Есть еще такой момент, который не очень понимают в Москве, немного, как ни странно, понимают в Самаре и, по-моему, совсем не понимают в «Стрелке». Я такой делал доклад в БФУ им. Канта и сделал сравнительный анализ общественных пространств, которые были в Кёнигсберге и которые есть в Калининграде. Выяснилась достаточно простая вещь: типология разнится как минимум в два раза. То есть типов площадей у немцев 12 вариантов, у нас — 2. Привокзальная и плац для первомайских демонстраций.

Я попытался описать разницу типологий, которая была в Кёнигсберге и которой почти нет в Калининграде. Мы сейчас находимся в корпусе КГТУ, который где находится? Как называется это общественное пространство на немецких картах? Ганзаринг — система скверов, которая тянется отсюда до Драмтеатра. Построена она таким образом, что северная часть, которая в тени, — это коротенький сквер. А южная часть получается на солнце и сделана шире. Другая логика встраивания пространства, которой в принципе не было в Советском Союзе.

Несовпадение типологических карт в голове приводит к тому, что приезжает «Стрелка», пытается нам здесь что-то сделать. Но не могут вычислить вот эти вещи.


Что строили в 90-е

В 90-е годы у нас появился архитектурный рынок. Тогда строилось два типа зданий: особняки и церкви. Идеология упала, и все пытались искать смыслы там, где можно искать. То есть в «церковной духовности».

Чем знаменит наш Кафедральный собор [Христа Спасителя]? Чем он отличается от всех остальных российских [храмов]? Его проектировал Олег Копылов. У нас в 9 утра было открытие приема заявок на второй конкурс [в рамках «Сердца города»], он ровно в 9 утра зашел в офис и принес заявку. Это тот человек, который знал, что он точно должен участвовать во втором конкурсе.



Теперь все посмотрите на этот рисунок: был конкурс на Храм Христа Спасителя в Москве. Это третье место. Делаем 3 процедуры: первая — убираем эту суету внизу, вторая — вместо двукрылой лестницы делаем прямую, третья — вместо двух витражей делаем желоб. И что мы получаем? Наш Кафедральный собор.

Был такой знаменитый мультик советских времен «Пиф-паф, ой, ой, умирает зайчик мой». Там сидит такой композитор с длинными волосами и говорит: «Некоторые говорят — плагиат, а я говорю — традиция». В принципе, в церковной архитектуре вот эти вещи — перетекающие: непонятно, [кто их первый придумал]. Некоторые критики здания говорят следующее: «Удивительно, огромное здание, а монументальности нет. Воздушности при этом тоже нет».

Тогда же в 90-е годы Игорем Одинцовым начал восстанавливаться Кафедральный собор. Это абсолютно нетипичный человек, но это полубезумие и позволило ему это сделать. Если бы он был бы нормальным человеком, то у него бы ничего не вышло: его бы напугали, скинули с моста или еще что-то. Но этому было бесполезно. Поэтому он и смог это сделать. И это, конечно, гражданский подвиг.


Про эволюцию калининградских особняков

Тогда же в 90-е начали активно строить жилье. Тут надо говорить о проблеме заказчика, которую можно сформулировать через «синдром прачки». Прачка стирает и говорит: «Стану графиней — буду стирать только на себя». Человек, который вырос в двухкомнатной хрущевке, в принципе не понимает, что значит жить в особняке. Он не может этого понимать, потому что у него нет ни тактильного, ни пространственного, ни психологического опыта. Ну, при этом ему обломался миллион, и он говорит архитектору: «Я хочу особняк».

Архитектор говорит: «Какой ты хочешь?» И у него [начинаются] мечты. Первое — много метров. Люди, которые жили в хрущевках, всегда хотят много метров (я их понимаю). Во-вторых, он хочет формы. Потому что в хрущевке нет формы: там куб и там куб. А что является главной архитектурной формой в жилом здании? Конечно, башенка! Поэтому [у нас в городе] каждый [индивидуальный] дом с башенкой.

Давайте поставим особняк 600 метров на краю города! Там сетей нет, но не важно. Когда едешь в Светлогорск или Зеленоградск по старым дорогам, то там до сих пор стоят эти огромнейшие дома из белого силикатного кирпича.

Но люди постепенно богатеют, и возникает другой эффект. Они уже понимают, что такое особняк. Но еще не понимают, что такое соседство. От Макс-Ашманн-парка отрезается 1,5 или 2 гектара. Делится на 6 соток. И эти земли продаются бизнесменам. Как на эти 6 соток ставить большой особняк? При этом сосед тоже ставит большой особняк. Потом начинаешь понимать, что пустота, в общем, может стоить дороже материи. Если ты долго едешь к какой-нибудь усадьбе: по ландшафтам, по пустоте... И роскошь — это вот это всё в целом, а не одна усадьба.



Это то, чего нет на [улице] Демьяна Бедного. Это коммуналка особняков. Они стоят там окнами друг в друга. Это всё построено, запроектировано в 90-е годы (и немножко в «нулевые»). Это такая калининградская история.

Эволюция особняков бизнесмена: первые — это 600 метров на краю города, вторые — это уже чуть поменьше (как на Демьяна Бедного), но всё равно как бы не очень. И третье — особняк занимает меньше площади: 300–270. Если семья из трех человек, то вообще много не надо. 220 метров хватает. Если больше, то ты годами не поднимаешься на третий этаж. А там убираться надо. Ну или у тебя должна быть азиатская семья.

В «нулевые» появляется некоторый опыт. В частности, опыт, в котором я участвовал. Это жилой комплекс «Ганзейский квартал». Когда было 1,5 га, и застройщик решил сделать комплексно. Не разрезать по участкам, а сделать вообще по-другому... Ансамбль или не ансамбль, но некая система блокированных домов, которая тогда впервые на рынке появилась. В советское время и в 90-е такого товара на рынке не было. Умные люди посмотрели на это и на Демьяна Бедного и придумали «Европейский квартал». Это такая уже идеальная калининградская «Рублевка».


Как в Калининграде времен «нулевых» годов спроектировали советский квартал

Вот тогда начинают строить торговые центры. До этого строили большие «сараи». Вот самый первый торговый центр (имеется в виду «Калининградский пассаж». — Прим. ред.). Проектировал его Вадим Еремеев. Он из советских архитекторов. Он был главным архитектором «Калининградгражданпроекта». Мы, в общем, на 50 % обязаны ему за то, какой советский Калининград нам достался.

В «нулевые» начали делать генплан Сельмы: если помните, это раньше просто большое поле было, и стояло два дома. Надо было делать генплан. [Бывший главный архитектор Калининграда Татьяна] Кондакова пришла к Васютину и говорит: «Сделай генплан Сельмы». Он говорит «Как дорого это стоит?... За две копейки не буду делать». Она пришла к Еремееву и говорит: «Сделаешь генплан Сельмы?» — «Сколько есть денег?» — «Две копейки». — «Хорошо».



А он — хороший проектировщик, но советский. Он сделал в «нулевые» годы советский микрорайон — огромный массив, в котором 3 улицы и 3 дороги. И это, конечно, огромный градостроительный провал. Город имел шанс выстроить что-то новое, и только из-за этих дурацких денежных моментов этот шанс был упущен. В этой градостроительной идеологии невозможно выстроить более-менее приличное жилье.


О профуканном юбилее

Я имел отношение к юбилею Калининграда: я был одним из тех, кто кинул камушек в нужное время и в нужном месте. И пошла лавина. Я рассматриваю юбилей как ситуацию, когда мы процентов на 60 упустили шанс, профукали. Сначала долго не верили, потом были не готовы... Для меня одним из выводов, почему мы потом занялись «Сердцем города», был вывод по «профуканному юбилею». Надо заранее готовиться и не думать, что там Москва разрешит, не разрешит... Если вы готовы, то она с большей вероятностью разрешит.

Одним из прекрасных ощущений юбилея было — «Мы можем!». Это было так классно! Мы сделали хорошие дороги! Не украли!

К юбилею нам подарили несколько подарков. Например, памятник Высоцкому. Поэтому, когда мне говорят: «Так это же бесплатно!» — то я говорю: «У нас уже есть Семен Александрович Высоцкий». «Высоцкого же по-другому зовут». «Нет, ты посмотри на этого Высоцкого... Он бесплатный, поэтому он немножко по-другому». Поэтому если бесплатно, то я сразу настораживаюсь: ребята, за нормальную работу надо платить.


Как Боос «привел в порядок» сквер

Что мы потеряли [за эти годы]? Овальный фонтан [напротив Драмтеатра] с советскими цветными делами [в оформлении], который сегодня очень стильная вещь. Сейчас вместо него [в сквере у Шиллера] сделали круглый фонтан и бессмысленную колоннаду, которая ниоткуда и никуда. Она хорошо отвечает на вопрос: приведите в порядок! Легенда говорит, что Боос ехал мимо: «Что это у вас? Приведите в порядок».


Про реконструкцию хрущевок под ганзейский стиль



Берем женщину 30 лет, а может, побольше. Спрашиваем: «Мы даем вам миллион. Но условие: потратить либо на внешность, либо на здоровье...». И это тот случай, когда всё потрачено на внешность, а на здоровье — ноль. Сети менять надо. Говорят: «Как в Европе!» В Европе вообще не так делают.


Про то, как история посмеялась над Николаем Цукановым

Главный объект десятилетия — это Театр эстрады. Этот объект, конечно, вырос из этой идеологии ивент-объекта: надо построить что-то большое, что станет драйвером роста для все территории. Музей Бильбао — это успешный пример для всего мира. Везде начали строить эти билдинги. Но потом выяснилось, что они не везде работают.

В общем, это такой образец, как не надо делать. Где у него вход? На втором курсе учат, что в крупном общественном здании вход должен читаться на инстинктивном уровне. Подошли и видите: вот вход. Это азы.



Второй момент. Вам может нравиться Дом Советов. А может не нравиться. Но если ваш ребенок его нарисует, то вы его узнаете. Точно так же можно нарисовать и Кафедральный собор (даже, если вы рисовать не умеете). Это здание вы не нарисуете потому, что у него нет образа. Амеба не является формой и образом.

Это, конечно, провал. Хотя, конечно, лебединая песня Николая Цуканова, который хотел построить замок... Насмешка истории: хотел построить замок, а построил Театр эстрады, который не нравится никому.


Текст: Алексей Щеголев
Фото: RUGRAD.EU