С 15 сентября концертные и театральные площадки региона получили разрешение на возобновление работы после карантина. 18 сентября новый сезон открывает Калининградский областной драматический театр. Первой постановкой станет спектакль «Когда голуби улетели» Михаила Салеса по пьесе Дмитрия Минчёнка — эдакий сиквел советской культовой мелодрамы «Любовь и голуби». Афиша RUGRAD.EU рассказывает, при помощи каких художественных приемов Драмтеатр собирается обеспечивать себе кассу после карантина. 

История появления в репертуаре Драмтеатра постановки «Когда голуби улетели» — прямого продолжения культовой советской мелодрамы «Любовь и голуби» — потихоньку начинает обрастать разнообразными мифами. За несколько минут до прогона художественный руководитель калининградского учреждения культуры Михаил Андреев рассказывал журналистам, что писатель Дмитрий Минчёнок создавал сценарий для пьесы чуть ли не по заказу Галины Волчек и ее окружения из «Современника». Текст писался специально под Нину Дорошину — исполнительницу главной. Но обстоятельства в результате сложились так, что пьеса и весь хорошо знакомый по советской киноклассике набор персонажей достался на препарирование штатному режиссеру Драмтеатра Михаилу Салесу. Автор продолжения Дмитрий Минчёнок рассказывал, что пьеса в результате подверглась довольно значительной режиссерской редакции, и намекнул, что за финальный результат ответственность несет скорее Салес, чем он.

Первые минут 15-20 может показаться, что главное действующее лицо постановки «Когда голуби улетели» — это стол (не простенький деревянный, а сияющий белыми боками, будто бы только что из «Икеи») в углу сцены. Предмет интерьера заставлен банками с соленьями, бутылями с мутной жидкостью, отдаленно напоминающей по цвету медицинскую настойку. За этим столом будет творится то раблезианство в сельском стиле, то драма с претензией на глубину романов Достоевского и истеричным речитативом реплик, которые актеры выпаливают точно в лихорадке. Из потолка на прозрачных (но всё равно различимых из зрительного зала) нитках свисают бумажные голуби, по экрану, припрятанному на заднике сцены, летят голуби живые вперемешку с облаками. Актеры сидят вокруг стола в полутьме и поначалу подают признаки жизни, только когда их выхватывает луч прожектора. Крутится и постоянно балаболит только Надежда Кузякина — центральный персонаж пьесы. Но по ходу развития сюжета, Салес начинает творить в судьбе своих персонажей разные неурядицы и мучить их, что твой Джордж Мартин в «Игре престолов».

Персонажи фильма Владимира Меньшова пережили в своей деревне «перестройку», «лихие 90-е», другие неприятные страницы в истории постсоветской России и оказались в современности — примерно так выглядит краткий пересказ сюжета «Когда голуби улетели». Надежда Кузякина всё так же, как и в прошлом веке, причитает: «Людк, а Людк!» — и по привычке грозится «забить всех голубей». 

Дочь Ольга — темноволосая женщина в строгом синем пиджачном костюме — теперь пример состоявшегося городского класса: живет в Москве, работает в банке, летает с мужем на отдых в Испанию. Сын дослужился до прапорщика и получил квартиру в Воронеже. Хозяин дома — Василий Кузякин — до поры до времени скрывается где-то на чердаке (в этом условном сиквеле ему уделено совсем немного времени). Немного времени досталось и той самой «роковой» Раисе, из-за которой в оригинальном фильме разгорался основной конфликт, но по куда более уважительным причинам (спойлер: она умерла). Но смерть вовсе не является защитой от талантов авторов пьесы, так что еще несколько раз при помощи различных приемов в сюжетную ткань постановки затащат завернутую в белую простыню фигуру, которая будет трепать нервы оставшимся «живым» персонажам. За время, прошедшее с момента финала «Любовь и голуби», Кузякины приросли еще двумя членами семейства — еще парочкой Василиев (один самый младший ребенок Надежды, другой — приемный сын), но раскрываться их роль в сюжете будет только во втором акте.

Согласно традициям, заложенным отечественной «деревенской» прозой, персонажи «Когда голуби улетели» львиную долю сценического времени мучают себя и других извечными «проклятыми» вопросами, которыми и так перегружен любой школьный учебник по отечественной литературе. Дотянувшие до XXI века волей сценариста и режиссера шукшинские «чудики» (а Надежду Кузякину пытались вылепить для новой пьесы, как кажется, по шаблонам именно этого писателя) продолжают мусолить темы про смерть, любовь, прощение и всё в таком же духе. Авторы не стесняются вкладывать в уста подконтрольных им персонажей фразы, достойные околофилософских пабликов соцсетей с житейскими премудростями и банальностями в духе: «Мама, страшная штука смерть, зачем она?», «Страна такая, там Боженька души наши заново переделывает».

Владимир Меньшов в своем фильме 1984 года старательно выстраивал эдакий «золотой век» со смешным дедом Митей, который прячет от жены бутылки с алкоголем. Спустя 36 лет придуманный им заповедник шукшинских «чудиков» подвергается эрозии «духом времени». «Химия» в городских магазинах, загадочная наука генетика, онкология, тюрьма (после отсидки, на груди одного из персонажей расцветает синюшняя наколка в виде голубя), новые смартфоны (в пьесе есть диалог, где Надежда просит у Ольги купить ей обычный телефон, а та отвечает, что обычных уже не выпускают), бизнесмен из города в дурацком цветном галстуке — на разрушение построенного в советской киноклассике по-своему уютного, но хрупкого мирка работает буквально всё. Даже известные события в далекой от глухой деревеньки Сирии и то трагически отразятся на судьбе персонажей. Того самого мира, где семейные ценности строятся на принципе «взяла кочергу и по хребтине», а к Надежде ездит за самогоном сам губернатор с иностранными гостями.  

Если бы в области театрального искусства существовала премия за маркетинговые достижения, то ее, безусловно, должен был получить Михаил Салес. Мало кто из режиссеров так хорошо представляет целевую аудиторию, как он в отношении собственных спектаклей, в частности, калининградского театра (это вполне касается и других его спектаклей). Кажется, в его рабочих бумагах прописаны не только диалоги и действия актеров, но и реакции зрителя: здесь у режиссера по плану светлая ностальгическая улыбка и легкая грусть по ушедшему прошлому, здесь — начинающие накрапывать первые слезы, а здесь — уже катарсис, накрывающий весь зал, как ядовитый газ. Чтобы выжать из глаз зрителей пару лишних милилитров жидкости, Салес вручает своим персонажам в качестве вооружения весь набор приемов из «мыльных опер», который смог адаптировать для театральной сцены. На протяжении двух с лишним часов персонажи будут выяснять, кто кому настоящий сын, а кто — не совсем, каяться в грехах прошлых лет, прощать, обличать, осуждать, заламывать руки и заниматься всем тем, чем обычно занимается актерское «пушечное мясо» в мелодрамах. В этой борьбе за зрительские слезные железы у Салеса 3 союзника: грустная скрипка, печальное фортепьяно и невеселый гитарный перебор. Музыка в постановке дает сомневающимся зрителям точный и конкретный приказ, какие чувства им надлежит испытывать в данный момент. Если Сергей Чехов со своей инфернальной интерпретацией Эмира Кустурицы, как мог, пытался разогнуть сложившееся в Драмтеатре «духовные скрепы», то постановка «Когда голуби улетели», несмотря на весь свой игрушечный катарсис, еще крепче смыкают их вокруг зрительского горла, всё глубже и глубже погружая последнего в знакомую зону комфорта. 

«Сейчас для нас транслировать какие-то не очень выгодные коммерческие проекты, для нас это… Сейчас экономическая составляющая, к сожалению, имеет огромное значение», — признавался до начала прогона спектакля художественный руководитель театра Михаил Андреев. В этом, собственно, скрывается одна из причин, почему постановке Михаила Салеса уже сейчас можно предсказывать благоприятную судьбу в репертуарной программе. Если изучать афишу Драмтеатра, то, кажется, что основную кассу там делают либо такие мелодрамы со слезоточивым эффектом, либо комедии положений разной степени удачности и фривольности юмора (второму режиссеру театра Вячеславу Виттиху сейчас поручили воскресить в репертуаре постановку «Номер 13»). И единственная претензия, которая может здесь возникнуть к Салесу, — это то, что на упаковку своего нехитрого месседжа ему потребовалось более 2 часов. В то время как  авторам социальной рекламы из 1990-х со слоганом «Позвоните родителям» удалось то же самое за 30 секунд. 

Текст: Алексей Щеголев
Фото: Юлия Власова