резиденты Comedy Club и команды КВН найдут повод подать в суд на московского режиссёра за плагиат.
Текст: Алексей Щеголев
Фото:Юлия Власова
Поделиться в соцсетях