Родина, мать, Кант и другие: Путевые заметки о калининградском патриотизме
Переселенцы из стран бывшего СССР в Калининградскую область так отвечали на вопрос аборигенов, почему они приехали именно сюда: «Потому что вы все тут такие».
Вопрос о патриотизме в числе других обсуждался в декабре на Гражданском форуме Калининградской области, одна из секций которого так и называлась: «Патриотическое воспитание в процессе трудовой деятельности: связь поколений, сохранение традиций, новые подходы». Что до поколений, то с точки зрения Канта, чью могилу жители города показывают приезжим с такой гордостью, как если бы это был их собственный дедушка, время – это скорее свойство человеческого ума, нежели объективная реальность. Когда-то это был «новый подход», а теперь для жителей города – уже «историческая традиция». Молодожены съезжаются к могиле философа клясться друг другу в верности, и это тоже патриотизм особого рода. В Калининграде он выглядит немного гипертрофированным, но это следствие неопределенности корня «patria», то есть «родина». Что это: часть суши или государственное устройство, или, может быть, население, народ?
Весь день мы слушали калининградцев на Гражданском форуме, поэтому в поселок Долгоруково доехали только к ночи, когда из окна автобуса было уже не разобрать, что там мелькает: развалины ли это старинного немецкого амбара или советских казарм – тем и другим усеяна территория. В мертвенном свете двуглазого прожектора на вышке, какие зажигаются на железной дороге или в зонах, отблескивала всем знакомая лысина нашего предводителя – посла и профессора Михаила Федотова, окруженного плотной, но низкорослой толпой преимущественно женщин и детей, однако лица их в этом свете были обманчивы. Три – пять лет назад они приехали – кто из Казахстана, кто из Киргизии – по программе переселения соотечественников сюда, на родину Канта, которая их позвала.
Собрались тут и рабочие, и учителя, и даже собкор «Правды Востока» из Узбекистана. В свете прожектора, осветившего глинистый плац меж двух бывших офицерских казарм, пар от ртов был виден отчетливей, чем лица, а слова, налезая друг на друга, все были об одном и том же: об их злоключениях на месте репатриации.
Все они попродавали дома, квартиры и мебель, какую еще там можно было продать, подписали анкеты по государственной программе «О мерах по оказанию содействия добровольному переселению в РФ соотечественников, проживающих за рубежом», потом получили подъемные по 60 тыс. рублей и по 30 тысяч на каждого члена семьи и приехали со скарбом. Довольно просто решился только вопрос о российском гражданстве, но не о постоянной регистрации («прописке»): для нее нужно постоянное же место жительства, а с этим и вышел главный затык.
Те соотечественники, кто был побогаче и, видно, поумнее, снялись раньше и, не сильно поверив обещаниям государства российского, сами купили себе в России жилье. А нашим собеседникам - в сущности, неудачникам последней волны - было обещано «всемерное содействие» и, если читать «программу» внимательно и без эмоций, то больше ничего. Но переселенцы читали с надеждой, без которой разве пустишься в такую авантюру, и верили словам всех, кто в их представлении соотносился с понятием родины как государства (а в смысле родины как «народа» никто тут к ним с объятиями и не бросался).
В то время, до осени 2010 года, в Калининграде губернаторствовал Георгий Боос – сам бизнесмен и человек с фантазиями. Он предполагал к 2008 году достичь уровня жизни Польши, построить металлургический комбинат и (будучи яхтсменом) марину, проводить под Калининградом этапы гонок «Формула 1», открыть игорную зону, и для всего этого планировал переселить в российский анклав несколько миллионов граждан из стран СНГ. Но после закрытия роддомов и повышения в 2010-м транспортного налога калининградцы вышли на 10-тысячный митинг под антиправительственными лозунгами и скушали этого губернатора, не то немца, не то голландца по историческим корням.
Один из сопровождавших нас правительственных чиновников цинично нашептал мне на ухо в автобусе, что Боосу нужно было двести тысяч переселенцев, чтобы население области перевалило за миллион, и тогда бы сразу стал иной статус и совершенно другое финансирование. А приехала за все годы всего-то 21 тысяча: дураки же тоже учатся, хотя и не так быстро. Впрочем, Боос, отдадим ему должное, сообщал своей харизмой некую энергетику и всему Калининградскому анклаву, а после его свержения область прочно застряла в ряду дотационных. Боос был – тяжелая артиллерия, экс-министр по налогам и сборам, он сумел продавить даже Министерство обороны, чтобы пустило переселенцев в стремительно опустевшие казармы временно пожить.
Нескольким десяткам семей (всего там сейчас живет человек двести, но точное число вряд ли известно и Калининградскому миграционному центру) из маневренного фонда, образованного на месте бывшей войсковой части в Долгоруково, были предоставлены квартиры на условиях временного проживания: на военном языке – «перекантоваться». Но в этих домах, даже самостоятельно укрепив унитазы, замазав трещины и вставив стекла, они смогли бы жить только летом. Миграционный центр поменял рамы, но они оказались алюминиевыми, поставил котельную на сжиженном газе – только трубы привезли не те, а стоимость отопления зимой оказалась под двадцать тысяч в месяц на семью.
Поскольку жить все равно больше было негде, переселенцы продали все, что было, влезли в долги (оформить кредиты тоже оказалось очень непросто) и утеплились сами. Перед отъездом мы посмотрели квартиры: искусственные елки, кое-где уже наряженные, не пахнут, поэтому ясно ощущался запах плесени вокруг подтекающих труб, зато стены детских комнат там любовно разрисованы медвежатами и зайчиками. Все-таки их дети – тоже будущие патриоты России, негоже им совсем уж в скотстве расти.
Взрослые большей частью – не бездельники: кто устроился работать в поселке (там продолжают жить и бывшие офицеры), а кто ездит, тратя по полтора часа на дорогу, на работу в Калининград. Но двадцать тысяч только за отопление – кто из них сможет заплатить? Поэтому несколько семей уже выселены по суду на улицу, и квартиры стоят пустые, окна темные. Выселением грозят теперь и исправным плательщикам: ведь здесь «маневренный фонд», его надо освободить для будущих таких же горемык, какие якобы поедут в эту западню по следующей программе переселения соотечественников.
При нас между переселенцами и и.о. министра муниципального развития и внутренней политики области возобновился бесконечной, как видно, спор. Жители казарм ссылаются на то, что прежний министр обещал им приватизацию квартир с учетом вложенных в них труда и денег (до полумиллиона), а новый министр ни в какую: говорит, что ничего такого никто никогда не обещал. А может, никто и не знал, что они здесь живые?
Получается, что та родина, на которую они устремились как на часть суши, манила их «всемерным содействием», но в том смысле, в котором родина – это государство, она им говорит: нет, дорогие соотечественники, вы что-то путаете. Если же родина – это мелкие калининградские чиновники из центра миграции, то по местным меркам на алюминиевых рамах и прочем они тут, наверное, стырили немало. А народ пока безмолвствует. Вот если переселенцам отдадут жилье, тогда родина его голосами и возопит: «А почему им-то? Мы сами тут по двадцать лет на очереди стоим! Понаехали…».
А, может быть, родина – это бывший министр обороны Сердюков вместе с подругой его Евгенией Васильевой и «Оборонсервисом»? Ведь тут, не считая построек, несколько сотен гектаров вместе с полигонами: чем не охотничьи угодья для гостей из Москвы? С такой точки зрения и Боосу эти переселенцы были нужны как солдаты, чьей живой силой надо было просто скорей закрепиться в окопах. А что с ними будет в следующем бою – так это, извините, война, самая главная война за собственность, включая могилу Канта.
Михаил Федотов от имени СПЧ, который приезжал в Долгоруково в составе восьми человек, будет предлагать на правительственном уровне продать квартиры переселенцам с учетом того, что они сюда уже вложили, и всех их мучений в придачу. Но это разовое решение. В Калининградской области таких переселенческих центров еще несколько, по всей России их несколько десятков, и вряд ли в других местах к переселенцам относятся намного радушнее. С экономической точки зрения вопрос ясен: работящие люди нужны, с юридической тут все очень лукаво, но нас сейчас интересует, в первую очередь, искомая, как говорится, «национальная идея».
В оставшиеся до отлета часы мы были вознаграждены экскурсией в Калининградский готический собор, пока еще не православный (РПЦ уже переданы многочисленные кирхи, к которым приделаны «луковки», а также рыцарский замок «Нойхаузен» ХХШ века), но я уже не знаю, как его правильно назвать. Этот собор, как всем тут известно, был приведен в порядок на немецкие гранты, но внутри у него с 2007 года установлен самый большой в мире (по числу регистров) орган, который «за 100 миллионов рублей из государственного бюджета подарил городу Путин». Так объяснил на экскурсии директор музея, строитель и полковник в отставке. Затем, повернувшись к органу, он крикнул что-то вроде: «Коля, давай!». И Коля «дал»: мы слушали молча, но столько регистров, сколько там понаделали, настроить, наверное, все-таки очень трудно. Ну, это к слову, но денег, истраченных на это музыкальное чудо, хватило бы на десяток образцовых центров для соотечественников.
Конечно, будут упреки, что будто бы я не люблю свою родину. Но где эта родина и, опять же, что это? Если часть суши, то какая? Если правительство, то какое? И лишь народ у нас уж такой, какой есть. Он меня больше любит или я его – это вопрос сложный.
Автор: Леонид Никитинский
Вопрос о патриотизме в числе других обсуждался в декабре на Гражданском форуме Калининградской области, одна из секций которого так и называлась: «Патриотическое воспитание в процессе трудовой деятельности: связь поколений, сохранение традиций, новые подходы». Что до поколений, то с точки зрения Канта, чью могилу жители города показывают приезжим с такой гордостью, как если бы это был их собственный дедушка, время – это скорее свойство человеческого ума, нежели объективная реальность. Когда-то это был «новый подход», а теперь для жителей города – уже «историческая традиция». Молодожены съезжаются к могиле философа клясться друг другу в верности, и это тоже патриотизм особого рода. В Калининграде он выглядит немного гипертрофированным, но это следствие неопределенности корня «patria», то есть «родина». Что это: часть суши или государственное устройство, или, может быть, население, народ?
Весь день мы слушали калининградцев на Гражданском форуме, поэтому в поселок Долгоруково доехали только к ночи, когда из окна автобуса было уже не разобрать, что там мелькает: развалины ли это старинного немецкого амбара или советских казарм – тем и другим усеяна территория. В мертвенном свете двуглазого прожектора на вышке, какие зажигаются на железной дороге или в зонах, отблескивала всем знакомая лысина нашего предводителя – посла и профессора Михаила Федотова, окруженного плотной, но низкорослой толпой преимущественно женщин и детей, однако лица их в этом свете были обманчивы. Три – пять лет назад они приехали – кто из Казахстана, кто из Киргизии – по программе переселения соотечественников сюда, на родину Канта, которая их позвала.
Собрались тут и рабочие, и учителя, и даже собкор «Правды Востока» из Узбекистана. В свете прожектора, осветившего глинистый плац меж двух бывших офицерских казарм, пар от ртов был виден отчетливей, чем лица, а слова, налезая друг на друга, все были об одном и том же: об их злоключениях на месте репатриации.
Все они попродавали дома, квартиры и мебель, какую еще там можно было продать, подписали анкеты по государственной программе «О мерах по оказанию содействия добровольному переселению в РФ соотечественников, проживающих за рубежом», потом получили подъемные по 60 тыс. рублей и по 30 тысяч на каждого члена семьи и приехали со скарбом. Довольно просто решился только вопрос о российском гражданстве, но не о постоянной регистрации («прописке»): для нее нужно постоянное же место жительства, а с этим и вышел главный затык.
Те соотечественники, кто был побогаче и, видно, поумнее, снялись раньше и, не сильно поверив обещаниям государства российского, сами купили себе в России жилье. А нашим собеседникам - в сущности, неудачникам последней волны - было обещано «всемерное содействие» и, если читать «программу» внимательно и без эмоций, то больше ничего. Но переселенцы читали с надеждой, без которой разве пустишься в такую авантюру, и верили словам всех, кто в их представлении соотносился с понятием родины как государства (а в смысле родины как «народа» никто тут к ним с объятиями и не бросался).
В то время, до осени 2010 года, в Калининграде губернаторствовал Георгий Боос – сам бизнесмен и человек с фантазиями. Он предполагал к 2008 году достичь уровня жизни Польши, построить металлургический комбинат и (будучи яхтсменом) марину, проводить под Калининградом этапы гонок «Формула 1», открыть игорную зону, и для всего этого планировал переселить в российский анклав несколько миллионов граждан из стран СНГ. Но после закрытия роддомов и повышения в 2010-м транспортного налога калининградцы вышли на 10-тысячный митинг под антиправительственными лозунгами и скушали этого губернатора, не то немца, не то голландца по историческим корням.
Один из сопровождавших нас правительственных чиновников цинично нашептал мне на ухо в автобусе, что Боосу нужно было двести тысяч переселенцев, чтобы население области перевалило за миллион, и тогда бы сразу стал иной статус и совершенно другое финансирование. А приехала за все годы всего-то 21 тысяча: дураки же тоже учатся, хотя и не так быстро. Впрочем, Боос, отдадим ему должное, сообщал своей харизмой некую энергетику и всему Калининградскому анклаву, а после его свержения область прочно застряла в ряду дотационных. Боос был – тяжелая артиллерия, экс-министр по налогам и сборам, он сумел продавить даже Министерство обороны, чтобы пустило переселенцев в стремительно опустевшие казармы временно пожить.
Нескольким десяткам семей (всего там сейчас живет человек двести, но точное число вряд ли известно и Калининградскому миграционному центру) из маневренного фонда, образованного на месте бывшей войсковой части в Долгоруково, были предоставлены квартиры на условиях временного проживания: на военном языке – «перекантоваться». Но в этих домах, даже самостоятельно укрепив унитазы, замазав трещины и вставив стекла, они смогли бы жить только летом. Миграционный центр поменял рамы, но они оказались алюминиевыми, поставил котельную на сжиженном газе – только трубы привезли не те, а стоимость отопления зимой оказалась под двадцать тысяч в месяц на семью.
Поскольку жить все равно больше было негде, переселенцы продали все, что было, влезли в долги (оформить кредиты тоже оказалось очень непросто) и утеплились сами. Перед отъездом мы посмотрели квартиры: искусственные елки, кое-где уже наряженные, не пахнут, поэтому ясно ощущался запах плесени вокруг подтекающих труб, зато стены детских комнат там любовно разрисованы медвежатами и зайчиками. Все-таки их дети – тоже будущие патриоты России, негоже им совсем уж в скотстве расти.
Взрослые большей частью – не бездельники: кто устроился работать в поселке (там продолжают жить и бывшие офицеры), а кто ездит, тратя по полтора часа на дорогу, на работу в Калининград. Но двадцать тысяч только за отопление – кто из них сможет заплатить? Поэтому несколько семей уже выселены по суду на улицу, и квартиры стоят пустые, окна темные. Выселением грозят теперь и исправным плательщикам: ведь здесь «маневренный фонд», его надо освободить для будущих таких же горемык, какие якобы поедут в эту западню по следующей программе переселения соотечественников.
При нас между переселенцами и и.о. министра муниципального развития и внутренней политики области возобновился бесконечной, как видно, спор. Жители казарм ссылаются на то, что прежний министр обещал им приватизацию квартир с учетом вложенных в них труда и денег (до полумиллиона), а новый министр ни в какую: говорит, что ничего такого никто никогда не обещал. А может, никто и не знал, что они здесь живые?
Получается, что та родина, на которую они устремились как на часть суши, манила их «всемерным содействием», но в том смысле, в котором родина – это государство, она им говорит: нет, дорогие соотечественники, вы что-то путаете. Если же родина – это мелкие калининградские чиновники из центра миграции, то по местным меркам на алюминиевых рамах и прочем они тут, наверное, стырили немало. А народ пока безмолвствует. Вот если переселенцам отдадут жилье, тогда родина его голосами и возопит: «А почему им-то? Мы сами тут по двадцать лет на очереди стоим! Понаехали…».
А, может быть, родина – это бывший министр обороны Сердюков вместе с подругой его Евгенией Васильевой и «Оборонсервисом»? Ведь тут, не считая построек, несколько сотен гектаров вместе с полигонами: чем не охотничьи угодья для гостей из Москвы? С такой точки зрения и Боосу эти переселенцы были нужны как солдаты, чьей живой силой надо было просто скорей закрепиться в окопах. А что с ними будет в следующем бою – так это, извините, война, самая главная война за собственность, включая могилу Канта.
Михаил Федотов от имени СПЧ, который приезжал в Долгоруково в составе восьми человек, будет предлагать на правительственном уровне продать квартиры переселенцам с учетом того, что они сюда уже вложили, и всех их мучений в придачу. Но это разовое решение. В Калининградской области таких переселенческих центров еще несколько, по всей России их несколько десятков, и вряд ли в других местах к переселенцам относятся намного радушнее. С экономической точки зрения вопрос ясен: работящие люди нужны, с юридической тут все очень лукаво, но нас сейчас интересует, в первую очередь, искомая, как говорится, «национальная идея».
В оставшиеся до отлета часы мы были вознаграждены экскурсией в Калининградский готический собор, пока еще не православный (РПЦ уже переданы многочисленные кирхи, к которым приделаны «луковки», а также рыцарский замок «Нойхаузен» ХХШ века), но я уже не знаю, как его правильно назвать. Этот собор, как всем тут известно, был приведен в порядок на немецкие гранты, но внутри у него с 2007 года установлен самый большой в мире (по числу регистров) орган, который «за 100 миллионов рублей из государственного бюджета подарил городу Путин». Так объяснил на экскурсии директор музея, строитель и полковник в отставке. Затем, повернувшись к органу, он крикнул что-то вроде: «Коля, давай!». И Коля «дал»: мы слушали молча, но столько регистров, сколько там понаделали, настроить, наверное, все-таки очень трудно. Ну, это к слову, но денег, истраченных на это музыкальное чудо, хватило бы на десяток образцовых центров для соотечественников.
Конечно, будут упреки, что будто бы я не люблю свою родину. Но где эта родина и, опять же, что это? Если часть суши, то какая? Если правительство, то какое? И лишь народ у нас уж такой, какой есть. Он меня больше любит или я его – это вопрос сложный.
Автор: Леонид Никитинский
(Нет голосов) |