Александр Башин, занимавший пост главного архитектора Калининграда (с 2005 по 2008 год) и главного архитектора Калининградской области (с 2010 по 2015 год), отметился в регионе массой смелых и спорных проектов. Часть его концепций так и не была реализована, а некоторые взялись воплощать другие архитекторы. Сегодня студия Башина («Архпроект групп») в очередной раз предлагает переосмыслить опустевший после сноса Дома Советов исторический центр, а сам он в большом интервью «Новому Калининграду» заявил, что парк на Королевской горе — это уход от дискуссии, застройка Октябрьского острова — принцип Черномырдина, а реновация жилья в центре — неотвратимая неизбежность. Публикуем первую часть беседы.


— Начать можно с территорией у бывшего Дома Советов. У вас несколько лет назад был крупный проект с пятью высотками, который стали называть «Башнями Башина». Сейчас нет ни ваших высоток, ни Дома Советов, а архитекторы постоянно предлагают заполнить это место чем-то своим. Бывший губернатор Алиханов предлагал там парк сделать, а вы чем бы это пространство заполнили?

— Этой территорией я начал занимался очень давно, и она всегда для меня была приоритетной. Я стал главным архитектором города только потому, что мне как градостроителю была интересна задача реализации центра города. Я никогда не отождествлял себя с чиновниками, а вот реализация каких-то крупных проектов — это всегда было для меня интересно. Хотелось оставить после себя что-то такое значимое. И, конечно, центр Калининграда — это одна из амбициозных задач. На протяжении лет 20 я этой темой занимаюсь, анализирую. Конечно, в разном возрасте по-разному к ней подходишь.

В начале нулевых было время поднятия экономики. Это было интересное время, когда можно было всё. Был экономический рост, было новое политическое устройство, Россия дружила с Европой. Шрёдер (бывший канцлер ФРГ — прим. «Нового Калининграда») и другие были в Калининграде. Но мир не ограничивался только Европой. Развивалась Азия, там был очень бурный рост экономики. Я часто ездил в Гонконг, в Китай. И, естественно, мне было видно, как растёт Китай, как его города развиваются. Приехав оттуда, я был вдохновлён темой Гонконга, новых возможностей, где небоскребы росли прямо на глазах. Естественно, экономический рост всегда сталкивается с бурным ростом строительства. А бурный рост строительства — это небоскребы и новые технологические возможности. Поэтому первая идея была — использовать опыт китайской индустриальной архитектуры. В Калининграде из высоких зданий на тот момент был только Дом Советов, и предполагалось, что он в хорошем состоянии. Размер Дома Советов был крупный по отношению к существующей застройке. Опираясь на крупный размер, можно было сделать Сити. Вокруг него формировалась высокая группа общественных зданий. При этом можно было сделать реверансы и для старого города — Альтштадта, для замка. Дом Советов, конечно, немножко ломал структуру, потому что он занимал часть старого города. Но так или иначе большую часть его возможно было реализовать. Мешал Московский проспект, потому что он разрезал старый город прямо посерединке. Но, убрав Московский проспект под землю, соединялась территория Королевского замка с парком вдоль реки, территория Альтштадта объединялась в единое целое. И такие примеры тоже были в мире, например, в Австралии, в Сиднее, это было прямо очевидно: с одной стороны там невысокая колониальная часть города, историческая, а рядом, через железную дорогу, стоит Сити. В общем, такое концептуальное градостроительное решение, в принципе, ложилось в экономику развития того времени.

— Политических противоречий тогда тоже не было?

— Конечно. Взаимоотношения внешнеполитические позволяли. То есть Королевский замок рассматривался как исторический символ города, дружба с Европой, реверансы Западу... Было понятно, почему мы это делаем.

Сейчас время совершенно другое. Много что поменялось. И подход к использованию этой территории должен быть совершенно другой. В начале двухтысячных мы проводили конференции, позволявшие осмыслить территорию Королевской горы. Было системное обсуждение с архитекторами, с градостроителями, менялся подход к этой территории. В ходе обсуждений появилась идея развивать остров Октябрьский, и стало логично всю эту высокую индустриальную архитектуру, если она необходима для города, перенести туда, на Остров, а в центре города логично было сохранить масштаб утраченной исторической застройки. Далее был создан фонд развития города «Сердце города», заказали историческое исследование по территории исторического центра. Выполнена достаточно серьёзная работа Попадиным и Васютиным по исследованию исторической части.

— Сейчас уже, наверное, многие забыли, кто работал над «Сердцем города». Можете напомнить, кто ещё занимался проектом?

— Очень много кто. Само название «Сердце города» было придумано Дроновым (Александр Дронов — гендиректор фонда «Сердце города» — прим. «Нового Калининграда») и журналистом Сашей Егоровым. Первый подход мы сделали в 2003 или 2004 году, и тогда же было придумано название. И действительно, это было ядро центра, его сердце. Ну и потом произошло стечение многих обстоятельств. Георгий Валентинович Боос стал губернатором области, он продвигал проект центра Калининграда через международные выставки, через MIPIM (ежегодная международная выставка коммерческой недвижимости и инвестиционных проектов в Каннах — прим. «Нового Калининграда»), начались последовательные движения вперёд. Однако в результате всей этой деятельности, к сожалению, родились только два параллельных проекта: «Рыбная деревня» и чуть позже «Ластадие».

— Дом Советов, по-вашему, стоило сохранять?

— Время-то шло, а здание стояло. Всё-таки вся эта история началась ещё в конце 60-х. Больше 50 лет дому этому. Естественно, его состояние ухудшалось, как ни крути, и ни один серьёзный конструктор не взялся бы за него. А если бы и взялся, то это бы стоило очень серьёзных денег. В здании многое необходимо было менять, начиная с фундамента. Я это знаю из своего опыта. Театр эстрады в Светлогорске два года всего простоял на улице, и мы все колонны усилили металлом. А это был плоскостной объект, невысокий. Когда оттуда «Мурадин» ушёл, мы занимались «рабочкой» и реализацией. Даже там были серьёзные мероприятия по усилению, мы наклеили ламели на каждое перекрытие. А здесь 50 лет здание простояло. Арматура там прогнила, да и много чего. Если и можно было бы восстановить, то это была бы такая серьёзная задача. Я не скажу, что она нерешаемая, её можно было бы решить, но это бы стоило значительных средств. С точки зрения строительной экономики, вероятнее всего, его снос дешевле, чем восстановление. Кроме того, его планировочные решения были устаревшие. То есть там узкие коридоры, низкие потолки, туда не завести современную вентиляцию, кабинетики маленькие.

— Напротив вашего офиса сейчас бывший исторический ломбард переделывают. Там тоже есть помещения, где в три погибели сгибаться нужно.

— Да, но тут-то мы считали, что Дом Советов — здание знаковое, а потому хотелось бы, чтобы оно было и функционально удобным. Все думали о том, как заполнить этот атриум. Но атриум — это дополнительные нагрузки на фундаменты. Одно за другое цепляло и, естественно, требовало принятия каких-то принципиальных решений. Если заходить в этот проект, надо за это платить серьёзные деньги, модернизировать его, и всё такое.

При этом сама идея Дома Советов — это была идея модернизма 60-х годов. Основатель её Оскар Нимейер. В Бразилии все крупные объекты на больших территориях — это история оттуда. Приемлемо ли это для Калининграда? Эти фонтаны, это большое пространство и так далее, для Калининграда как маленького и уютного города эта идея, на мой взгляд, не совсем подходящая. Здесь всё-таки должна быть среда городская, камерная, где должны быть небольшие здания, площади, улицы, смотровые площадки, скверы и так далее, а не одно монументальное сооружение, которое является знаком, а вокруг него большая площадь с фонтанной группой. Это всё-таки объект не для центральной части. Он должны быть где-то за городом, как в Бразилии.

— Там же, где и высотки, которые вы хотели построить?

— Высотки были навеяны новым временем, новой экономической и политической ситуацией. Свободная экономическая зона и так далее. Дух времени, которому мы должны были соответствовать. Как Китай.

— А если бы мы их построили на тот момент?

— Тоже ничего плохого в этом не было бы.

— И вы бы не жалели?

— Нет. Вот смотрите, «Москва-Сити» — хороший проект, я считаю. Он сделан весьма интересно. У него очень большая подземная инфраструктура. Был возможен такой вариант, и в этом нет ничего плохого. Были бы определённые, конечно, проблемы с транспортом. Но и они тоже решаемые. В принципе, у нас две магистрали по периметру: Московский проспект и улица Шевченко. Они позволили бы разгрузить эту транспортную структуру.

— И всё-таки Дом Советов снесли. Что, по-вашему, должно появиться на его месте?

— Центральная часть европейского города.

— Жилая застройка?

— Не только жилая застройка. Я участвовал в конкурсе, поэтому мне проще и рассказать, и показать, чтобы было понятно. С чего мы начинали, когда занялись этим проектом после решения снести Дом Советов? Я рассматривал, прежде всего, историческую городскую среду, которая сохранилась по фотографиям и по планам, брал оттуда интересные городские пространства и анализировал. Использовал основу той исторической аналитики, которую сделали Попадин и Васютин.

Одним из интереснейших мест в Кёнигсберге было соединение Нижнего пруда и Королевского замка, они соединялись через Монетную площадь, которую открывали два здания, спроектированные архитектором Франке. Кстати, чтобы поставить два этих симметричных здания, открывающих вид на Нижний пруд, кёнигсбержцы снесли несколько зданий перед прудом. Воссоздавать мы их не стали, потому что здесь сейчас улица идёт, однако эту идею мы перенесли немного в сторону и развернули. Сама идея раскрытия на озеро, как основной градостроительный сюжет, у нас остаётся. Здесь это основная идея соединения пруда и центральной части города. Также мы рассматривали так называемую Венецианскую площадь, где за образец взяли площадь Сан-Марко, пропорции мы также брали оттуда. Идея у нас примерно та же: выход с воды и поворот. Арочную систему, которая в Венеции применена, мы тоже сюда перенесли.

Придумывать историю нам не нужно, она и так достаточно значимая. Три части: старый город, новый город и остров Канта. Размеры трёх городов мы сохраняем. Границы старого города, Альтштадта, мы взяли практически по историческим границам. Новый город (Лёбенихт) сделали новым, а остров Канта мы не трогаем, он сейчас рекреационный, самостоятельный и самодостаточный. На мой взгляд, он пока не требует вмешательства. Он сформирован.

— Получается, старый город у вас без каких-либо доминант, если не считать одной-единственной башенки в районе руин Королевского замка?

— Откуда эта тема доминант вообще взялась? Есть такой архитектор Ханс Штимманн, бывший главный архитектор Берлина. Он сюда тоже неоднократно приезжал, и участвовал в качестве члена жюри в градостроительных конкурсах. Мы с ним неоднократно общались на эту тему. В Берлине он принял так называемую стратегию «критической реконструкции». То есть власти задавали регламент исторической застройки и не давали возможности увеличивать плотность и этажность. При этом здания проектировались новые. Доминанты они разрешали строить только там, где они были исторически расположены. Поэтому вертикаль мы поставили в соответствии с исторической преемственностью, применив этот самый принцип критической реконструкции.

Следующий концепт — это террасы, спускающиеся к реке. Город у нас на рельефе. Уступы идут следующим образом: верхний город, средний город, нижний город. У них есть хорды, вдоль которых идёт основная пешеходная и транспортная рассечка этих зон. За счёт террасности открывается панорама с последующих этажей. Внизу мы также подчеркнули эту террасность, открыв вид на Кафедральный собор амфитеатром.

На месте Дома Советов исторически находился банк, поэтому мы предлагаем на этом месте построить современный банк с небольшой площадью. Там, где подвалы Королевского замка, мы оставили археологические раскопы и поверху запроектировали смотровые площадки с кафе, торговыми и музейными функциями. Рядом мы думали сделать городскую оранжерею, библиотеку, музей города и другие общественные функции

— То есть вся эта территория должна обойтись без псевдоисторической застройки? Применяется чисто современная архитектура?

— Да, современная архитектура, но в размере. То есть используется принцип, который задекларировал Штимманн.

— До шести этажей?

— Да, шесть плюс мансарда в верхнем городе, а в нижних ярусах — пять. К тому же везде мы делали чёрные крыши, потому что подобная история была и у архитектора Франке. Можно было бы попробовать сделать такую французскую улицу с чёрными крышами. Что касается вертикалей, то у нас определены точки, с которых хорошо просматриваются Кафедральный собор и синагога.

— Эстакадный мост остается в вашей концепции?

— По эстакадному мосту у нас есть своё предложение. Оно не совсем мне удалось, скажу честно. Мы попробовали его уполовинить: оставить, но опустить на остров Канта. То есть со стороны гостиницы «Калининград» мы его габариты сохраняем, а дальше мы его опускаем на остров Канта и восстанавливаем исторический Зеленый мост.

Московский проспект мы просто заглубили чуть-чуть, но ниже уровня реки он не уходит. Рельеф мы немного приподняли. Кроме этого, мы убрали под землю и улицу Шевченко. Потому что здесь есть Нижний пруд, а его необходимо включить в городскую среду центральной части города, попытаться соединить две эти территории. За счёт того, что Московский проспект уходит под землю и восстанавливается Кузнечный мост (правда, в современном виде), появляется велопешеходный транзит с Нижнего озера на остров Канта. Из исторических объектов Альтштадта для создания его характера мы концептуально предложили восстановить только три-четыре. В их числе универмаг и ратуша. Это такой небольшой реверанс в сторону истории, но не более. В ратуше, кстати, можно было бы ЗАГС сделать, перенести его туда с Зарайской улицы.

— Уход Московского проспекта под землю не затормозит трафик?

— У него габариты сохраняются, все шесть полос остаются. То есть интенсивность транспортную мы сохраняем, но при этом просто убираем проспект в тоннель. По Шевченко, кстати, можно было бы обойтись и без тоннеля, но тогда нужно было бы сузить улицу до двух полос. Получилось бы намного хуже, правда.

— С исчезновением Дома Советов возникла ещё и идеологическая пустота. Есть чем её заместить?

— Да, мы сейчас как раз размышляем на тему символизма. Это тоже очень важно. Замок Тевтонского ордена — символ западной культуры. В данной политической ситуации обсуждать возврат этой символики смысла нет. Но какие-то интересные символические предложения, касающиеся нашей культуры, можно было бы рассматривать на этой территории. В частности, православные символы. Я не говорю о храме, но какая-то символика православная, наверное, могла и должна появиться на этой территории.

— Принцип тот же, что и на площади Победы?

— Тут надо думать и о форме, и о смыслах. Но сама идеология, что мы здесь всерьёз и надолго и что наша культура выражается своими православными символами, — это, наверное, правильный подход. Можно было бы продумать этот символ в архитектуре. Можно и колокольню высокую поставить или композицию из куполов сделать интересную.

— В каком стиле? В историческом?

— Тут надо думать и смотреть. Я думаю, что современная какая-то вертикаль должна быть. С православным характером каким-то. Я тут попробовал подбирать аналоги, интересный проект православного центра в Париже недалеко от Эйфелевой башни... Пока есть время, можно поразмышлять. Можно разобраться, что правильно, что неправильно, что с этой территорией делать и как к ней подходить.

Но размещать на этой территории парк — это уход от решения вопроса. Я считаю, это не совсем правильно. Это всё-таки центр города, и здесь надо формировать среду, городскую среду. И если стоит задача символизма, то символизм надо осознать.

Что это за символизм, как с этим быть, кто мы такие, и так далее. И если мы отвечаем на эти вопросы, то мы закономерно подбираемся к тому, что правильно было бы разместить на этой территории свой символ, символ российской культуры, православной культуры. Наверное, это правильно, потому что восстанавливать символизм западной культуры, особенно в наше время, — это как бы совсем бесперспективно.

— Как считаете, на вашу концепцию застройки центра города тоже могут дать денег?

— Если на мою концепцию развития центра Светлогорска дали денег, и она реализовалась на 90%, то выделить денег на центр самого западного города России сам бог велел.

— Правда, нужно будет ещё найти компромисс с общественностью, видимо?

— Конечно, но ведь закопать Московский проспект в тоннель — это для всех комфортно. Во-первых, для проектных и строительных компаний это выгодный проект, потому что он большой и финансовоёмкий. Да, есть выстроенные технологии для этого, есть ВАД, который в состоянии это сделать. Тоннель для общественности — тоже большой плюс. Московский опустили, интенсивность сохранили — и, пожалуйста, гуляй поверху. Тебе Московский проспект не мешает. Где тут хуже общественности стало? Только лучше. Шума нет, транспорта нет. Дети, пожалуйста, бегайте. Тут же сбивали людей ещё недавно на Московском проспекте. Поэтому одни плюсы от этого. А дальше у тебя открывается целое поле для инвестиций. Пожалуйста, строй гостиницы, которых сейчас не хватает, какие-то другие объекты, разные общественные проекты. Что будет на месте Королевского замка — это такой важный философский вопрос, его надо на более широком круге обсуждать. Это тема тонкая, но если мы на сегодняшний день не можем её осознать, что именно там должно быть, это можно отложить на потом, а пока сделать транспортную и инженерную инфраструктуру.

— Но начать пока с Московского проспекта?

— Да, это очевидно. Сделайте тоннель, сделайте мосты все, которые нужны для острова Канта, уберите стенку препятствующую движению пешеходов от Нижнего озера, раскройте эту территорию к озеру, чтобы можно было комфортно зайти на площадь. Это в любом случае надо делать.

— Вы заметили, что сейчас активно начали застраивать остров Канта непонятными такими вещами, бетонными какими-то конструкциями?

— Мне тоже это непонятно и очень не нравится. Остров Канта — локализованная структура, у неё есть чёткие границы: это река, набережная, мосты. Всё. И есть Кафедральный собор как объект исторического наследия. Оставьте эту территорию рекреационной. Парк, качели, дорожки, мостики, прогулки, всё. Когда у вас вся застройка рядом появится, у вас тут будет рекреационная территория, в которую вы будете ходить, гулять со всех частей города. Она в то же время будет исторической.

— Я так понимаю, что эти объекты ни с кем не обсуждали.

— Да, тихим сапом. Это так называемая история развития НТО. Вероятнее всего, это прокатывает всё как объекты нестационарной торговли. И вот эти кофеюшки пихают, пихают, пихают. А потом остров Канта будет неожиданно захламлён. Если уж вы что-то и хотите значимое построить на острове Канта, то надо сильно подумать, что и где. Если уж туда что-то кроме рекреации добавлять, то пусть это будут знаковые объекты. Университет, например. Какие-то помещения для философии, для музея Канта. Пусть это будет такая функция учебная, связанная с философией.

— То есть вы бы восстановили Альбертину?

— Ну да. Но я считаю, что и до этого есть чем заняться. И вот эту тему острова Канта я бы вообще откладывал на самый последний момент. Это уже хорошая городская среда, она сформированная. Только улучшайте качество, лампочки меняйте, подсветочку сделайте, соедините остров через историческое мосты, чтобы больше пользовалось людей этой территорией. Кузнечный и Потроховый мост постройте.

— Сейчас в Калининграде не так много объектов, вызывающих обсуждения. Однако дискуссия идёт вокруг дома в начале проспекта Победы. Там планируют снос двухэтажного здания, и родственница Андрея Кропоткина предлагает построить на его месте пятиэтажку с мансардой и с башенкой. Есть информация, что архитектор Артур Сарниц это проектировал. Видели этот проект?

— Да, видел.

— Одна из доминант в этом районе как раз вами была спроектирована. Имею в виду многоэтажку с торговым центром «Парковым». А она в своё время вмешалась в городскую среду.

— Чем знаменателен тот треугольник? Прежде всего, это кирха королевы Луизы. Она имеет такой ярко выраженный вертикальный характер. Это остроконечная кровля. Когда мы делали здание у «Спутника», мы предложили купол как пару кирхе. Это купольное здание, более широкие формы, и они не спорят между собой. Кирха вытянутая, а эта форма купольная. Домик на Победе немножко подальше расположен, не на углу, а сдвинут вглубь. И там 5 этажей или 4 с мансардой. Они не сыграют какую-то принципиальную, глобальную роль. В целом он впишется в эту градостроительную среду, тем более что соседние здания сейчас реконструируются, на них поднимаются кровли.

— У соседних домов, может быть, еще изменится проект реконструкции из-за того, что у нас снова начинается какая-то борьба с излишествами.

— Я скажу честно, что я не большой сторонник «исторического реализма», хотя иногда использую приёмы модернизма начала 20 века в своих проектах. Я имею опыт реализации подобных домов, по моим проектам построили в Светлогорске две виллы в историческом характере «Югендстиль». Туристические экскурсии, проходя мимо подобных зданий, озвучивают определение «новодел».

— Вы сами это слышали?

— Да, и это очень сильно режет ухо. Конечно, сложно найти эту тонкую грань, используя модерн в современных условиях, применяя современные материалы, и при этом сделать здание не совсем историческим. Это серьёзная такая задача. А простое копирование, оно, конечно, сильно простит... То есть это вечный спор о том, как проектировать в исторической среде: в таком же характере, как и в двадцатом веке, или в современном стиле. При этом всё равно постоянно встаёт вопрос о том, что это современное здание, завуалированное под историческое, как ни крути превращается в «новодел».

Если у Сарница получится сделать, используя модернистские формы, но так, чтобы здание всё-таки было современным, это, конечно, будет большой успех. Но для этого надо будет серьёзно посидеть и поработать. Те же фронтоны там можно использовать, но при этом всё равно должно быть видно, что здание в двадцать первом веке построено, а не в начале двадцатого. Но если из двух бед выбирать, то я, наверное, даже согласился бы на «исторический реализм» в этом месте, чем на современное здание. Я несколько раз был в Италии, на Сардинии, отдыхал там в таком достаточно дорогом отеле. Но он был такой, знаете, мазанкой двухэтажной. То есть современный отель, только что построенный, в начале 2000-х, но он покрашен в розовые и жёлтые цвета, не было ничего из современных форм. Спрашиваю у владельцев: «Почему вы новый отель так построили?». «Закон такой, понимаете», — говорят. На Сардинии проектировать дома можно только в таком характере, дабы сохранить историческую преемственность. И в этом тоже есть доля правды. Потому что если турист приезжает в Италию, он должен получить максимально итальянскую атмосферу. И тут возникает масса споров и противоречий. Они будут бесконечны, эти противоречия и споры между историческими и современными формами. Вопрос всегда только в качестве. Если у Сарница получится сделать качественную архитектуру с хорошими материалами: чтобы там была черепица, чтобы там был камень, чтобы там окна были деревянные, чтобы плитка была как плитка, и при этом бы чувствовалось, что это здание XXI века... Это передается нюансами, чуть расширенными формами, которые тогда не делались, но при этом есть отсылки к модерну. В общем, здесь есть о чём поразмышлять. Но то, что это здание точно не испортит среду, я уверен на сто процентов.

— Давайте ещё немного про историческую среду. Вы ведь, кстати, были одним из тех калининградских архитекторов, кто активно в неё вмешивался. Взять хотя бы проспект Кутузова, где ваше здание на перекрёстке с улицей Огарёва стоит.

— Да, это был первый, так скажем, элитный дом в Калининграде. Вернее, первая попытка его сделать по тем материалам и по тем обстоятельствам.

— Удачно вышло, как считаете?

— Надо понимать, что это было начало двухтысячных, а тогда и материалов-то толком не было. Сейчас бы, конечно, я сделал покачественнее. То есть по размерности не сказать, что он там как-то сильно выделяется. Но по качеству отделочных материалов можно было бы сейчас применить что-то более интересное. А тогда, если металлочерепицу применяли, считалось уже, что это верх совершенства.

— Есть какие-то реализованные проекты, за которые вам стыдно?

— Стыдно-не стыдно, но... кое-что я бы сегодня сделал по-другому. Есть не совсем удачные проекты, конечно.

Ну, самый, конечно, большой пример — это дом напротив Рыбной деревни (недавно горевшая высотка на ул. Эпроновской — прим. «Нового Калининграда»). Масштаб его, конечно, критичный для этой территории. Его надо было сделать значительно другим и пониже. Это очень длинная и запутанная история. Лучше её вообще не касаться. Это 90-е годы, там столько всего вокруг происходило. Не всегда всё зависит от архитектора. Скорее всё ровно наоборот. Прежде всего, влияет на застройку сам застройщик. Он главный во всей этой истории: он финансирует, он заказывает, а архитектор выполняет роль исполнителя. Ему платят, он проектирует. Всегда, конечно, ты имеешь право отказаться. Это дело твоё. Но бывают и такие случаи, когда отказаться уже невозможно. Голову пеплом посыпать смысла нет. Да, все мы не без греха. Человек грешен, и я в том числе.

— Бывало, чтобы вы отказывались от каких-нибудь выгодных проектов?

— Конечно, я имею возможность отказываться от работы, которая мне не нравится. И раньше тоже отказывался. Например, апарт-отель в Светлогорске на улице Ленина, на месте бывшего кинотеатра.

— Возникали у вас конфликты с заказчиками по качеству исполнения проектов?

— Тоже были. Например, по проекту ТЦ «Европа». У меня возник конфликт с собственником. Это была одна из причин того, что я ушёл с должности.

— Из-за удешевления фасадов?

— Да. Говорю: «Ну что это такое? Вам дали в центре города такое место, делайте всё по-человечески, а вы на здание налепили с дизайнером пластмассовых карнизов и думаете, что всё у вас красиво. Нет, у вас на фасаде должен быть нормальный кирпич. Его, пожалуйста, и делайте». В конце концов начался обратный наезд на меня. Жизнь непростая, она с двусторонним движением. Плетью обуха не перешибешь. И с этим ничего не сделаешь. Но надо сказать, что вторая очередь «Европы» выполнена из более качественных материалов.

— В 2017 году про вас писали, что некоторые свои объекты вы скопировали с других и перенесли в Калининград. Что это за объекты?

— Я уже говорил, что, когда мы проектировали «Калининград-Сити», мы вдохновлялись Гонконгом. Вернее, я вдохновлялся. Я побывал тогда в Гонконге, в Шанхае, в Гуанчжоу, в Австралии. И какие-то идеи были взяты оттуда. В принципе, не только я так делал. Архитектор Олег Копылов участвовал в этом концепте, Женя Костромин (Евгений Костромин, в настоящее время главный архитектор области — прим. «Нового Калининграда») тоже делал проект, и ребята, которых я приглашал из Белоруссии, тоже. То есть не один я делал. Я всегда очень лоялен к кругу людей, к совместной реализации. Я предлагал всё-таки больше идеологию, концепт: «Вот давайте мы здесь сделаем высотки, ты делай эту, я сделаю эту, а ты сделай вот эту».

— То есть вы раздали пять тех высоток коллегам?

— Какую-то часть я сам сделал, и у нас там получилось такое Сити. Так что это ошибочное мнение, что я там всё нарисовал сам. То же самое по Рыбной деревне. Я всегда предлагал концепт. С променадом в Светлогорске та же история. Я придумал, что будет набережная, проезд, что подопрём дюну подпорной стеной с небольшими домами, но сами домики реализовывали архитекторы из Москвы. Тоже нормально вышло.

Есть такая «игрушечность», «сказочность», но она и преследовалась. В характер они попали. Могло бы быть лучше? Наверное. Но то, что сделано, неплохо. Я сначала думал, что будет хуже. Но нет. Принарядилось, знаете. Плиточка такая весёленькая. Но хоть весёленькая, понимаете, а не грустненькая. Фронтончики, балкончики. Ну, банально немножко и примитивно, зато узнаваемо. Оно заходит, и даже мне, хотя я профессионал и вижу много косяков. Придраться можно ко всему, если захотеть. Твердая четвёрка с плюсом, в общем.

— Вы же тоже активно участвовали в застройке Светлогорска?

— Да. Ну, я много чего в Светлогорске запроектировал. Моя проектная мастерская делала Театр эстрады, лифт. Я его инициировал, продвигал, и в конце концов реализовывал. Внутренний конкурс в моей фирме провёл, и один из лучших проектов в Европе мы реализовали совместно с Виталиком Русаковичем. Да и променад с концепцией его застройки — это моя идея.

— Это концепция нулевых годов?

— Сам проект свеженький, а концепция была где-то 2005-го или 2007-го года. Мы её несколько раз обновляли и модернизировали. Смысл был такой: вдоль променада пустить застройку. Она должна быть в характере Светлогорска, иметь пять этажей максимум, материалы — традиционные, характер застройки — прибалтийский. По сути, эта концепция и реализуется, просто архитекторы другие. Сейчас вот бювет открыли, хорошая вода, ходим-пьём. Вообще мы и сегодня делаем несколько проектов для Светлогорска.

— Жители Светлогорска иногда вменяют вам в вину повышение этажности...

— Надо сказать, что я с этажностью в Светлогорске, наоборот, всегда боролся и как мог влиял. Но все регламенты сейчас в руках правительства. Что касается меня: я как архитектор делал предложения по уменьшению этажности, и шесть лет назад Алиханов их принял. Свою миссию как гражданин я выполнил. Сейчас её, правда, опять подняли новыми правилами землепользования и застройки. Как на это повлиять? Ну, я не знаю.