Накануне Дня изобретателя и рационализатора, который в этом году отмечают 27 июня, журналист АиФ-Калининград узнал, как живется разработчикам технических новинок у нас и за рубежом, и к чему привели реформы в науке.

У заведующего лабораторией экспериментальных гидрофизических исследований Атлантического отделения института океанологии (АО ИО) им. Ширшова РАН Вадима Паки  – с десяток изобретений. А уж сколько новых приборов и методов он разработал с коллективом – не сосчитать.


Евгения Бондаренко: – Изобретения – это плановая работа или творческое озарение? 

Вадим Пака: – Мы добываем новые знания о морях и океанах. И тут стандартная техника зачастую не помощник, приходится конструировать приборы самим. Например, в 90-х годах мы придумали новый метод измерения структуры океана. Обычно для этого судно переходит из точки в точку, ложится в дрейф и погружает зонды. При этом наблюдения на каждой станции могут занимать до нескольких часов. Это долго, и расстояние между станциями измеряется километрами. А в океане бывает, через сто метров уже другие солёность, температура и плотность воды.

Классический пример – Гольфстрим, на границе которого корма и нос судна могут находиться в водах с совершенно разными свойствами. А изучать такие явления крайне важно:  от структуры воды зависят места скопления рыб. Мы придумали проводить измерения одновременно несколькими зондами, причём на ходу. Никому раньше в голову не приходило собрать их в гирлянду и сканировать сразу несколько слоев. Сэкономили огромное количество времени, а значит, и денег. Устройство  назвали «Термохалотрал».

– Что могут обычному человеку рассказать ваши исследования?

– Всем хочется знать, что ждёт нас в будущем. Кругом говорят об изменениях климата и грядущих катастрофических изменениях уровня Мирового океана, которые заставят целые народы искать новые места обитания. Может затопить пол-Европы, в том числе нашу область. Колебания океана в таком диапазоне бывали не раз. Но чтобы понять, в каком направлении меняется климат, нужны продолжительные и полные наблюдения. А у нас и с одним, и с другим не всё в порядке.

– Насколько я знаю, сейчас на серьёзные экспедиции денег нет, и вы ходите не дальше Балтики… 

– Мы не отказываемся от работ в океане, но собственных возможностей для этого сейчас нет. Если удаётся попасть в океанский рейс, то только благодаря приглашениям в международные проекты. Когда стало совсем плохо с деньгами, пришлось сконцентрироваться на ближних морях.

Но здесь тоже большое поле для исследований. Про Балтику один немецкий ученый сказал: маленькое море – большие проблемы. Это верно. Неочищенные стоки, недостаточно глубокое перемешивание вод, из-за чего верхние слои не достигают дна и не приносят кислород. Здесь могут возникать заморы.

Ещё одна проблема – бурное цветение токсичных сине-зеленых водорослей в лагунах, от которого может гибнуть рыба. В этом сезоне мы с коллегами займёмся изучением этого вопроса и прогнозированием опасных ситуаций.

– А что можно сказать про «обратные течения», из-за которых каждый год тонут люди?

– На Балтике течения, направленные от берега в открытое море, – не редкость. Они возникают, когда штормовые волны образуют в пляжной зоне небольшие заливы. Когда в них встречаются обычные вдольбереговые течения, образуется мощная струя, которая уносит избыток воды в море. Её скорость – выше скорости любого пловца.

Поэтому, попав в такую струю, даже не пытайтесь плыть к берегу против течения. Двигаться нужно, экономя силы, вдоль берега. У струи разрывного течения ширина небольшая. Поэтому выбраться, плывя поперек неё, сможет любой, способный держаться на воде человек. Но даже если отдаться воле течения, спустя короткое время оно прекратится, и можно будет плыть к берегу. 

Последний из могикан

– Есть надежда вернуться в океан?

– Морской державе не обойтись без океанологических исследований. Основные задачи лежат именно в безбрежных просторах океана. Руководство страны не может эту простую истину игнорировать вечно. Наши океанографические суда стали для большинства ученых недоступны. «Академик Иоффе» и «Академик Сергей Вавилов» заняты в туристическом бизнесе. Попасть на них могут лишь немногие ученые, и то – только для выполнения работ на переходах по туристическим маршрутам.

«Академик Мстислав Келдыш» и «Профессор Штокман» без коммерческих контрактов на заказные темы редко выходят в море. Глубоководные аппараты «Мир» ждёт судьба музейных экспонатов. Пытаемся максимально использовать маломерные суда, но деньги на них нужно искать, пробиваясь в международные проекты или получая специальные очень скромные гранты. Академическая организация вынуждена заниматься прикладными задачами. И если при этом нет возможности решать задачи фундаментальной науки – это очень плохо. Россия теряет позиции в мировой океанологии, и этот процесс может стать необратимым. Западная наука всё меньше нуждается в кооперации с нами.

– А как у них с изобретательством?

– Развитием океанотехники там занимаются небольшие компании. Наше же приборостроение работало на госзаказ и крупные серии. Обслуживать пару десятков институтов при таком подходе невыгодно. Западное приборостроение всегда работало более гибко, с риском, но целенаправленно изобретательно.  И рисковые капиталовложения приносят в итоге прибыль. Результат налицо: их океанологи имеют колоссальный выбор аппаратуры. И россияне покупают преимущественно их технику, когда есть возможность.

– За годы работы вы стали уникальным коллективом, который воспитывает изобретателей. Есть кому передать опыт?

– Молодежь привлечь трудно. Кадровой политики никакой. А тут ещё сокращение финансирования. На базе АО ИО РАН возникла морская кафедра БФУ,  и часть лабораторий пополнилась географами. Но для моей лаборатории нужны инженеры, физики. А они находят более денежные места, и «приманка» в виде заграничных рейсов уже не работает.