В пятницу, 3 сентября, в рамках фестиваля «Балтийские сезоны» в Калининградском драматическом театре представили спектакль «Крик Лангусты» Театра Вахтангова. Постановка рассчитана всего на двух актеров и представляет своеобразный пересказ биографии знаменитой актрисы начала XX века Сары Бернар. Афиша RUGRAD.EU рассказывает, во что превратилась такая минималистичная постановка.

«Зонтик» - первое слово отчетливо произнесенное по-русски со сцены. До этого несколько минут нечленораздельных всхлипываний, которые должны продемонстрировать всю сложность взаимоотношений между персонажами. Сара Бернар — властолюбивая стареющая актриса, её слуга Жорж Питу — истеричный очкарик в бежевом пиджаке и очках. Она капризничает и приказывает, он — причитает и подчиняется. В их тандеме царят типичные садистические отношения, которые не преподнесут особых сюрпризов до конца пьесы. В первые 15 минут Бернар требует от прислужника то уже упомянутый зонтик, то граммофон, а он нарезает круги по сцене показушно всхлипывая.

Директор Театра им. Вахтангова Кирилл Крок предупреждал, что в регионе нет сцены такого масштаба, которая бы могла вместить спектакль с основной сцены театра. В результате в программу «Балтийских сезонов» вошел «Крик Лангусты» - постановка, для решения которой потребовались самые минималистичные декорации. Пространство сцены, где происходят основные события, выделяется каким-то настилом, в угла раскрыт большой зонт, валяется труба от граммофона. Бернар сидит в кресле с накинутой белой вуалью на лице, слуга мечется, нарезая круги. Как оказалось, чтобы занять 1,5 часа зрительского внимания, больше ничего и ненужно.

Какого-то цельного сюжета, образующего стержень повествования, заставляющего двух героев послушно двигаться из точки «А» в точку «Б», у «Крика Лангусты» как-будто бы и нет. Весь нарратив строится на воспоминаниях прошлого Бернар, которые, видимо, должны показать зрителю как формировался скверный характер великой актрисы. У Питу в этом потоке образов особая роль: его властительница заставляет слугу прикидываться то настоятельницей монастыря, то собственной матерью, а апогей его актерской карьеры в этом хороводе призраков — роль писателя и скандалиста Оскара Уайльда. Все эти образы Питу послушно (но не без возражений) примеряет на себя, не снимая очков и пиджака. «Напоминаете мне морских тварей, у которых нет нервной системы», - сухо бросает Бернар слуге в качестве благодарности за его послушные кривляния.

Горестей и бед в судьбе Бернар хватало: мать («дочь голландского еврея, которая стала католичкой, содержанкой и француженкой») таскала в постель влиятельных людей Парижа (правда, не всех разом) и требовала бросить театр и не называть ее «матерью», у сестры тоже какие-то проблемы и в них почему-то винят Бернар (или она сама с готовностью принимает этот крест). «Абьюзивные отношения, чувство вины, нарциссизм», - современный психолог быстро бы расставил по полочкам все составляющие якобы сложного внутреннего мира главной героини. Но поскольку театральное искусство и терапия - понятия пока не пересекающиеся, такие страсти в духе Достоевского (вечный диагноз российского театра, если он замахивается на что-то чуть большее, чем комедия положений). Трагедия за трагедией, беда за бедой воскресают на сцене, благодаря послушному до раболепия слуге. «Мужские роли не попадались?», - робко возражает он, принимая в мемуарах Бернар обличье очередной женщины, претендующей на роль «разрушительницы жизни» великой актрисы.

Слуга и актриса, которые не покидают сцену все эти 1,5 часа, образы слишком понятные и немножечко плакатные, чтобы преподнести зрителям какие-то сюрпризы. Она – капризная и своенравная властительница, которая в моменты, когда достаточно насосалась энергии из своего добровольного раба, падает пиявкой ему на плечо и говорит: «Я вас очень люблю». Он — мямля с комплексами из прошлого. Одна из женщин в момент гипотетической интимной близости требует от Питу, чтобы он перестал говорить о своей матери. Интим в результате так и остается гипотетическим, правда, не совсем по вине будущего слуги.

Если в первой части спектакля какую-то хронологическую последовательность событий еще можно проследить, то втором потерять нить повествования очень легко. Воспоминания Бернар, которые она транслирует со сцены, начинают напоминать стихотворение Николая Заболоцкого: «Все смешалось в общем танце / И летят во сне концы / Гамадрилы и британцы / Ведьмы, блохи, мертвецы». В воспоминаниях появляются то какие-то американцы, то греки (которые «лучшие любовники в мире, кроме шведов»), то пол с рассыпанными ампулами из-под морфия. В этом потоке найдется место и описаниям ампутации ноги, выполненным с анатомическими подробностями (зрители смогут почерпнуть для себя важную информацию, как перепилить кость и сформировать потом культю). Бернар, видимо из вредности, пускается в экзистенциальный бунт, проклиная солнце («Мерзкий шар, он погаснет через миллионы лет»), обзывая светило «пуговицей на пузе господа бога». А лангуста — несчастное членистоногое, которое не по своей воле оказалось в заглавии спектакля, оказывается не более чем мимолетной метафорой. «У лангусты нет нервной системы, но когда повар сворачивает им шею, они испускают крик», - говорит Бернар.

Режиссер явно задумывал «Крик Лангусты» как некий оммаж всему театральному искусству (отсюда все эти пафосные клятвы «покуда останется капля крови — буду продолжать играть»), как Тарантино задумывал «Криминальное чтиво» как посвящение любимым фильмам. Но если последний изначально работал с низовыми жанрами, не претендуя на высокую философию, то «Крику Лангусты» необходимо было очень постараться, чтобы не провалиться в пафосные песнопения о служении чистому искусству.

С полным расписанием фестиваля "Балтийские сезоны" вы можете ознакомиться в разделе "Афиша"

Фото: https://vakhtangov.ru

Текст: Алексей Щеголев