Выручка калининградского ООО «Кодэ» по итогам 2023 года выросла на 25 % — до 368,9 млн руб. Kode специализируется на разработке мобильных приложений и веб-сервисов, а среди клиентов компании — банки, авиакомпании и структуры правительства Москвы. В октябре 2023 года калининградская компания выиграла контракт на развитие мобильного приложения «Дневник МЭШ» и сервиса «МЭШ.Семья» стоимостью 238,5 млн руб. для московского ГКУ «Информационный город». Общая стоимость госконтрактов на разработку программного обеспечения с 2016 года составила порядка 915 млн руб. 

В интервью порталу RUGRAD собственник Kode Алексей Козак рассказал, как IT-отрасль переживает кадровый кризис, нужно ли 5-звездочному отелю из Светлогорска уходить в цифровизацию, в какую сумму обойдется «Автотору» интерес к IT, почему Kode пока не работает на правительство области и заметили ли в отрасли смену губернатора.

«Иностранные контракты потерялись, все стали демпинговать»

— Последние года 4, если говорить в абсолютных цифрах, «Кодэ» демонстрирует увеличение выручки. За счет чего происходил рост компании? Это увеличение стоимости ваших услуг? Растет количество заказов или происходит рост IT-рынка в целом? 

— Одна из целей нашей компании — это расти: мы нанимаем всё больше людей, находим новых клиентов. Как мы их находим — это нетворк. Почти все наши продажи — это «горячие» продажи: нас находят, обращаются, видят предыдущие работы. 

— Вы можете охарактеризовать общероссийский рынок IT-услуг как растущий? 

— Он всегда рос. Сейчас ушли западные компании, ушел софт...

— Получается, что Kode растет в том числе за счет того, что на рынке снизилась конкуренция, а объем заказов, соответственно, вырос? 

— Нет, конкуренция, наоборот, увеличилась. Просто объем задач растет, потому что зарубежные сервисы перестали работать. Но это я в целом говорю, мы на этом рынке не играем. Мы другие сервисы не замещаем, а разрабатываем новые: «Дневник МЭШ» (приложение «Московской электронной школы». — Прим. ред.) — там просто не было, что замещать, или электронно-медицинская карта пациента. Другие компании, которые разрабатывают ПО, растут за счет этого.

— Можно сказать, что в РФ растет процент цифровизации и за счет этого увеличивается спрос на рынке? То есть мы понимаем, что государственным органам в какой-то момент начинает требоваться приложение.

— Драйвером роста является не государство, а бизнес. Какие сферы в нашем государстве развиты лучше, чем в остальном мире? IT, сфера услуг и ритейл — там нет государства. Появляются талантливые предприниматели, например, «Яндекс», Ozon, Avito и все остальные. Они являются драйвером увеличения количества айтишников. Государство на это смотрит сбоку и понимает, что классно, у нас в стране есть такие люди, давайте мы их используем и сделаем «Госуслуги» или «Госуслуги Авто» — возможности показать водительские права через приложение практически нет больше ни в какой стране. 

— Количество специалистов в какой-то момент стимулировало спрос.

— Да, а такое количество специалистов — из-за большой фундаментальной базы Советского Союза (математическое образование). И за счет того, что в стране появлялись бизнесы, которые становились драйверами. Почему у нас такие банки классные? Не потому, что Сбербанк это сделал. Это сделал «Тинькофф», а все остальные скопировали. За счет того, что денег было много, их вкладывали в цифровизацию.

— Сейчас российская IT-компания может расти за счет иностранных заказчиков или политическая ситуация не позволяет? 

— Думаю, что нет. Если мы рассматриваем выход на Средний Восток, Эмираты, Саудовская Аравия, то могло бы быть так. Но эти страны предпочитают Индию и Пакистан. Они им ближе с точки зрения ментальности, ближе еще с той точки зрения, что строители там оттуда. Они спрашивают: «У вас какая ставка?» Мы им говорим, что 30 долларов в час (условно). А они говорят: «А у них 20...» И неважно, что они будут задачу делать 1000 часов, а мы справимся за 500 и это будет дешевле. Но они привыкли так. 

— Тот «разворот на Восток», о котором власти говорят, когда речь идет о более традиционных видах бизнеса, в IT-отрасли пока не реализуем? 

— Не видел ни одной IT-компании, которая бы преуспела в этом плане и сказала, что заместила всех клиентов Востоком. 

— Были иностранные заказчики, которых Kode лишилась из-за сложившейся ситуации? Или потенциальные заказы из-за рубежа, которых вы не получили?

— Конечно. У нас было много запросов. Сейчас их, можно сказать, ноль.

«Не видел ни одной IT-компании, которая заместила всех клиентов Востоком».

— Какие это были страны? 

— Восточная Европа, Америка. Все в мире понимали (по ментальности мы ближе к Европе, Америке, Англии и странам tier one), что лучшие разработчики сидят в странах СНГ (не только в России). Во-первых, они дешевле, чем собственные: платить 8 тыс. долларов в Нью-Йорке или Сан-Франциско, в России за эти деньги возьмешь на аутсорс 2–3 айтишников. Понятно, что мы с Индией конкурировали. Там много IT-компаний, можно найти дешево, но чтобы было хорошо, уже нужно поискать. 

— Насколько для Kode оказалась болезненной потеря этих заказчиков с точки зрения роста компании?

— Не болезненно, мы привыкли к потрясениям. Когда мы совсем маленькими были, то у нас был крупный клиент — банк. У него отозвали лицензию, они нам не заплатили. Потом были крупные клиенты — несколько авиакомпаний. Начался ковид, и у них кончились деньги. Эта история нас воспитала, что должна быть полная диверсификация бизнеса. Как по отраслям (образование, медицина, авиация, банки), так и по направлениям — Россия или не Россия.

Выручка ООО "Коде" в 2023 году составила 368,9 млн руб. Источник: база данных "Контур.Фокус"

— Я тогда переформулирую: насколько это замедлило ваш рост?

— Рост не только это замедлило. Чем ты больше — тем тебе сложнее расти. Удваиваться с 10 до 20 млн руб — это одно дело, с 200 до 400 млн руб — другое. Но вся эта история действительно замедлила, потому что заказов стало меньше, а конкуренция внутри страны — больше. Иностранные контракты не только же у нас потерялись, все стали демпинговать. Если раньше цены на IT-услуги росли каждый год, то последние года 1,5 они падают. Экономическая активность внутри страны немного замедляется, деньги в госсекторе, которые тратились именно на это направление, может быть, кончаются. Не то, чтобы это прямо критично, но видно, что таких темпов роста цифровизации, как 2020 и 2021, пока нет. У каждой компании условно отвалилось по 15 % [внешних] заказчиков, они пытаются найти клиентов внутри России и уменьшают цены в тендерах, демпингуют.

— Конкуренция на общероссийском рынке сильно выросла?

— Думаю, что на 30 %. Но при этом рост зарплат не остановился, они у айтишников по-прежнему растут. 

«В Калининграде нет компаний, кроме “Автотора” и “Содружества”, которые могут позволить бюджеты на IT»

— Калининград для Kode — это же в каком-то смысле просто удобная локация? У вас всего один крупный калининградский заказчик был, торговая сеть SPAR. В регионе есть потенциальные заказчики Kode или проблема в том, что вы изначально ориентировались на крупные проекты, а область традиционно считалась территорией МСП?

— Я думаю, что внутри Калининграда нет таких крупных компаний, кроме «Автотора» или «Содружества», которые могут позволить большие бюджеты на IT. Есть еще государство, поэтому одним из клиентов может быть только государство. Для Нижнего Новгорода мы совместно с другой компанией делали систему управления регионом. Можем сделать такую же для Калининграда.

— Запросы от региональных властей поступали? 

— Обсуждали разные проекты, но пока просто не дошло до конкретных контрактов.

— У вас была попытка сделать продукт для региональных властей: в 2021 году министерство культуры и туризма заказывало разработку приложения GoKaliningrad, но контракт достался другой компании. Это оказалось болезненно для вас?

— Мы много тендеров прорабатываем, для нас это даже не 10 % годового бюджета. В том тендере мы точно выставили сумму выше, [чем победитель]. Примерно представляю, за сколько GoKaliningrad был сделан, эта сумма была ниже. Так что, что касается этого тендера, наши услуги оказались дороже.

— Больше вы не увидели для себя возможностей участия в региональных тендерах? 

— Да их и не было, я бы так сказал. Не было в рамках наших интересов и зоны разработки. Но, как я уже ранее говорил: нас в основном зовут. Мы не видели, и нас не звали.

— Тут вопрос, насколько вы мониторите эти сферы? Может, для вас такие конкурсы и не принципиальная история?

— Редко мониторим. 

— Если вы с правительством Москвы работаете, то, может, для вас правительство Калининградской области и не настолько интересный заказчик.

— Интересный заказчик. Просто нужно найти проект, который будет интересен и им, и нам. Я, наоборот, очень хочу что-нибудь сделать для Калининграда, потому что каждый день хожу по по городу. 

— Если говорить о потенциальных клиентах среди регионального бизнеса. Вы назвали две крупнейшие компании — «Автотор» и «Содружество», но насколько они могут быть заинтересованы в IT-услугах? 

— Если «Автотор» будет делать свой автомобиль (у холдинга есть проект собственного электрокара «Амберавто». — Прим. ред.), то у нас есть навигационное приложение, можем полностью сделать все мультимедиа, с удовольствием поможем сделать им софт. У всех китайских машин есть свои приложения: не только софт внутри, но еще и приложение, по которому можно смотреть местоположение, двери открывать и закрывать. Если им нужно какие-то процессы автоматизировать — тоже welcome. Просто пока не было запросов от них, не видел таких тендеров. Как понимаю, у них раньше фокус был в другом: они же сборкой занимались, поэтому такого не было. У «Содружества» специфику бизнеса не знаю. Они же, как понимаю, B2B-компания, они в розницу свою сою в магазине не продают, им нужно автоматизировать свои процессы, а там совершенно другой стек (способ организации данных. — Прим. ред.), там не мобильные приложения.

— Гипотетически, если вы бы занялись разработкой приложения для «Автотора», то какова была бы стоимость такого проекта? 

— Если всё делать полностью на заказ, то, думаю, от 10 млн руб. Если работать по каким-то гибридным моделям... Допустим, делаем всё бесплатно, но на каждый выпущенный автомобиль есть лицензия, то есть вы автомобиль продали, нам 100 руб. с этого автомобиля есть. Если пользователь хочет какой-то расширенный функционал, то можно какую-то подписку придумать — 100 руб. в месяц, а мы ему дополнительные функции внутри автомобиля предоставляем. 

«Стоимость приложения для “Автотора”, думаю, от 10 млн руб.».

— В регионе растет туристический сектор. Есть ли в этой сфере потенциальные заказчики? Условный 5-звездочный отель в Светлогорске может быть заинтересован в ваших услугах? Или для отеля и сети ресторанов Kode оказываются слишком дорогими? 

— Мы можем сделать и дешево, но нужно понять, как окупится приложение. Вряд ли вы приезжаете в отель и устанавливаете приложение. Скорее вы скажете, что дайте мне номер в Telegram, буду туда писать, и вы мне принесете в номер полотенца и так далее. В Telegram можно сделать мини-приложение для отеля — мы его можем сделать не за дорого, там не такой большой функционал. Полноценное, большое приложение, как для сети отелей Marriott (к нам и такие заказчики обращались) … Понятно, когда у тебя тысяча отелей по миру, то такое, конечно, нужно.

— С точки зрения Kode, в Калининграде в данной сфере небольшие заказчики?

— Небольшие. Думаю, им и заказывать-то приложение не надо. Нужно решать бизнес-задачу оптимальным способом. По поводу ресторанов то же самое: есть много «коробочных» сервисов, которые позволяют развернуть историю, когда у тебя есть QR-код, меню, тут же карту привязал и оплатил. В Москве есть сеть «Моремания», у них ресторанов много, им это выгодно...

— А когда у тебя сетка из 6–7 точек…

— То это не так выгодно. Но программа лояльности есть и в наших ресторанах, но, насколько знаю, это все «коробочные» решения, которые они покупают и платят небольшие деньги за обслуживание.

«620 тыс. руб. — не такая серьезная сумма для айтишника»

— Если подводить некий итог, то можно сказать, что потенциальных заказчиков у компании в Калининградской области практически нет?

— Это не мы такие жадные: «Подавай нам миллионы, и мы за миллионы всё сделаем». Зарплаты айтишников — это существенный фактор. Если бы айтишники получали, как учителя и врачи, то стоимость услуг была бы другой. Большинство затрат — это не то, что мы снаружи покупаем, это не лес, не нефть, это деньги, которые мы платим нашим людям. 

— Когда вы говорили о преимуществах российских компаний на глобальном рынке, вы как раз акцентировали внимание на стоимости труда. Стоимость западных IT-специалистов еще выше?

— Еще выше. Стоимость российских специалистов такая высокая, потому что западные много получали. Западные компании открывали в России офисы разработки, глобальные компании искали внутри России людей и могли им платить. Подгоняли цены на российских разработчиков под западные: они не сравнялись, но они увеличились. 

— При этом вы отметили, что несмотря на то, что западные заказчики ушли, а количество денег на рынке снизилось, рост зарплат сохранился.

— Большая инертность. Плюс многие компании — это техногиганты, которые внутри России являются практически монополией. Далеко ходить не надо, возьмем «Яндекс.Такси» — большая доля рынка находится у одной компании, она миллиарды зарабатывает. Она скажет, что могу своим айтишникам платить по 300 тыс. руб. и, если нужно, еще больше. Она придет к региональным игрокам типа нашей компании и попытается забрать у нас человека, предложив ему [зарплату].

— Насколько вам тяжело бороться за удержание кадров с такими гигантами, как «Яндекс»?

— Придумываем разные схемы, которые продуктовая компания предложить не может. У нас сотрудник может переходить между разными отделам: сегодня он инженер по тестированию, а завтра хочет стать программистом. Так как у нас не тысяча человек работает, то специалист может быстро вырасти в руководителя. Он может менять проект: не нравится тебе в финтехе — пошел делать образование, надоело в образовании — ушел на стартапы (их нам тоже заказывают). Пытаемся как-то привязать людей: сделали фонд, куда каждый год делаем отчисления, десятки миллионов рублей вкладываем. Фонд генерирует процентный доход, он распределяется между ключевыми членами. После того, как ты 5 лет в компании отработал, ты можешь туда попасть. Средняя годовая выплата больше российских пенсий. В этом году мы выплатили членам по 620 тыс. руб.

— Серьезная сумма...

— Для айтишника не такая серьезная сумма. Но у тебя, помимо зарплаты, есть годовой бонус. Пока ты работаешь — он только растет, потерять его невозможно. А вот если ты только уволился из компании, то ты его потеряешь. 

«В этом году выплатили членам фонда по 620 тыс. руб.».

— Получается, что всё равно приходится придумывать какие-то меры именно финансовой стимуляции?

— Ну, не финансовой. У нас есть корпоративные мероприятия — это стандартная фраза, но на самом деле [инструмент] работает. Мы стараемся их проводить так, чтобы люди были счастливы. Гораздо лучше работать в компании друзей и единомышленников, пусть тебе и на 10 % будут платить меньше, но эмоциональная составляющая будет выше, чем ты просто ради денег куда-то пойдешь. Если бы мне предложили стать Юрием Гагариным и в космос полететь, но при этом мне бы ничего 10 лет не платили, то я бы с удовольствием стал Гагариным. Потому что это первый человек в космосе, всемирная известность и амбиции. 

«Айтишники получают много, а преподаватели — нет»

— Буквально весь бизнес говорил, что по итогам 2023 года кадровая проблема стала одной из самых серьезных. Вы, кажется, оценивали дефицит разработчиков по РФ примерно в 100 тыс. человек.

— Мне кажется, 700 тыс. минимум. Но это было до пандемии: сейчас многие уехали, но и бизнес-активность спала, диапазон дефицита от 300 до 700 тыс. Это не только разработчики, это и инженеры по тестированию, системные аналитики, проджект-менеджеры.

— Как вы оцениваете кадровый дефицит в Kode? 

— Если бы у нас было еще 80 человек, то нашли, куда бы пристроить. 

— Много ли вы потеряли кадров в период 2022 года? 

— Нет. Тогда люди как раз пытались держаться за работу, потому что была неопределенность. Но в 2023 году накопленная история, когда люди не меняли место работы, вылилась. В 2023 году увольнений было чуть больше, чем обычно.

— Вы можете оценить, сколько человек ушли из компании в 2023 году?

— 10–15 % коллектива. Но мы взяли новых и в целом выросли по компании.

— В БФУ есть несколько программ, заточенных под цифровое образование. Как вы можете оценить уровень выпускников? Они выпускают уже готового специалиста, которого вы можете взять в компанию? 

— Нет. Никогда готового [специалиста] они не выпустят. Как и любая госструктура, образование еще более инертно. Нельзя прийти и сказать, как в 1990-е: «Стране нужен миллион юристов и бухгалтеров», — потому что их до этого не было, а тут появился частный бизнес. Сколько перестраивались вузы? Дефицит IT-специалистов есть давно. Но чтобы кто-то в обычном вузе преподавал разработку для IOS или Android — такого нет. Мы берем человека с фундаментальной основой, которому нравится программирование. Понятно, что он программировал не на том языке, на котором нам нужно. Мы его на стажировке или в процессе работы доучиваем.

— У вас выпускники БФУ в штате есть? 

— Конечно. БФУ — хороший вуз. Но другое дело, что еще во время моего обучения, 50–70 % людей с моей специальности (инженер-системотехник. — Прим. ред.), а она была очень сложная и туда не попасть было, не пошли после университета работать айтишниками. Сейчас такая тенденция тоже есть: не 100 % выпускников идут работать по специальности. Как они туда попали, кто их туда позвал? Не знаю, как с этим бороться и нужно ли вообще с этим бороться. 

— Помимо того, что специалистов надо развивать и доучивать, чисто количественно выпускников не хватает, чтобы удовлетворить потребности рынка? 

— Недостаточно. В Индии есть миллион айтишников, которые работают на аутсорсе. В нашей стране фундаментальная база лучше. Мы могли бы и 3 млн айтишников позволить, сделать так, чтобы они работали не только внутри страны, но и на экспорт. 

«В Индии миллион айтишников, мы могли бы и 3 млн позволить».

— Образование может реформироваться, когда участники рынка начинают принимать в нем участие. Вы пытались в этом отношении сотрудничать с БФУ?

— Мы преподавали в БФУ, нашли преподавателя на какое-то время. Удалось даже этот предмет поместить в зачетку, потому что, если его в зачетке нет, то ходят только фанаты. Но проблема в том, что айтишники получают много, а преподаватели — нет. Преподаватель рано или поздно говорит: «Зачем мне это надо? Я уйду айтишником работать». Так курс и закрылся. (Смеется). Сделать так, чтобы наши люди там преподавали на полноценной основе — это хороший пример. Но пока у нас слишком большой дефицит в людях, и мы справляемся путем стажировок. Кажется, что нет такого большого потока людей из вузов, чтобы мы могли пачками оттуда их забирать.

— Получается, что ваша собственная программа стажировки в Kode — это скорее вынужденная мера, а не еще одно самостоятельное направление бизнеса? 

— Я бы от государства давал гранты компаниям, которые пытаются доучивать людей. Может быть, даже не нам, а образовательным компаниям: Skillbox, «Нетология», чтобы они учили больше. Для государства дать 50 тыс руб. на одного айтишника… Мы знаем, сколько люди получают в месяц в некоторых местах. Если 1 человек из 5 пойдет в IT, он эти деньги как НДФЛ за год отобьет. <...> Я бы так поступал. Потому что в университеты мы не заманим преподавать за 60 тыс. руб. тех, кто в IT-компаниях получает по 200–300 тыс. руб. 

— То есть стажировку как бизнес не рассматриваете? Вообще, это может быть интересно в финансовом плане? 

— Рассматриваем. Это окажет косвенный эффект. Люди будут работать над проектами, которые принесут нам деньги. Если мы просто представим, что заработаем 50 тыс. руб. с человека, который купил эти курсы… Условно, пришли 100 человек и мы заработали эти деньги, то это не такой большой доход для нашей компании.

«Совокупный интерес IT-специалистов к Калининграду упал на 50 %»

— Региональная программа релокации кадров…

— Вообще отличная!

— Вы, кажется, первый человек из IT-сектора, кто так ее характеризует. Обычно новости про программу выглядели примерно так: айтишники опять не смогли попасть в квоты. 

— Вообще отличная тема, которую придумал регион, чтобы конкурировать. Есть, конечно, и более экстравагантные темы: Нижний Новгород отменил НДФЛ, и туда компании побежали. Пандемия научила людей работать на удаленке, поэтому калининградская программа работает не так хорошо, как предполагалось. Но кто соглашается переезжать, для них это действительно круто: получить подъемные. Раньше мы сами перевозили сотрудников и оплачивали билеты, но 800 тыс. руб. (сумма подъемных. — Прим. ред.) мы человеку платить не могли. Считаю, что это существенный плюс, учитывая, что Калининград — это намного более привлекательный город, чем среднестатистический город в России. Но, повторюсь, с учетом того, что удаленка теперь рассматривается как нормальный фактор, программа работает не так хорошо.

— Сколько сотрудников вы перевезли по программе релокации? 

— Больше 10.

— Конкуренция какая-то за эти квоты была?

— К нам никто не приходил и не говорил, что есть только два места, либо вы, либо компания «Б». Для региона это тоже плюс, они эти деньги за счет НДФЛ отобьют достаточно быстро. 

— У вас на сайте есть целый раздел буквально с рекламой Калининграда как одного из самых комфортных городов для проживания. Но есть информация, которая немного потеряла актуальность. В частности, что «во время открытых границ из Калининграда за пару часов и 700 рублей можно добраться до ближайшего польского аэропорта» и улететь в Европу.

— Надо подкорректировать. (Смеется). (К моменту публикации интервью раздел был скорректирован. — Прим. ред.).

— Эти изменения с доступностью путешествий из Калининграда повлияли на желание IT-специалистов сюда релоцироваться? 

— Уменьшили. У Калининграда для жителя РФ, который здесь не был, было два плюса: море (но все понимают, что оно холодное), близость к Европе и возможность путешествовать, что, вот, Калининград — это «русская Европа». Они не знают, что здесь архитектура хорошая, климат, не такая жесткая зима, как в Поволжье, можно не мыть машину каждую неделю. Море-то осталось, но Европа закончилась. Половина наших переехавших — это люди, которые хотят путешествовать. Для них это важно было. На наш первый корпоратив мы летали в Швецию. Билет стоил 10 евро.

— Можно представить в процентном соотношении, как уменьшился интерес IT-специалистов к Калининграду из-за закрытых границ? 

— Думаю, что совокупный интерес упал на 50 %. Но здесь [сложились] 3 фактора: можно работать на удаленке, границы закрыты и выросли цены на «недвижку». 

— По последним данным, стоимость квадратного метра — 128 тыс. руб. Насколько для IT-специалистов это оказалось болезненным, если зарплаты в отрасли все-таки намного выше средних? 

— Болезненно. Первую квартиру в Калининграде я покупал за 1,4 млн руб. Сейчас автомобиль столько не стоит. Это существенно, конечно. <...> Если вы посмотрите цены на первой линии в Зеленоградске… Раньше в «Москва-Сити» такие квартиры были. Я еще думал: «Что за люди их покупают?»

«Первую квартиру в Калининграде купил за 1,4 млн руб. Сейчас автомобиль столько не стоит».

— Есть еще региональные льготы для IT-компаний, получивших статус резидента Калининградской ОЭЗ. Участники рынка и тогда говорили, что для IT данные преференции не очень привлекательны, а потом был подготовлен федеральный пакет льгот, который их фактически дублировал. Статус резидента ОЭЗ сохранил какую-то привлекательность для IT-компаний?

— Именно для нас нет почти никакой разницы. Для нас федеральные льготы будут даже лучше. Но я точно слышал от участников рынка (мне кажется, это продуктовые компании были), что им какой-то пункт калининградских льгот прям очень подходит…

— Если построить гипотетический сценарий, как эта история с льготами могла бы развиваться, то здесь вы видите в качестве образца пример Нижнего Новгорода с его преференциями по НДФЛ? 

— Мы находимся на общей системе налогообложения и платим НДС 20 %: вы купили гвозди и дерево за 100 руб., сделали стул и продали за 200. И с этой добавленной стоимости вы платите 20 %. Но в IT это так не работает, мы платим 20 % с оборота (даже не с прибыли, а с оборота), потому что ничего не можем вычесть. По идее, мы заплатили людям зарплату, а всё, что прибавили сверху и продали на рынок, — это и есть добавленная стоимость. На зарплаты потратили 1 млн, за 1,1 млн руб. продали наши услуги. 100 тыс. — наша добавленная стоимость, но мы платим не со 100 тыс. руб., а со всего объема. Если бы была льгота, когда мы имели бы право вычитать нашу официальную зарплату из затрат и платить НДС именно с добавленной стоимости (как налог и замышлялся изначально), то это была бы просто бомба. Потому что все наши расходы — это зарплата, это 80–90 % от всех расходов. 

— Когда в регионе меняется первое лицо, это такой своеобразный стресс-тест для регионального бизнеса, потому что могут измениться какие-то льготные программы и договоренности. Но, похоже, для IT это не очень актуально, и вы такие вещи даже не замечаете?

— В идеально сбалансированной системе это ни для кого не должно быть какими–то изменениями. Пояснять не буду, но так и должна работать государственная машина. Для нас… Мы никак не связаны с регионом в плане каких-то контрактных обязательств, это не имеет никакого значения. Хотелось бы, чтобы всегда были люди молодые и талантливые. 

Текст: Алексей Щеголев
Фото: Дмитрий Савин, RUGRAD