Дневники Каннского фестиваля. День 2
18 мая 2013
На второй день Канны из праздника превращаются в рабочие будни. Подъем в 6-30 утра, выходишь на террасу и прямо видишь, как на твоих глазах распускаются цветы, птицы машут еще сонными крыльями, а мускулистый темнокожий парень в кепке ходит с сачком и вылавливает из бассейна листья и жуков. На столе - чайник японского чая, пармезан, рваные куски багета, тапенад и вяленые помидоры. Семь утра. Завожу автобус и выбираю направление на Канны. Еду со скоростью километров 50 в час, быстрее здесь не принято. Полицейские стоят почти на каждом пешеходном переходе и красивыми жестами охраняют женщин с колясками от автомобилей, они просят их не торопиться, машины подождут, а детям надо расти и никуда не спешить, дышать свежим воздухом. К таким полицейским тут же начинаешь испытывать уважение, перед нами невиданный вид - "Полицейский оберегающий".
Доезжаю до отеля Martinez, свободных мест уже нет, приходится разворачиваться и ехать метров 500 в обратном направлении. До начала показа сорок минут. Это значит, нужно успеть за 25. Доступ в зал прекращают ровно за четверть часа. Если опоздал хоть на минуту, будь ты хоть сам Господь Бог, шансов у тебя нет. Это как раз тот случай, когда вежливые улыбки, означают «fuck you». И ты точно знаешь, сам виноват.
Сегодня с самого утра показывают новый фильм Франсуа Озона. Он любимец московской гей-тусовки. У нас мы его тоже показывали, можно сказать открыли ночные показы с его ретроспективы лет четырнадцать назад. Тогда у нас никто не знал, что он гей, поэтому пришли даже мужчины в боксерских перчатках, думали им сейчас покажут что-то безумно сексуальное, а когда один мальчик вдруг стал целовать второго мальчика, они чуть не разгромили весь зал, и с тех пор уже четырнадцать лет к нам не ходят. После сеанса требовали у меня объяснений, я сказал, что так мы проверяли их управление гневом. А в Каннах Озона любят, он всегда в моде, у него обожает сниматься Катрин Денев и Шарлотта Рэмплинг, он умеет сделать их снова красивыми и недоступными, но на этот раз ему понадобилась девушка помоложе. Фильм называется "Молодая и красивая". Ей почти 17, ее зовут Марина Вакс, теперь она звезда. Камера с ума от нее сходит, ее снимают без конца, в одежде, без одежды, выгнувшись на кровати, с распущенными волосами, нежащейся на солнце на пляже. Камера неотрывно направлена на нее, и три тысячи мужчин в темном зале время от времени проводят языками по пересохшим губам. Она теряет девственность, тогда как остальные специально рвут надоевшие чулки.
Фильм Озона трудно назвать успехом, но в нем есть секс, секс продается, на него пойдут зрители, может быть к нам даже снова начнут ходить те самые боксеры, хотя скорей всего за эти четырнадцать лет они уже больше похожи на груши для бокса. В нем есть томление, смотришь и прямо всеми порами ощущаешь, что ты живой, что внутри тебя бьется сердце и текут все эти бесконечные сильные жидкости, некоторые из которых очень сильно хотят вырваться наружу прямо во время сеанса, воспользовавшись всеобщей темнотой.
Выходишь из зала, а с неба снова льет теплый дождь, и снова у самого входа тебя ловят серьезные мужчины с зонтиками. Один из них раскрыл надо мной зонтик и буквально идет за мной, демонстрируя все функции своего товара, я благодарно киваю, а сам ныряю в какую-то дверь и оказываюсь на пресс-конференции. Здесь все.
Франсуа Озон сидит в окружении своих актеров. Ищу взглядом Марину Вакс, она тоже здесь. Стоило сюда прийти, чтобы понять, что некоторые звезды светят исключительно на экране. На Озоне синий шарф, он иронизирует по поводу чего-то французского. Никакого переводчика поблизости нет, но он и не нужен, я и так знаю, о чем он будет говорить, и примерно знаю, что будут за вопросы. Да и вообще мы здесь собрались не для того, чтобы послушать Франсуа Озона, пора ему уже это понять, мы здесь все собрались, чтобы послушать вопросы друг друга. Вот что нас интересует. Сумеет ли кто-нибудь из нас заставить Озона признаться в симпатиях к нацистам, вот наша цель. У одного из нас это получилось пару лет назад, он провернул это с Ларсом фон Триером на пресс-конференции после показа "Меланхолии". Теперь Триера здесь нет, он снял свой новый фильм "Нимфоманка", но в Канны его не пустили, они держат свое слово, он персона нон-грата, французы очень чувствительны ко всему, что связано с нацистами, и своим комплексом вины за то, что сдали свою любимую страну, сыры и вино без боя.
Потом все отправляемся в Карлтон. у меня нет приглашения, но я чувствую себя одним из них, главное в это верить, тогда в это начинают верить и охранники с крупнокалиберными винтовками и собаками с зубами крокодилов на входе. Они верят, что я один из них, у меня горят глаза, я хочу выпить бутылку Moet, его тут возят на тележках, по пятнадцать ящиков на тележке, а тележку везут люди в белых перчатках. Опрокидываю бокал чего-то розового с пузырьками, становится намного лучше, рядом со мной скучает итальянка с большой грудью, которой она очень усиленно вздыхает, от чего она становится еще больше. Я завожу с ней разговор о пасте домашней работы, она говорит о ней так самозабвенно, что через несколько минут у нее начинают из глаз течь слезы. Она спрашивает, где я остановился, я говорю, что прямо здесь и остановился, на шлейфе ее платья, и меня отсюда никуда не отогнать, а она сообщает, что живет в Martinez, я говорю, что это мне как раз по дороге к моему bus. Она вытаращивает на меня глаза, неужели я ночую в автобусе, да, я уже почти готов ночевать в автобусе, потому что сегодня за руль мне нельзя. Она что-то хочет мне сказать, но в этот момент к ней подходит София Коппола. Оказывается они подруги детства, Коппола тоже почти итальянка, они целуют друг друга в щеки и напрочь забывают обо мне. Я какое-то время продолжаю стоять на шлейфе, и потом к своему удивлению вижу, как она отошла, потом еще отошла, рука Копполы лежит у нее на плече, они отошли от меня уже метров на пятьдесят, я опускаю глаза, кусок шлейфа по-прежнему у меня под ногами. Я решаю, что завтра отомщу Софии Копполе. Я пойду на ее фильм, и всем назло скажу, какой он ужасный. А она потом три ночи подряд будет из-за этого переживать и биться головой о стены. Ее фильм называется "Элитное общество", а в "Элитном обществе" все так поступают, когда красноречиво хотят сказать, как им хреново жить
Текст: Артем Рыжков
Дневники Каннского фестиваля. День 1.
Дневники Каннского фестиваля. Дорога в Канны.
Доезжаю до отеля Martinez, свободных мест уже нет, приходится разворачиваться и ехать метров 500 в обратном направлении. До начала показа сорок минут. Это значит, нужно успеть за 25. Доступ в зал прекращают ровно за четверть часа. Если опоздал хоть на минуту, будь ты хоть сам Господь Бог, шансов у тебя нет. Это как раз тот случай, когда вежливые улыбки, означают «fuck you». И ты точно знаешь, сам виноват.
Сегодня с самого утра показывают новый фильм Франсуа Озона. Он любимец московской гей-тусовки. У нас мы его тоже показывали, можно сказать открыли ночные показы с его ретроспективы лет четырнадцать назад. Тогда у нас никто не знал, что он гей, поэтому пришли даже мужчины в боксерских перчатках, думали им сейчас покажут что-то безумно сексуальное, а когда один мальчик вдруг стал целовать второго мальчика, они чуть не разгромили весь зал, и с тех пор уже четырнадцать лет к нам не ходят. После сеанса требовали у меня объяснений, я сказал, что так мы проверяли их управление гневом. А в Каннах Озона любят, он всегда в моде, у него обожает сниматься Катрин Денев и Шарлотта Рэмплинг, он умеет сделать их снова красивыми и недоступными, но на этот раз ему понадобилась девушка помоложе. Фильм называется "Молодая и красивая". Ей почти 17, ее зовут Марина Вакс, теперь она звезда. Камера с ума от нее сходит, ее снимают без конца, в одежде, без одежды, выгнувшись на кровати, с распущенными волосами, нежащейся на солнце на пляже. Камера неотрывно направлена на нее, и три тысячи мужчин в темном зале время от времени проводят языками по пересохшим губам. Она теряет девственность, тогда как остальные специально рвут надоевшие чулки.
Фильм Озона трудно назвать успехом, но в нем есть секс, секс продается, на него пойдут зрители, может быть к нам даже снова начнут ходить те самые боксеры, хотя скорей всего за эти четырнадцать лет они уже больше похожи на груши для бокса. В нем есть томление, смотришь и прямо всеми порами ощущаешь, что ты живой, что внутри тебя бьется сердце и текут все эти бесконечные сильные жидкости, некоторые из которых очень сильно хотят вырваться наружу прямо во время сеанса, воспользовавшись всеобщей темнотой.
Выходишь из зала, а с неба снова льет теплый дождь, и снова у самого входа тебя ловят серьезные мужчины с зонтиками. Один из них раскрыл надо мной зонтик и буквально идет за мной, демонстрируя все функции своего товара, я благодарно киваю, а сам ныряю в какую-то дверь и оказываюсь на пресс-конференции. Здесь все.
Франсуа Озон сидит в окружении своих актеров. Ищу взглядом Марину Вакс, она тоже здесь. Стоило сюда прийти, чтобы понять, что некоторые звезды светят исключительно на экране. На Озоне синий шарф, он иронизирует по поводу чего-то французского. Никакого переводчика поблизости нет, но он и не нужен, я и так знаю, о чем он будет говорить, и примерно знаю, что будут за вопросы. Да и вообще мы здесь собрались не для того, чтобы послушать Франсуа Озона, пора ему уже это понять, мы здесь все собрались, чтобы послушать вопросы друг друга. Вот что нас интересует. Сумеет ли кто-нибудь из нас заставить Озона признаться в симпатиях к нацистам, вот наша цель. У одного из нас это получилось пару лет назад, он провернул это с Ларсом фон Триером на пресс-конференции после показа "Меланхолии". Теперь Триера здесь нет, он снял свой новый фильм "Нимфоманка", но в Канны его не пустили, они держат свое слово, он персона нон-грата, французы очень чувствительны ко всему, что связано с нацистами, и своим комплексом вины за то, что сдали свою любимую страну, сыры и вино без боя.
Потом все отправляемся в Карлтон. у меня нет приглашения, но я чувствую себя одним из них, главное в это верить, тогда в это начинают верить и охранники с крупнокалиберными винтовками и собаками с зубами крокодилов на входе. Они верят, что я один из них, у меня горят глаза, я хочу выпить бутылку Moet, его тут возят на тележках, по пятнадцать ящиков на тележке, а тележку везут люди в белых перчатках. Опрокидываю бокал чего-то розового с пузырьками, становится намного лучше, рядом со мной скучает итальянка с большой грудью, которой она очень усиленно вздыхает, от чего она становится еще больше. Я завожу с ней разговор о пасте домашней работы, она говорит о ней так самозабвенно, что через несколько минут у нее начинают из глаз течь слезы. Она спрашивает, где я остановился, я говорю, что прямо здесь и остановился, на шлейфе ее платья, и меня отсюда никуда не отогнать, а она сообщает, что живет в Martinez, я говорю, что это мне как раз по дороге к моему bus. Она вытаращивает на меня глаза, неужели я ночую в автобусе, да, я уже почти готов ночевать в автобусе, потому что сегодня за руль мне нельзя. Она что-то хочет мне сказать, но в этот момент к ней подходит София Коппола. Оказывается они подруги детства, Коппола тоже почти итальянка, они целуют друг друга в щеки и напрочь забывают обо мне. Я какое-то время продолжаю стоять на шлейфе, и потом к своему удивлению вижу, как она отошла, потом еще отошла, рука Копполы лежит у нее на плече, они отошли от меня уже метров на пятьдесят, я опускаю глаза, кусок шлейфа по-прежнему у меня под ногами. Я решаю, что завтра отомщу Софии Копполе. Я пойду на ее фильм, и всем назло скажу, какой он ужасный. А она потом три ночи подряд будет из-за этого переживать и биться головой о стены. Ее фильм называется "Элитное общество", а в "Элитном обществе" все так поступают, когда красноречиво хотят сказать, как им хреново жить
Текст: Артем Рыжков
Дневники Каннского фестиваля. День 1.
Дневники Каннского фестиваля. Дорога в Канны.
Поделиться в соцсетях