Издатель газеты «Новые колеса» и депутат Облдумы Игорь Рудников в рамках проекта «Город и его люди» рассказал Афише RUGRAD.EU о том, как шпионил за американскими ядерными подлодками, каким образом калининградские СМИ спасли Николая Цуканова, зачем он заложил собственную квартиру и почему нельзя называть «Новые колеса» «бульварной прессой».



«Калининград был совершенно совковый, убитый город. Как банка, которая заржавела»

Я родился в Восточной Украине, которая была более русскоязычной. А уже в зрелые годы учился в городе Львове — это Западная Украина, как сейчас говорят, «оплот бандеровщины». В годы войны и первые послевоенные там действительно были такие бандеровские районы, настроенные против советской власти. Но уже в 80-е годы я там ничего подобного не видел. Время меняет людей и ситуацию. Будучи курсантом военного училища, я ходил в военной форме: и в одиночку, и вдвоем с товарищем. Никто на нас не нападал. Разговаривали мы только по-русски. Ни на бытовом, ни на официальном уровне я с проявлениями национализма или притеснениями из-за русского языка не сталкивался.

Отец служил в стратегической авиации, и его военная служба повлияла на моё мировоззрение. Было это под городом Белая Церковь, где базировалась дивизия стратегических бомбардировщиков. Я мечтал стать лётчиком. Но медицинскую комиссию пройти не смог: у меня аритмия сердца. Тогда требования были очень жёсткие, и я решил стать военным журналистом.

Я тогда не задумывался, [что отец летает на самолёте, который может уничтожить целый город]. Меня потрясала романтика: это же не просто самолётик, а гигантский корабль. Негласно у меня была возможность совершить несколько полётов. В том числе и на ракетоносце Ту-95. Правда, без ракет: просто был учебный полёт. Меня пристраивали «зайцем». О том, что этот самолёт может нести ядерное оружие, я не задумывался и всегда воспринимал его как оружие сдерживания, оружие ответного удара. Но не как средство нападения. Я верю, что наша страна никогда не использует ракетно-ядерный щит как ракетно-ядерный меч.

В военной журналистике меня привлекла возможность увидеть жизнь вооружённых сил во всех её проявлениях. В Советском Союзе было принято много читать. Мы жили в закрытой стране, а книги — это возможность путешествовать и открывать миры, быть участником исторических событий. Среди книг, которые меня особенно впечатлили, был роман Константина Симонова «Живые и мёртвые». Там известный герой Иван Синцов — военный корреспондент. Это сыграло свою роль: книга привела меня на факультет военной журналистики. Я не смотрел на то, чтобы делать карьеру. Я не собирался становиться генералом или адмиралом. Верите ли, но когда я поступал в военное училище, то не думал, какая у меня будет зарплата.

Когда я приехал в Калининград, то он меня потряс: совершенно совковый, убитый город. В моей жизни были Киев, Ленинград, Вильнюс, Рига, Таллин — европейские в общем-то города. Львов, опять же, — город с европейским укладом. И тут я в 1986 году оказываюсь в Калининграде. Город ещё был тогда закрыт для иностранцев. Закрытое, законсервированное пространство. Застывшее. Как банка, которая заржавела. Всё остановилось: какие-то руины, остатки немецкого, а советское не вписывалось. Вроде дома новые, но уже постаревшие. Не впечатлило.

Меня впечатлили только немецкие здания. Многие из них уже были переделаны под советские. Даже здание штаба Балтфлота впечатляло. Но это тоже немецкое здание.


«Мы все проснулись в другой стране, где живут не только бессловесные солдаты»

10 августа 1986 года мне надлежало прибыть в штаб Балтийского флота, чтобы получить назначение, где служить. Тогда Балтийский флот — это было что-то гигантское. Сейчас мы имеем в 30 раз меньше того, что было. Одних подводных лодок было около 100 штук, а сейчас их 3... Но этот день, 10 августа, мог стать моим первым и последним днём в Калининградской области. Приехал я в штаб флота. В отделе кадров меня встретил капитан второго ранга (он сейчас в совете ветеранов работает, фамилию не буду называть). Он мне говорит: «Так, лейтенант Рудников, мы вам замечательное место службы нашли. Вы пойдёте замполитом в стройбат. Здесь недалеко. Километров 100 от города...» Я его выслушал и сказал: «Ставлю вас в известность, что сейчас я поеду на вокзал и куплю билет в Москву. Хочу поехать в приёмную министра обороны, отдать золотую медаль и диплом об окончании ВУЗа по специальности «военная журналистика». Если страна за эти годы потратила столько денег, чтобы, выучив меня журналистике, отправить меня в стройбат, то, значит, мои знания и силы ей не нужны». Кадровик ошалел, глаза выпучил, а я встал и пошёл. В коридоре он меня догнал: «Как вы смеете?! Я вам приказываю!»
Я говорю: «Вы мне ещё ничего приказать не можете, я не служу у вас. Мне министр обороны может приказать. У меня, кстати, 5 благодарностей от министра обороны. У вас есть хоть одна? А у меня в 21 год их пять». Где-то на выходе из штаба меня поймал начальник отдела кадров: «Давайте мы как-то по-другому это всё...» В результате меня отправили служить в Балтийск. Как раз в то же время туда был назначен командиром базы Владимир Егоров. Там и познакомились.

Газетные материалы тогда были в основном о боевой подготовке, каких-то бытовых трудностях... Истории были всякие, но они все сегодня будут выглядеть заурядными. Тогда официальная цензура существовала. На гражданке она была закамуфлирована под «литовки» всякие. А у нас официально было: «военный цензор» — слова такие, без маскировки. Во флотской газете «Страж Балтики» [на этой должности] сидел целый капитан первого ранга. У нас штатного цензора не было, а был внештатный. Его функцию выполнял начальник разведки Балтийской военно-морской базы. Очень, кстати, продвинутый мужичок, с чувством юмора.

В 1988 году, когда я уже служил в «Страже Балтики», меня направили на боевую службу. Командовал флотом адмирал Иванов Виталий Павлович. Однажды он проводил совещание. Там обязательно присутствовал редактор газеты «Страж Балтики». Вдруг командующий флота говорит: «Почему у нас на боевую службу корабли ходят, а военных журналистов на этих кораблях мало? Пусть они увидят воочию тяготы и лишения воинской службы. Редактор, давайте-ка завтра же отправляйте журналиста. На первом корабле, который уходит в море...» А это приказ командующего. Тогда была настоящая дисциплина: приказ начальника (тем более такого ранга) — это без всяких обсуждений. Редактор возвращается в газету и смотрит: «Кого отправить? Кто самый молодой?»  «А вот, Рудников!» У всех семьи, планы, а вот Рудников, он холостяк, и утром он уйдёт в море. Правда, непонятно, на сколько: то ли на 2 недели, то ли на полгода. 

В штабе определили, что завтра из Балтийска на боевую службу выходит военный корабль-разведчик. Это такой «белый пароход» под видом гидрографического судна, который на самом деле разведкой занимался. Он шёл в Северное море, подплывал к Северной Ирландии, где в то время базировалась десятая эскадра атомных ракетных подлодок США типа «Джордж Вашингтон». Это судно-разведчик, там специальный экипаж. Они во время похода даже по внутренней корабельной связи друг друга по званию не называют. Только Иван Иваныч, Пётр Петрович, Серега... Все делали вид, что они типа гидрографы.

Я на корабле пробыл месяц. Потом меня пересадили на другой пароход, который шёл назад на базу, поскольку на борту оказался больной матрос, его спасать надо было, а меня уже редакция «высвистывала». Причина была простая: с моего «белого парохода» нельзя было пересылать в редакцию газетные материалы. Я пишу заметки, репортажи, а отправить их нельзя. Потому что радиограммы идут по специальному каналу связи. Все они зашифрованы. Не важно, что там [написано], но они уже с грифом «секретно». Редактору «Стража Балтики» нужно было показать командующему, что в газете появились материалы с того самого корабля: вот, мол, работает журналист. А мне командир корабля говорит: «Большие тексты мы не можем передать…У нас очень короткие сообщения». Я привожу самый убедительный аргумент: «Ну хотя бы заметочку, что здесь достойно готовятся отметить день рождения Ленина...»

Примерно с 1990 по 1992 год — это время, когда в военной печати была полная свобода — знаменитая гласность. Просто абсолютная свобода слова. В 1991 году после ГКЧП командующего Балтфлотом Иванова сняли с должности (он остался верен министру обороны Язову, потому что он был военным человеком, и приказ для него — закон). Командующим был назначен первый зам — вице-адмирал Егоров. Учредителем газеты «Страж Балтики» стало не Министерство обороны, а командующий флотом. Представьте, что я пишу о масштабном воровстве, когда воруют уже не тушёнку и масло, не портянки и простыни, а крадут целые подводные лодки. Под видом металлолома их перегоняют из Таллина в Финляндию и продают за доллары. Офицеров ловят на границе с пачками баксов, зашитых в тужурки. Целые эшелоны топлива исчезают в Литве и Латвии. Я уже не говорю о продаже строительных материалов в таком масштабе, что можно было целые военные городки построить... И обо всём этом пишется в газете «Страж Балтики». А я как журналист задаю вопрос командующему флотом: «Товарищ адмирал, что это за бардак у вас творится?!» Именно такими словами. Представляете, такое печаталось в военной газете «Страж Балтики»! Он не увольнял всю редакцию разом, а, стиснув зубы, читал. Потому что в стране была такая обстановка. После ГКЧП генералитет и адмиралы поняли, что есть гражданское общество, которое может отправить в отставку любого военачальника. Мы все неожиданно проснулись в другой стране, где, оказывается, живут не только бессловесные солдаты и покорные трудящиеся, а граждане, у которых есть чувство собственного достоинства и которые вдруг вспомнили о своих правах.


«Почему такая злая газета? Вы меня сами таким сделали»

Почему я ушёл со службы? Не потому, что в 1992 году перестали исправно платить зарплату. Конечно, журналисты на гражданке уже ходили с миниатюрными японскими диктофонами, с фотоаппаратами навороченными, где-то компьютеры стали появляться, а у нас — каменный век: один-единственный диктофон советского производства размером с чемодан, который на день под расписку выдают. Мы, как неандертальцы, выглядели. Мы видели, как развивается коммерческая журналистика: новые издания открываются, новые темы… Я предложил руководству создать приложение к газете «Страж Балтики». Коммерческое, где можно рекламу размещать. В результате я в течение двух с половиной лет делал еженедельное приложение к флотской газете, которое называлось «Колёса». По нынешним временам оно, конечно, примитивно выглядело... Калининградская область тогда стала перевалочным пунктом для бэушных иномарок. Мы размещали объявления о продаже-покупке автомобилей, рекламу, плюс освещение всей криминальной карусели, которая вокруг этого всего крутилась... К 1995 году тираж газеты «Страж Балтики» составлял 7 тысяч экземпляров, а тираж «Колёс» был 21 350 экземпляров. В военной газете коммерческие фирмы размещали рекламу. Это вообще был нонсенс. Но на эти деньги мы приобретали компьютеры, диктофоны, фотоаппараты для всей редакции. В 1994 году редакция отмечала 75-летие газеты «Страж Балтики»: пригласили всех ветеранов, сделали подарки им хорошие. Приходит командующий флота Егоров, а на праздничных столах — икра, коньяки, сервелат, балык... И это при том, что все военные на пайках живут и всё — дефицит сплошной.

Естественно, это обернулось тем, что в Москву пошли доносы. В апреле 1995-го меня пригласил Корецкий (уже главный редактор «Стража») и сказал, что надо закрывать приложение. Я говорю: «Да вы чего?! Люди до конца года уже оплатили рекламу!» А он отвечает: «Нет. Либо её закрою я, либо её закроет другой главный редактор. Потому что комиссия, проверка...» Я говорю: «Нет, Александр Семенович. Я тогда увольняюсь и буду газету делать сам...» Написал рапорт на увольнение. Но меня не отпускали. Помню, мой старший коллега Анатолий Лобский пригрозил, что отправит меня на гауптвахту. Я ему сказал: «Ты уже большой начальник и, наверное, забыл, что по уставу старших офицеров на «губу» не сажают (я уже был капитаном 3 ранга)». Свою газету я назвал «Новые колёса». Самое поразительное, что газета «Колёса» продолжала выходить, но без коммерческой рекламы (эту рекламу я до конца года бесплатно печатал уже в своей газете). Кроме того, моими бывшими начальниками мне было сказано: «В Калининградской области ты будешь работать только дворником!» (не называю их имён, потому что спустя 10 лет они передо мной извинились). Но тогда в типографии «Янтарный сказ» мне было отказано в печати, и я –– первый российский журналист, который начал печатать газету в Литве.

Спустя определённое количество лет мне один известный бизнесмен-политик сказал: «Игорь, почему у тебя такая злая газета?» Я ответил: «Вы меня сами таким сделали». Есть материалы, которые боязно публиковать: то ли посадят, то ли убьют... Но ещё сильнее был другой страх — страх разориться, проиграть. В «Страже Балтики» я успешно делал газету, у меня складывалась карьера. Я бы через несколько лет капитаном 1 ранга стал. Ясная перспектива, гарантированное будущее, солидная пенсия после увольнения. Мне нравилась служба, я дорожил званием офицера. Но, когда вопрос встал принципиально, я поставил точку в своей военной карьере. Конечно, было обидно. Но я понимал, что надо делать выбор. Остаться [на военной службе] было бы предательством по отношению к своему детищу, к читателям, к людям, которые мне поверили.

Я ушёл [с военной службы] с 50 рублями в кармане, без ничего. Балтфлотовское начальство мне целый год документы не выдавало. Через год, когда я избрался депутатом [впервые], у меня даже паспорта не было. Чтобы начать делать газету, я взял в долг 15 тысяч долларов — под залог своей однокомнатной квартиры на острове. Мне их надо было во что бы то ни стало вернуть. Мой товарищ Саша Глухов дал мне в пользование пару своих компьютеров. Так что у меня было два пути: либо я теряю квартиру и вообще всё теряю. Либо я снова делаю успешную газету и возвращаю деньги. Через 1,5 года я со всеми рассчитался.

Я шёл на любой риск и публиковал всё самое острое, чтобы газета выжила. Чтобы её сразу начали читать. И это была не «бульварная пресса». Мы же писали не о «бульварности», мы писали о коррупции. Бульварных газет было множество. Их уже никто не расхватывал. Этими эротическими изданиями с НЛО, чёрной магией и привидениями к 1995 году уже наелись. Таких газет сотни продавались на каждом углу. Надо было делать газету, не похожую ни на какие другие, и, конечно, политическую.

У нас в газете существует правило, и оно железное: не раскрывать источник информации — это основа всей нашей деятельности. Самый большой 

«Газета шла на поводу у толпы? Это всё равно, что упрекать продавца за то, что у него на прилавке водка»

1990-е годы были для «Новых колёс» очень бурными и насыщенными. Масса всяких историй: финансовые «пирамиды», мошенничество, табачные войны и криминальные авторитеты, группировки, банды. Вот здесь [в редакции «Новых колёс»] бывали воры в законе, генералы милиции и ФСБ, прокуроры, криминальные авторитеты, губернаторы и мэры. После очередной публикации ко мне как-то пришёл один такой авторитет и говорит: «Я думал, что это «заказуха» ментов, но проверил. Вы ни на кого не работаете...» Я ему сказал: «Мы даём информацию людям, которая их интересует». Это был небезызвестный Корсик: мы о нём жёстко написали. Я говорю: «Пожалуйста, вы можете рассказать свою версию». Было большое интервью. Его с интересом читали и милиционеры, и бандиты, и добропорядочные граждане.

Конечно, если журналист пишет какие-то жёсткие вещи и с ним ничего не происходит, это нарушение законов жанра. Журналиста как минимум должны посадить. А ещё лучше — убить. Тогда это круто. Тогда это громкая история. Через год после выхода в свет первого номера газеты против меня возбудили уголовное дело, через два года в редакции прогремел взрыв, в 1998-м меня первый раз пытались убить.

Меня всегда упрекали в том, что газета пишет только о коррумпированных чиновниках, продажных милиционерах и бандитах. Целые саги: повествование от одной криминальной группировки переходит к другой. Но, извините, я просто отражал то, что происходило вокруг. Я пытался дать людям то, что они хотели узнать. Мы публиковали сериалы про путан (тогда еще не было закона о персональных данных). Правоохранительные органы любезно предоставляли информацию о девушках лёгкого поведения. Мы печатали их: с фотографиями и послужным списком. Это пользовалось бешеной популярностью.

Но самой горячей была другая тема: наша газета публиковала список водителей, задержанных пьяными за рулём. Притом не просто с фамилиями, но и с указанием места работы. Это здорово пугало любителей сесть за руль подшофе. Многих останавливало. Сколько аварий не случилось. Но и породило коррупцию в правоохранительных органах. То есть человека задерживают пьяным за рулём. Он пытается решить этот вопрос, откупиться, а ему инспекторы-гаишники говорят: «Мы тебе вопрос решим, но пойди в газету, чтобы тебя там не опубликовали». Ещё газета не вышла, а люди бежали в «Новые колёса» и просили, чтобы мы их фамилии не публиковали. Я объяснял: «Ребята, все эти мольбы в духе «у меня двое детей, меня уволят со службы» (а военных офицеров сразу увольняли после публикации)… Это не моя информация. Это информация, которую мне ГИБДД предоставила. Как же я не опубликую? Мне скажут, что дали полный список. Куда делись остальные фамилии?» Произошло следующее: списки, поступающие в редакцию, стали приходить с недельным опозданием и… сокращаться. Идёт информация: «За неделю задержано 200 пьяных водителей». А мне дают фамилии 120 человек.

По поводу того, что газета шла на поводу у толпы. Это всё равно, что прийти в магазин и упрекать продавца за то, что у него на прилавке водка или сигареты. «Это же вредно для здоровья! Это разбивает семьи!» Если ты делаешь продукт для широкого круга людей, а не элитарное издание, то надо отвечать общим запросам. Если бы у народа была популярна ботаника, то, конечно, писали бы про тычинки и пестики. Поэзия? Пожалуйста, печатали бы прекрасные стихи. Мне было бы это даже приятней и интересней. Но закон рынка таков: спрос определяет предложение.


«Наша пресса не в силах отправить в отставку губернатора»

Первые два года, как это практически всегда бывало со всеми губернаторами, [у «Новых колёс» с Николаем Цукановым] было противостояние. Была попытка Цуканова заставить газету не публиковать критические материалы о нём. [Угрозы] звучали публично на встрече с журналистами. Я обращался в прокуратуру. Но результатом противостояния стало положение, которое я называю «дамокловым мечом». Газета выполнила свою общественную миссию: она обозначила линию, которую губернатору нельзя переступать. Именно таким образом не только наша газета, но и вся калининградская пресса позволила Цуканову остаться губернатором. Журналисты остановили его от многих неосмотрительных и опасных шагов, которые он мог совершить. Именно угроза публичной огласки в СМИ очень часто сдерживала Цуканова.

Считаю, что награда (орден «За заслуги перед Калининградской областью». — Прим. ред.) — это не награда Цуканова, хотя именно он как губернатор подписал указ о награждении. Я сразу сказал Цуканову, что не надо мне никаких наград: не нужны ордена журналисту и депутату. Губернатор ответил: «Это не вам решать. Это письменное обращение граждан, четырёх участников штурма Кёнигсберга». Так что Цуканов выразил волю уважаемых людей. Да, есть немало тех, кто одобряет мою деятельность. Вот такого меня поддерживают: со всеми достоинствами и недостатками. Поэтому орден — это награда людей. Ведь кто такой Цуканов? Это государственный чиновник, высшее должностное лицо, которое представляет жителей Калининградской области. По конституции, носители власти — это мы, граждане, народ, а чиновники — лишь наши представители.

Всю свою профессиональную деятельность сталкиваюсь с тем, что определённые личности (как правило, засветившиеся не в очень хороших историях) пытаются представить газету и меня как что-то очень недостойное. Я занимаюсь журналистикой больше 30 лет. С 1988 года хожу по судам. Меня пытаются засудить, доказать, что я плохой. Орден — ответ моим сторонникам и противникам.

Кстати, награждение было уже после выборов губернатора. Какой уж тут пиар. Там было много единороссов, их тоже Цуканов награждал — медалями. Почему-то у них были перекошенные лица. Может быть, потому, что иногда случается такое показательное разделение: служишь власти — получи медаль, а если людям — орден.

Когда я говорил [после награждения], что в регионе нет газеты, «которая могла бы убить Николая Цуканова», я констатировал факт. Хотя понимал, что эта констатация не понравится Цуканову. Да, сегодня наша пресса не в силах отправить в отставку губернатора. Наверное, к сожалению. Но надо сказать, что калининградская пресса — наиболее свободная. В ней ещё осталось что-то от журналистики. Люди из других регионов России приезжают и удивляются: «Как вы такие вещи можете говорить?!» Пресса нужна, чтобы власть помнила, в чьих интересах она должна работать.

Всё, что мы могли, мы про Цуканова опубликовали. Включая историю про его диплом и диссертацию. У меня совесть чиста в этом плане. Если бы мы жили в других политических условиях, малой части опубликованного, наверное, было бы достаточно, чтобы губернатора отправить в отставку. Но сегодня политическая система такова, что это не является серьёзным прегрешением.


Текст: Алексей Щеголев
Фото: RUGRAD.EU, gov39.ru