Первое, что надо понимать о спектакле «От красной крысы до зелёной звезды», — это то, что он принципиально возможен только на малой сцене Драмтеатра. В другом пространстве, в других декорациях, при других площадях сцены это совершенно ненужная вещь. Выражаясь языком кинопроката, «От красной крысы до зеленой звезды» — это отнюдь не блокбастер, который будет делать культурному учреждению кассу. Это даже не условная «проходная» картина, которая позволит театру лишний раз заработать на лояльной аудитории. «От красной крысы до зеленой звезды» в формате нынешнего Драмтеатра — это именно арт-хаус со всеми вытекающими: репутационная история, позволяющая считаться «прогрессивным» культурным учреждением, и хитрое подмигивание эстетам. Существовать эта постановка может именно в таком формате: зал на 80–90 человек (который, стоит сказать, весь заполнен), маленькая сцена, где актеры вынуждены смотреть первому ряду прямо в глаза. Малая сцена — пространство для экспериментов. Здесь в качестве саундтрека может звучать техно, а в текстах встречаются «непарламентские выражения».

Занавес открывается: сцена завалена каким-то хламом. Впрочем, ничего удивительного, что на сцене какие-то картонки с прорезями, имитирующими окна и прочий «мусор». Локация первого действия — подвал. «Крыса!» — громко кричит один из актеров, а потом на протяжении всей сценки будет удивляться, почему эта крыса красная и могут ли вообще красные крысы существовать.

Как и положено арт-хаусу, спектакль «От красной крысы до зелёной звезды» проповедует аскезу и минималистичность. И дело тут не только в декорациях. Фактически основная нагрузка ложится на трёх актеров. Остальная часть труппы, задействованная в постановке, будет появляться эпизодически.

«От красной крысы до зелёной звезды» склеен где-то из десятка новелл, которые сюжетно между собой никак не связаны. Точнее, делают вид, что не связаны. Порой отдельные сцены цитируются в следующих сюжетных главах. Зрителю такой порядок вещей поначалу принять и понять достаточно сложно: актеры переходят из сценки в сценку даже не меняя костюмов, так что хочется представить, что вот одна глава окончилась, а сейчас будет продолжение. Вот долговязый мужчина в длинном плаще только что признавался в любви девушке с выбритыми висками, а сейчас он ломится в дверь, а значит, ломится именно к ней. Но это уже другой персонаж, другая сценка, другая дверь, а девушки в этом сюжете и вовсе нет. Вот тот самый блондин в плаще ведёт пространный диалог о смысле жизни, беседуя с мужчиной, который упал из окна, но зацепился за карниз и теперь просит его спасти. А в следующей сценке уже тот самый «выпавший» превращается в человека, который готовится спрыгнуть с крыши (потому что того самого смысла, о котором речь шла 10 минут назад, нет). Возможно, это один и тот же персонаж, а, возможно, и нет. Может, это сознательный бунт против канонов и сюжетных иерархий. Может, литературный приём в духе Милорада Павича, когда произведение можно начинать читать с любой главы, хоть с начала, хоть с конца, и целостность от этого не пострадает.

Порой кажется, что главный персонаж в этом сменяющемся хаосе — это отнюдь не блондин в плаще, не девушка и не прочие их коллеги. Скорее, это сбитый из досок деревянный прямоугольник. Он переходит из сценки в сценку и в каждой является эпицентром событий (если хочется, главным действующим лицом). Прямоугольник превращается то в лифт, где застревают главные герои, то в барную стойку, по которой они ползают, то в дверь, в которую они ломятся.

Понятно, что общий стержень у всех этих сценок есть. Общая тема — это любовь (точнее, ее невозможность) и взаимоотношения между людьми (они возможны, но лучше бы были невозможны, потому что ничего хорошего для героев всех сценок всё равно не получается). Если уже в самой аннотации к постановке сказано, что это спектакль «о том, как не надо любить», то понятно, что хэппи-энда тут не будет по принципиальным соображениям. Иногда будущая трагедия рождается из вполне себе анекдотических ситуаций: женщина застревает в лифте не то с грабителем, не то с тайным поклонником. Вот вроде бы между героями что-то «щелкает», но за 10 минут, проведённых в замкнутом пространстве, они переживут весь тот ад, который семейные пары переживают за 10 лет. Окончится всё тем же, чем и начиналось. То есть ничем. Причем трагизм, надрыв и катарсис тут спрятаны абсолютно во всём. Вплоть до самой ничтожной бытовухи: он хочет спуститься в кафе и купить еды, а она говорит, что он никогда не вернётся. Глупость оказывается реальностью: действительно не вернётся.

Название спектакля на самом деле таит секреты. «От красной крысы до зелёной звезды» — это не набор красивых слов и загадочных образов, а маршрутная карта, по которой проходит развитие спектакля. «Красная крыса» — это первая точка на большом пути. Потом будет звезда, но окончится всё крысами. У них, оказывается, примерно те же трагедии и проблемы с любовью, что и у людей: или кто-то должен уйти, или какая-то болезненная мизантропия (люди для крыс все одинаковые, и «морды у них плоские, как лепёшки»). Финал ещё более печален — с явным намёком на смерть.

Замкнутость пространства, где совершается вся эта трагедия, запросто может довести кого-то, не в меру впечатлительного, до приступов клаустрофобии. У зрителя тут нет личного пространства, нет «зоны комфорта». Актеры строят гримасы, сжимают кулаки, кричат друг на друга и признаются в любви с каким-то совсем гротескным надрывом, в слишком опасной близости от зрителя. Понятно, что вся эта «достоевщина» творится для того, чтобы случился катарсис, что и происходит. У кого-то в зале глаза предательски блестят. Используется даже запрещённый приём — интерактивность. В какой-то момент актриса заходит в зал и пытается продолжить диалог с сидящим там мужчиной «Где ты с ней познакомился?!» — кричит она. «В бане…», — звучит смущённый ответ. «В бане!» — подхватывает она, будто бы именно такого расклада и ждала.

Малая сцена станет серьёзным испытанием и для театра, и для его потенциальной клиентуры. Первым необходимо расширять репертуар: вспоминать о современных авторах. Хотя бы про тех же братьев Пресняковых, чья пьеса «Терроризм» когда-то шла на главной сцене, но надежд, видимо, не оправдала и больше не ставится. Вторым — готовиться к тому, что современные пьесы далеко не всегда похожи на адаптированные версии «Вишнёвого сада». У тех же Пресняковых есть пьеса «Изображая жертву» (получившая популярность, благодаря одноименному фильму), где повидавший виды мент объясняет несправедливость этого мира в соответствующих выражениях (то есть сплошная обсценная лексика). Стоит скрестить пальцы на счастье, что первые согласятся рисковать, а вторые — за гротеском и эпатажем — смогут рассмотреть то, ради чего этот эпатаж и затевался.


Текст: Алексей Щёголев
Фото: Юлия Власова