Глава фракции партии «Справедливая Россия» в облдуме, основатель «Компании проектного финансирования» Павел ФЕДОРОВ отвечает на вопросы главного редактора «Калининградской правды» Дамира Батыршина.

- Павел Николаевич, недавно вы сделали резкое заявление относительно продажи одного из участков под Рыбную деревню структуре, которую связывают с вице-премьером областного правительства Гарри Гольдманом. Чем вызвано ваше недовольство? Тем, что продали конкретным лицам или самим принципом продажи?

- Когда мы строили первую очередь Рыбной деревни, то моей принципиальной позицией и позицией инвесторов было то, что земля под зданиями должна быть сдана в аренду на 49 лет. Я считаю, что земля - это самый главный актив любой муниципальной власти. Пожалуйста, что угодно стройте в рамках генплана города или поселка, но землю муниципалитет должен держать всё время в руках. Кроме земли других активов у города нет. Всё остальное – инфраструктура и прочее требует вложений денег, содержания, а земля - вот она. В ситуации по продаже земли под следующим этапом Рыбной деревни мне не важно, кто покупатель: Гольдман, Иванов, Сидоров… Я о факте продажи узнал из СМИ, и меня это возмутило.

- Почему?

- Я занимался Рыбной деревней девять лет, вложив девять лет жизни в этот проект, который из-за действий мэра Ярошука остановили. Сначала мы там воевали с тогдашним министром обороны Сердюковым, потом, когда вопрос с Сердюковым решили, мэр отказался продлевать договор, потому что у всех зачесались руки. В центре города - кусок территории со всей инфраструктурой: и электроэнергетика, и канализация, и водоводы, и газ, которого на «острове» не было, пока мы не начали проект, и набережная сделана, и дорога – всё. Там только строй здание и включайся в сети! Поэтому вокруг нашего проекта и начались нехорошие движения. Были попытки уговорить нас как инвесторов, чтобы построить элитный жилой дом рядом с мостом, там, где планируется гостиница. Вокруг этого участка многие ходили, и упорство господина Сердюкова, и небезызвестной госпожи Васильевой в нежелании снизить цену со 180 миллионов, аукционы, это просто было, можно сказать, вымогательство денег. И поэтому меня возмутил сам факт, что общественное имущество - земля, которая принадлежит всему обществу, всем калининградцам, была продана.

- Как такое вообще могло произойти?

- Эта земля была на балансе областного правительства. Правительство передало её в областную Корпорацию развития туризма для того, чтобы привлекать инвесторов. Хотя, я подчеркиваю, инвестор был в тот момент, когда господин Ярошук в 2012 году не продлил с нами договор, - банк, который профинансировал первую очередь Рыбной деревни. Сам проект был эффективным только в случае строительства первой и второй очереди. Строительство первой очереди предусматривало затраты на всю инфраструктуру, это гигантские расходы. Непосредственно застройка – это всего 21 тысяча кв. м коммерческих площадей. А во второй очереди Рыбной деревни – уже почти 60 тысяч кв. м. Только по совокупности первой и второй очередей проект выходил в прибыль. Как только его порвали, всё – это убыток.

На сегодня «Компания проектного финансирования» находится в стадии банкротства. Там существует судебное разбирательство с мэрией, но налицо факт, что прекрасный проект, в который в общей сложности вложено из разных источников финансирования порядка 70 миллионов долларов, погублен. Это крупнейший проект в области, связанный с коммерческой недвижимостью. Это не точечное строительство жилья на готовых сетях, а квартальная застройка, создание офисно­делового центра. И все это рухнуло. А потом мы говорим об инвестиционной привлекательности области.

- Власти региона утверждают, что инвестиционный рейтинг растет. И, кстати, на сайте Корпорации развития области как раз фотография Рыбной деревни как визитной карточки Калининграда.

Да, можно говорить, что рейтинг инвестиционной привлекательности области растёт, но инвесторов­то нет! По первому закону об ОЭЗ, который подготовил губернатор Маточкин, в область пришли инвесторы, которых по аналогии с фондовым рынком можно было назвать портфельными. Эти инвесторы создали производства поточной линии, на которых можно собирать электронику, но когда льготы закончились, они ушли. Насколько я помню, мы тогда говорили как о достижении, что каждый пятый телевизор и каждый третий пылесос, проданный в России, неважно каких марок, собраны в Калининграде. Все понимали нестабильность данной ситуации. Когда Владимир Егоров стал губернатором, и я принял его предложение стать вице­губернатором, уже весной 2001 года началась подготовка новой редакции закона об ОЭЗ, не с таможенными льготами, а льготами для инвесторов, чтобы они вкладывались и создавали здесь производства, которые потом не заберешь. Работа шла долгая, и её заканчивал уже в 2006 году следующий губернатор Георгий Боос. И вот уже под этот закон пошли инвесторы, начавшие создавать предприятия, являющиеся основой экономики области. Это «Содружество­Соя», производства компании «Лукойл», GS, «Хипп», «Алконафта», Балтийский промышленный парк. Рыбная деревня также пошла по этой схеме.

- Этот закон подвергался критике…

Да, закон критиковали, что там высокая планка, что среднему бизнесу не зайти. Но для развития экономики области, неважно, нашего региона, другого региона, необходимо, чтобы создавалась нормальная промышленность. Не отверточная сборка, как у нас была, а нормальная промышленность, которая создает рабочие места. Вот «Автотор» запускает производство грузовых автомобилей по полному технологическому циклу, включая сварку и окраску. Это серьезный проект, и «Автотор» создал очень много рабочих мест. Я помню, за первые полтора года работы новой редакции закона об ОЭЗ появилось порядка 117 новых резидентов. «Компания проектного финансирования», которую, как я сказал, сегодня банкротят, была резидентом под номером 7. Тот закон дал приток новых инвесторов в область и дал толчок развитию экономики. Посмотрим, как сработает третья попытка.

- Ваша оценка ситуации?

Я всегда говорил, что по Калининграду нужен закон о заграничной территории. Мы ­ заграничная территория, единственная в России. И мировые примеры, практики таких территорий есть. Чтобы не повторялась ситуация, как рассказывал на встрече с бизнесом вице­премьер правительства области Шендерюк­Жидков, когда при обсуждении в федеральном правительстве какой­то начальник департамента чуть ли не в крик: «Да этот Калининград опять там какие­то льготы требует!» Для нас не важно, какой чиновник будет, для нас важно, чтобы был закон, в котором прописано: в Калининграде это, это, это… Бизнесу нужно что? Незыблемость правил, по которым идет игра.

Вот была просчитана очень хорошая модель, сложная, тяжелая по Рыбной деревне. Первая очередь, вторая. Тогда термин частно­государственное партнерство только начинал звучать. А это был как раз яркий пример такого партнерства. За деньги инвестора, лично за мои, была подготовлена вся документация по проекту, рабочая документация прошла экспертизу. Документы по обустройству набережной, строительству Юбилейного моста, которого тогда даже в генплане города не было. По закону эти объекты могут находиться только в государственной или муниципальной собственности. Потом выходит постановление правительства России по подготовке города к 750­летнему юбилею Калининграда, и так как есть документация, на это выделяются деньги. Огромная заслуга в том, что проект удалось запустить, принадлежит тогдашнему мэру Калининграда Юрию Савенко, без него ничего бы не получилось. Я же тогда жил полгода так: три дня здесь, в среду улетал, четверг­пятница­суббота ­ в Москве, потому что нужно было ходить, согласовывать, решать, показывать документы – два «профессорских» толстых дипломата с документацией. Выбили, решили. Но экономика проекта, я еще раз подчеркиваю, была подсчитана на застройку всех участков. Как только обрезали, всё! Всё красиво, всё хорошо, только инвестор – банкрот. И у нас есть ряд примеров крупных инвесторов, кто заходил в область и оказался на грани банкротства и ушел из региона или обанкротился.

Я очень скептически смотрю на приток инвесторов в этом году и в следующем. Потому что ситуация сложная. Примеров отрицательных для частного бизнеса больше чем достаточно. Да, инвестиции идут в область, но это инвестиции бюджетные, всё это связано с подготовкой к чемпионату мира по футболу. Как только это закончится – я не знаю, где мы окажемся по объему инвестиций, в каком рейтинге. Потому что других мероприятий больше нет, чтобы вкладываться в область. Ну, вот будут деньги на продолжение Приморского кольца, если дадут, но эти инвестиции опять будут бюджетные. И поэтому, возвращаясь к Рыбной деревне, сам факт закрытой, непрозрачной продажи общественного имущества недопустим. Я еще раз подчеркиваю – это общественное имущество. Неважно, что оно передано в корпорацию. В данной ситуации корпорация становится механизмом, через который можно сливать любые активы области. И говорить, что там же все в рамках закона по процедуре, что решение принимает совет директоров, это, простите, лукавство.

- Но чиновники именно так и говорят.

Давайте разберемся. Я работал очень много в разных корпорациях, в самых крупных в стране. И как профессор кафедры семь лет в Москве читал лекции по управлению структур топливно­энергетического бизнеса крупных компаний, летал из Калининграда. Основная функция совета директоров ­ это разработка стратегии развития компании и контроль за крупными сделками дирекции или правления. Но совет директоров должен состоять не из подчиненных одного начальника. А у нас сегодня совет директоров Корпорации развития области – семь человек. Из них шесть – это заместители министров и начальники управлений правительства области, которые ходят под своими начальниками, и один представитель от облдумы. Было два, теперь один. Я считаю, что корпорацию кое­кто в правительстве хочет использовать как механизм, через который по упрощенной схеме можно реализовывать областное имущество. Для принятия правильных решений необходимо изменить структуру совета директоров. Чтобы три члена совета директоров были представителями областного правительства, три – депутаты и один – седьмой – член совета директоров вообще должен быть независимым. Есть такой термин, и эта практика распространена по всему миру и у нас в крупных компаниях и корпорациях, и в государственных, когда есть независимый член совета директоров. Когда, допустим, мнения разделились – представители правительства займут одну точку зрения, депутаты ­ другую, вот тут как раз все должны договориться в совете директоров.

А сегодня вышестоящий руководитель в ранге губернатора или вице­премьера, или министра промышленности, который курирует эту деятельность, подписывает директиву, как голосовать членам совета директоров. И у нас нет примеров, когда подчиненные голосуют против того, что им предписано. Все мы прекрасно понимаем последствия – сегодня проголосовал против, завтра ты должен идти искать работу. Тебя направляли в совет для того, и ты прекрасно понимаешь, что ты должен голосовать согласно директиве. А вот кто подписал директиву на продажу земли под Рыбной деревней, до сих пор не озвучено. Неизвестно, по какой цене продан этот участок в центре города со всей инфраструктурой, когда до инженерных коммуникаций там всего несколько десятков метров. Эта земля – золотая, в прямом смысле слова. Когда я начинал, там были развалины, как после войны. Участок отгородили, потому что моста не было там, вы помните. И поэтому продавать землю сегодня ­ это совершенно неправильно. Нам сейчас объясняют, что продано по рыночным ценам, но никто не сказал, сколько это стоит и какая была процедура оценки. И самое главное, повторюсь, почему продана земля, почему не сдана в аренду.

Получается, что корпорация при таком механизме принятия решений выступает закрытым механизмом распределения в нужные руки имущества, которое принадлежит всем жителям Калининградской области. Эта собственность ­ общественное имущество, оно было на балансе области, передано в корпорацию, и какие­то участки земли корпорацией выкупались, но выкупались опять за бюджетные деньги, а не за заработанные. Корпорация еще не может заработать на свое содержание, она только тратит бюджетные деньги. Поэтому все процедуры должны быть прозрачными. А когда кто­то принимает решение, а потом и журналисты, и депутаты пытаются выяснить, а кто же принял­то решение, кто подписал документ, это неправильно. Как у Высоцкого было ­ где деньги, Зин? Так вот, где деньги­то? Сколько пришло в корпорацию от продажи этого участка? Никто не знает. Ну, знает, наверное, директор корпорации развития области г­н Зарудный. Но когда он отчитывался в декабре прошлого года о своей деятельности на комитете в облдуме, там даже о самом факте продажи этой земли не было сказано. Это всплыло позже из 
публикаций в прессе. Г­н Зарудный вообще сначала говорил: я не знаю, это вопросы к Корпорации развития туризма, но с 1 января 2017 года Корпорация развития туризма и Корпорация развития области объединены, поэтому отвечает за все именно Зарудный.

- Вы были с 2015 года директором Корпорации развития области. Вы бы не допустили такого?

Я бы не допустил. Я уже это говорил и еще раз озвучу: по моему мнению, вся комбинация по слиянию Корпорации развития туризма с Корпорацией развития Калининградской области была затеяна с одной целью: убрать директоров ­ Александра Арутюнова и меня. Хотя говорили, что это для снижения издержек. Сейчас будет отчетный баланс за 2017 год, мы посмотрим, есть ли экономия в 13 миллионов, которую объявил господин Зарудный на комитете облдумы в своем отчете. Повторюсь, я бы не допустил продажи земли в частные руки. Таких нечестных, несправедливых действий по отношению к жителям быть не должно. Должна быть социальная ответственность бизнеса перед населением той территории, где ты живешь и работаешь. Если ты, конечно, собираешься здесь жить. Поэтому вопросов очень много. Понимая процедуру принятия решений, зная, как это всё происходит, я очень боюсь, чтобы Корпорацию развития области не сделали калиткой или дверью с черного хода. На Северо­Западе есть негативный пример работы Корпорации развития области ­ Коми. Почитайте публикации по уголовным делам в отношении руководителей этого региона, где через корпорацию, выражаясь сленгом, «пилили» или «сливали» те активы, что еще остались на балансе. В нашей области «вкусных» предприятий уже не осталось – «пилить» нечего, осталась лишь земля. Вот все игры вокруг земли и идут. Тем паче если земля еще благоустроена и со всей инфраструктурой.

- После того как сменилось руководство Корпорации развития области, замдиректора была назначена Наталья Масянова, которая была депутатом облдумы от партии «Справедливая Россия». На основе этого как бы считается, что она представляет там ваши интересы.

Нет, это не так. Масянова была депутатом и секретарем партийного бюро в «Справедливой России», сейчас она остается членом партийного бюро в связи с тем, что она перешла на постоянную работу в корпорацию развития. О ее назначении я узнал тоже из прессы. Как говорил господин Шендерюк­Жидков, в корпорации нужны креативные менеджеры, чтобы всё было по­новому, ну вот, пожалуйста, собрали. Корпорация с «креативными менеджерами» работает уже полтора года…

- Поле для гольфа хотят вроде строить.

Про гольф я слышу все 17 лет, что работаю в регионе. Я сам играю в гольф, поэтому знаю ситуацию. Гольф – это инвестиционный проект, который окупится в четвертом­пятом поколении. В первую очередь должна присутствовать культура этой игры. Сегодня поставь хоккейную коробку – все будут кататься на коньках, играть. Сделай футбольное поле – также будет спрос. А гольф – это очень элитный вид спорта. На него сейчас просто не будет спроса.

- Якобы будут приезжать сюда.

Да никто не будет приезжать. В 2003 ­ 
2005 годах эта тема была модной, были инвесторы из Германии и Голландии. Я потратил определенное время, мы ездили, смотрели поля. Ни один из проектов не пошел, потому что здесь должны быть условия и культура. Надо, к примеру, чтобы каждый второй бизнесмен в Калининграде играл в гольф и по выходным не ездил в Польшу отдыхать или в Литву, в Палангу, а ехал бы на поле. Если у нас даже будут поля, у нас не будет хватать потока игроков, которые будут приносить доход, чтобы хватало на содержание инфраструктуры. Это очень­очень серьезно, это не просто так: расчистил площадку, газончик подстриг… Там жесткие требования к газонам, к высоте травы, качеству просушки – как быстро дренирует поле, в нашем климате это очень серьезный вопрос. Другой вопрос, если под эту лавочку хотят на побережье отвести землю, передать кому­то. А потом все забудут про гольф и доблестно начнут строить коттеджи, скажут, тут нужна инфраструктура вокруг гольф­поля, чтобы богатые инвесторы, игроки прилетали, им где­то надо вот жить. Вот как бы так не произошло…

- Возвращаясь к негативной оценке инвестиционной ситуации в области. Чиновники федерального правительства делают упор на то, что у нас необходимо развивать экспортно­ориентированные производства. Но Европа для российских предприятий закрыта. А чтобы работать на Россию, легче построить завод рядом с Москвой. Вот и получается, что для инвесторов регион невыгоден.

У нас не так много продукции производится на экспорт. А внутренний рынок – маленький, всего один миллион населения. По сегодняшней логистической схеме, если предприятие работает на Россию, то его рентабельно ставить как раз там. Но и в регионах около Москвы не так все радужно. Я смотрел в Ступино готовые площадки с избытком мощности, асфальт, канализация, вода, 100 мегаватт от своей подстанции. Занято примерно пять процентов от площади.

У нас имеет право на существование бизнес­модель, которая будет выгодна инвестору, если 60 процентов продукции будет уходить на Европу, а 40 – на остальную территорию России. Почему разговор и шел о том, что надо форсировать черняховскую зону и делать тут площадку, выводить туда электроэнергию, газ, дороги, чтобы там было всё. Потому что там как раз перевалочный узел, и наша колея, и европейская. Мы обсуждали, что французы откроют там завод по выпуску посуды. У них так и заложено в бизнес­модели, что на Восточную Европу будет уходить где­то 50­60 процентов продукции, где­то процентов 40­50 ­ на Россию. Маловероятно, что сюда зайдут наши корпорации. Зайти с производством, которое, вероятно, пойдет на рынок Европы, им практически невозможно – там всё очень жестко поделено и там жесткая конкуренция. Надо, чтобы заходили какие­то европейские производители, не знаю – обуви, одежды, питания. Чьи бренды раскручены и которым не надо расталкивать конкурентов, вот надо с ними вести переговоры. А маленький, средний инвестор, ну не очень интересен он для развития экономики области.

- Французы же отказались от строительства завода.

Я видел сообщения в прессе о приостановке контракта. Насколько я знаю, официально отказа не было. Но когда мне министр говорит, отвечая на вопрос в октябре, что мы в мае им направили документы по новой площадке, ждем ответа от них. А зампред еще комментирует, что «мяч на их стороне»… Ну, господа, работа с инвестором ­ это не игра в футбол. В футбол у нас в России никогда в принципе не умели хорошо играть. Работа с инвестором ­ это серьезная работа с инвестором, а не «мяч на той стороне». Через два месяца я повторяю вопрос, и мне опять отвечают, что «французы молчат, мяч на их стороне». Я спрашиваю, а кто­нибудь сел на самолет, долетел до Москвы, и три часа на машине, приехал к ним на завод, поговорил, в чем проблема? Вот я там был на заводе и мой зам по строительству, который тоже сейчас в корпорации не работает. Нет, никто этим не занимается. А вместо этого занимаются пиаром несуществующих площадок. Вот я инвестор, я пришел с деньгами, говорю, поехали на площадку, показывайте, где, я готов входить. Мы приезжаем в голое поле, и мне начинают рассказывать – вот газ тут у нас в километре, электроэнергия у нас будет через полтора года, вот мы ее строим, ну железная дорога сейчас существует. Здесь мы асфальтовые дороги построим и канализацию через год. Я скажу: вот когда будет всё, позвоните, я приеду, может, у меня будут в то время свободные деньги, и я подумаю, что у вас разместить, спасибо, до свидания.

- В общем, все эти разговоры про инвесторов, стоящих в очереди, – всё это химера?

По большому счету да. Когда я слышу фразу «инвесторы стоят в очереди»… Так говорят люди, которые не очень понимают этот процесс, и этим процессом ни разу сами не занимались. Инвестиции в торговлю ­ это не инвестиции в создание каких­то производств, заводов. Торговля ­ это что? Логистику определили, арочник поставили за три месяца – всё. Поэтому у нас перспективы с частными инвесторами очень сложные. Мне господин Ярошук в 2012 году, когда был реальный интересант по Дому Советов, точно так же сказал: «Да, Пал Николаич, у нас инвесторы в очереди стоят, у нас три группы инвесторов, мы с ними ведем переговоры». До сих пор ведут переговоры. Дом Советов как стоял, так и стоит. И все какие­то идеи, я не буду озвучивать, создание всяких арт­пространств и прочее­прочее или переезд туда чиновников… Господа, сначала надо это здание довести до ума. Укрупненная оценка инвестиций в это здание проводилась несколько лет назад нашими специалистами – это 40­45 миллионов евро. Если вы как инвестор вложите эти деньги, а вам скажут, а мы сейчас туда вот правительство посадим. Нет вопросов, классно, хорошо, бюджет всегда будет платить. Только у бюджета денег нет на этот переезд. Есть свое здание у областного правительства – и хорошо. Есть здание Корпорации развития области на Сержантской, 19, – его надо отремонтировать и там работать.  Нет, пошли по другому пути. Корпорация теперь сидит на арендованных помещениях в бизнес­центре «Красная де Люкс». В здании на Сержантской не работает котельная, здание холодное, замороженное. Ни одного арендатора нет. И я понимаю, что это здание может ждать судьба участка под Рыбную деревню. Мы из прессы и из реестра кадастрового узнаем, что здание уже принадлежит не корпорации, по какой­то такой же технологии будет решение совета директоров и здание ушло.

– Говоря о европейских инвесторах, сомнительно, что они придут к нам…

Да, в рамках санкций европейские компании сейчас не будут заходить, потому что в таком случае они будут ходить под другими санкциями. Последний пример тому ­ «Самсунг», который не стал давать свои телефоны на Олимпиаде делегациям Северной Кореи и Ирана. Всем остальным был подарок, а этим двум нет, потому что эти страны под санкциями США, а с большим братом никто не хочет ссориться. Но зачем говорить о давлении на бизнес со стороны США, если сами российские власти успешно давят на инвесторов. Я уже говорил, что в начале двухтысячных годов, когда не было денег, я смог обеспечить финансирование в 70 миллионов долларов. И какой итог? Но вот свежий пример ­ господин Горохов, который построил завод по выпуску «Мирамистина» в Багратионовске. Захотел он пойти в депутаты Госдумы. Но власть сказала, нет, парень, ты вот занимаешься бизнесом и занимайся, он говорит: «Да я хочу». Ну, раз хочешь – пожалуйста. Строительство дома для сотрудников, не на продажу, а для своих – останавливается. Органы заходят на предприятие, изымают документацию, жесткие диски, завод был остановлен и, если я не ошибаюсь, месяца три или четыре не работал.

Инвесторы оценивают разные типы рисков. Финансовый, политический, и пошло и поехало. Даже появилась специальность такая – риск­менеджер. Но инвестор, когда видит такие действия властей, один такой вот жест, придет ли он сюда? Считайте, 50 процентов инвесторов спугнули. Инвестор говорит: ребята, вы утверждаете, что у вас все классно, все хорошо, да все ваши льготы ничего не значат, если ко мне завтра придут с обысками…

- Это было при прежнем губернаторе, не при нынешнем.

Я не знаю, что будет при нынешнем, поживем – увидим. Нынешний губернатор заявил в интервью, что теперь будут другие правила ведения бизнеса, что теперь никаких договоренностей не будет, его фраза: «Я – новое правило». После такого заявления, знаете, я как инвестор очень осторожно буду оценивать ситуацию в области и внимательно следить за шагами нового губернатора. Когда год пройдет, как он работает губернатором, будет понятно. Хотя до этого он год исполнял обязанности, а до этого был два месяца премьером, около девяти месяцев вице­премьером. То есть несет полную ответственность за ситуацию в области. Сейчас инвесторы сидят, можно говорить на низком старте, можно говорить, в засаде, как угодно. Но они ждут, какие будут изменения в правительстве после президентских выборов, кто возглавит кабинет министров. Останется ли кто из либерального блока в правительстве или придут другие люди. И когда будут произведены назначения в правительстве, будет понятно, каким будет вектор развития экономики страны на ближайшие 5­6 лет.

- Если бы вы 15 лет назад могли заглянуть в будущее, вы начали бы затевать свой проект в Калининграде или уехали бы в другой регион или даже страну?

Нет, в другую страну я бы не уехал. Я построил на Кипре дом для своей семьи, чтобы летом моя дочь и моя племянница могли там отдыхать, – мы же жили на Севере, и детям не хватало солнца. Мне предлагали, чтобы дети учились на Кипре. Но я понимал, что если дети будут учиться за рубежом, то они уже в Россию не приедут. А я русский, и дети у меня русские, я считаю, что наше российское образование не хуже, а в каких­то сферах даже лучше, чем иностранное, и поэтому для меня было однозначно, что я живу и работаю в России, в Москве, пригласили в Калининград, я приехал в Калининград.

А если бы была машина времени или в телевизоре можно было посмотреть, что будет дальше происходить, я бы, наверное, очень серьезно подумал – вложить в этот проект или где­то в Подмосковье заниматься инвестициями. Но меня просто тогда самолюбие зацепило, заело. Я приехал работать в администрацию губернатора, купил дом, перевез сюда жену, ребенка. Как минимум планировал тут пять лет работать, и получилось, что я как иногородний. Для всех я был москвич, хотя я – не москвич, я считаю больше себя северянином. Я сам псковский: работал шесть с половиной лет в Оренбурге, 10 лет на Севере, шесть с половиной лет в Москве. В Калининграде я прожил 17 лет и собираюсь жить дальше, вот почему я сейчас все эти вещи говорю, и говорю открыто, для некоторых в правительстве это очень неприятно. А те, кто приехал сюда работать, – уедут. И это факт, что бы они ни говорили. Потому что за эти 17 лет из всех, кто приехал из Москвы, остались трое: Ирек Гимаев, который был у Бооса министром спорта, Сергей Булычев, который был спикером облдумы, а сейчас сити­менеджер Черняховского района, и я. Все остальные отъехали обратно. И новые приезжие поработают, опыта наберутся и уедут делать карьеру дальше.

- В лучшем случае…

Да, в лучшем. Потому что в худшем можно повторить судьбу Коми.