Глава «Ассоциации иностранных инвесторов» и группы «Продукты питания» о том, почему реализация проекта «Балтптицепрома» была похожа на ремонт аэропорта во время землетрясения, куда ушел трехкратный прирост производства курицы и как объяснить отсутствие в области новых иностранных инвестиций.

— Недавно была опубликована статистика по выручкам компаний за 2016 год, и калининградские производители полуфабрикатов показали серьезный рост: «Мираторг Запад» на 62 %, «Продукты питания» — на 48 %. Откуда такой рост?

— Такие показатели обусловлены тем, что, во-первых, 2015 год был депрессивным. Во-вторых, произошел некоторый рост цен в связи с падением курса рубля с 30 до 75 руб. за доллар.

— Резкое изменение курса было всё же в 2015 году.

— Цены нельзя поднять сразу. У нас были плохие годы, мы попытались вывести цены на уровень, который компенсирует или почти что компенсирует снижение курса рубля. К сожалению, импортная составляющая огромна. Возьмем, например, в качестве примера курицу «Балтптицепром». Это российская курица, выращенная на российском электричестве, воде и пшенице. Но пшеницу мы покупаем по западной цене. Потому что если цена пшеницы растет в Польше, то она растет и в Калининграде. В конечном счете я плачу польскую цену.

Вырос почти весь «джентльменский набор» себестоимости, кроме разве что рабочей силы, которая, кстати, тоже немного выросла в стоимости. Так, если до кризиса у нас был оборот за 150 млн долларов, потом мы спустились на 80 млн долларов и теперь плавно поднимаемся. В следующем году мы, думаю, превысим докризисный оборот.

— Ожидаемый рост связан с увеличением объемов производства «Балтптицепрома», где идет серьезный инвестиционный процесс?

— Когда мы купили «Балтптицепром», он производил 7,5 тыс. тонн курицы в год. В 2016 году было произведено более 20 тыс. тонн. В этом будет 25 тыс. тонн, в 2018 — более 30 тыс. тонн. То есть мы в 4 раза увеличили объем производства, практически не увеличив штатную численность сотрудников. За счет автоматизации, механизации и строительства более крупных птичников. Исторически потрошение птицы на «Балтптицепроме» было ручное, а сейчас всё это делается современной автоматизированной конвейерной линией. За голландскую линию убоя и разделки мы заплатили 3,5 млн евро.

В 2013 году птица уходила с линии при температуре +14, +15 градусов, и это было плохо. Рост бактерий в теле птицы при температуре + 18...+ 20 градусов удваивается каждые 20 минут. Сейчас тушка выходит при температуре +4...+ 5 градусов, а к концу сентября уже будет при + 2 градусах.

— Как кризис сказался на скорости реализации вашего проекта по реконструкции «Балтптицпрома»?

— Это был ремонт аэропорта во время землетрясения. (Смеется.)

— Куда уходит весь дополнительный объем производства мяса птицы «Балтптицепром»?

— Сейчас всё увеличение объема производства «Балтптицепрома» идет на обеспечение Группы компаний «Продукты питания» сырьем. Продажа курицы в рознице почти не меняется.

— Тогда зачем на этот нерастущий рынок идут братья Долговы?

— Это интересный вопрос. Произвести «десять килограмм или десять тонн» — это разные вещи… Высказывать экспертное мнение о существующих бизнес-планах, стратегиях Долговых и так далее не будем, скажу о своих планах и фактах: я строю инкубатор для бройлеров, он стоит 10 млн евро, и у меня 80 птичников.

Это бизнес, который не прощает. Здесь если у тебя птица наращивает 35 и 50 грамм в день — это огромная разница. Когда ты забиваешь птицу, ты должен забить весь птичник за день. Если ты не успеешь, то оставшаяся птица попадет под стресс и будет умирать. Ты не можешь в один день забрать 2 тыс. птиц, а во второй 3 тыс. Нужно всё забрать за три часа.

Таким бизнесом нельзя заниматься «немного». Точнее, можно, но у тебя себестоимость будет на 30 % выше [рынка].

«Балтптицепром» по российским меркам — это небольшое предприятие. После окончания реконструкции мы будем производить более 30 тыс. тонн. В России есть гиганты, которые производят 200 тыс. тонн.

У Долговых, конечно, есть свое зерно, это плюс. Но треть состава комбикорма для птицы — это соевый шрот, которого у них нет, и его надо покупать у «Содружества».

В России самый дорогой соевый шрот в мире. В первую очередь потому, что он должен быть не ГМО. В Польше шрот стоит 300 долларов, а у нас 700. И это одна из причин, почему польская курица дешевле.

Поэтому, как говорится, удачи и процветания нашим коллегам.

— Недавно стало известно, что областное правительство прекращает поддержку производства аквакультуры. Вы были одним из основных производителей в области. Как у вас дела с этим направлением?

— Мы его закрыли. У нас был крупнейший цех в области — 3,5 тыс. кв. м. Оборудование всё еще стоит. Чтобы покрывать себестоимость по аквакультуре, нужно было утроить производство, а в условиях дефицита денег, мне жаль, но пришлось уйти из этого проекта.

Был очень интересный проект. Он требовал строительства нового цеха и инвестиций примерно на 10 млн евро, а денег сейчас нет.

— О чем был несостоявшийся проект?

— Мы хотели сконцентрироваться на угре под японские рестораны в России. Это третья по спросу рыба. Мы хотели привозить его уже в готовом формате — в соусе. Планировалось чистое импортозамещение. Мы единственные в России начали выращивать угря и участвовали в подписании международного договора с Марокко, чтобы иметь источник личинок (Евросоюз запрещает экспортировать в Россию личинки).

Теперь же мы решили сконцентрироваться на птице. Страусов у нас теперь тоже нет.

— Какие-то еще идеи и проекты у вас существуют или вы ушли в полную концентрацию на птице?

— В условиях кризиса, санкций и самых высоких процентных ставок в Европе мы решили сконцентрироваться на том, где мы лидируем. А это производство полуфабрикатов из собственного сырья. В течение ближайших двух-трех лет я бы хотел выйти на обеспечение производства [полуфабрикатов] собственным сырьем на 70–80 %.

— Как это повлияет на цену вашего продукта? Всегда считалось, что импортная заморозка никогда не сможет по цене сравниться с местным охлажденным сырьем.

— Когда производишь полуфабрикаты из свежего сырья, есть ряд преимуществ. Замораживая и размораживая, ты теряешь 4–7 %. Есть стоимость замораживания и размораживания. Но самое главное — это когда ты что-то импортируешь, то всегда что-то начинается: или по ветеринарным причинам, или по политическим наша страна-импортер закрывается.

Последний раз у нас были сотни контейнеров в пути (речь о введении контрсанкций в августе 2014 года. — Прим. RUGRAD.EU.), и пришлось их продавать в Сирию, Африку и Казахстан по бросовым ценам. Мы потеряли миллионы долларов и месяцами сидели без сырья с 3 тысячами человек в штате Группы компаний «Продукты питания». Со своей сырьевой базой хотя бы можно что-то планировать.

— Насколько «Балтптицепрому» интересен рынок «большой России»?

— Откровенно говоря, у нас по качеству один из лучших продуктов в России, а может быть, и лучший. Он сделан на новом заводе, и он, конечно, по себестоимости выше. В Москве у нас небольшой рынок — некоторые магазины, где клиенты готовы переплачивать на 50 % больше за нашу курицу. Это порядка 100 тонн в месяц. Около 5 % от производства. Но в основном мы продаем курицу в России уже в виде полуфабрикатов.

— Идут ли сейчас иностранные инвестиции в Калининградскую область, если отделить их от сложно структурированных через офшоры операций отечественных инвесторов?

— Реально, нет. Инвестиции в России — как серфинг. Надо ждать волну. Когда есть волна — можно заниматься серфингом. Сейчас же мы сотрудничаем с одной бразильской компанией, и у них недавно был совет директоров. Там подняли тему инвестиций в Россию, и люди, которые мало знакомы с Россией, говорили: «Ой, там санкции, там тяжело». Есть такая атмосфера, что люди просто не хотят возиться. Мне кажется, что это зависит не от самой России, это зависит от самих инвесторов.

Западные банки в условиях санкций не финансируют инвестиционный процесс, а это значит, нужен инвестор, который мало зависит от банковского финансирования. Такие есть. Например, «Марс» планирует открыть новый завод в Москве. Они очень богатые ребята, это частная фирма, которой никому ничего не надо объяснять. Есть немецкие фирмы со своими средствами. Но такие инвесторы — это штучный товар. Это не то, что сдвинет показатели экономики.

Для российских банков нет возможности рефинансироваться за рубежом. Они не могут финансироваться больше, чем на 30 дней. Нормальное функционирование банковской системы — это тогда, когда национальная система — часть единого целого. Может ли тунец выжить в бассейне? Нет. Хоть вода в бассейне и есть, но тунец нуждается в море. Россия сейчас практически отсечена от мировой финансовой системы и представляет собой пусть крупный, но бассейн.

— И где во всей этой истории Калининград?

— У Калининграда может быть две роли. Или это российская нога, которая держит дверь, или это европейская дверь, которая прижимает российскую ногу и не дает уйти. Думаю, сейчас у нас второй вариант. Все плюсы, которые есть у Калининграда: близость к Европе и прочее, — сейчас являются сдерживающими факторами. Для России в целом, с учетом геополитической обстановки, сейчас есть проблемы покрупнее и поважнее, чем Калининград.

Я участвовал во многих проектах. Было много хороших идей. Мне кажется, что экономика в Калининграде уже могла быть процентов на 20–30 больше, чем сейчас. Северная Корея — плановая экономика. Южная Корея — свободная экономика. После корейской войны в 1954 году экономика Северной Кореи была примерно на 20 % больше, чем у Южной. Сейчас экономика Южной Кореи в 20 раз крупнее Северной. Все-таки свободная экономика дает несравнимый результат.

Я понимаю, что в краткосрочной перспективе контроль над факторами экономики и безопасность [кажутся важнее], но, в конечном итоге, кто сейчас находится в более безопасном положении Южная или Северная Корея? Почему мы не идем путем Южной Кореи, я не знаю.

— Российская экономика стагнирует. Калининградская, естественно, тоже. Российское чиновничество еще никогда не находилось в такой ситуации, в какой оно находится сейчас, и совершенно очевидно, что опыта работы в такой ситуации и рефлексов у него нет. Есть ли какие-то яркие таланты на стагнирующем поле среди бизнеса? Есть случай вхождения в рынок SPAR и некоторый рост качества розничной торговли, который он принес. Зреет ли что-то еще подобное на рынке?

— В случае со SPAR есть одна деталь. Имея розничный магазин, ты не зарабатываешь одинаково со всех клиентов. Бабушка, которая покупает дотационный сахар, не покупает коньяк категории XO. Поэтому в Калининграде можно зарабатывать на 20–25 % покупателей. Построив новые красивые магазины, SPAR притащил публику, которая покупает коньяк категории XO. А это единственная публика, на которой можно заработать. Так что в поступках Олега Пономарева есть логика.

Мне жаль на это смотреть, но самые платежеспособные клиенты ушли из «Виктории» в SPAR. Я был членом совета директоров «Виктории» до продажи ее «Дикси». Каждый месяц на два дня мы встречались, принимали решения по всем магазинам. Кацман, Власенко и Зарибко ушли в гениальный момент — на пике волны.

Сегодняшние проблемы «Виктории» — это проблемы всего «Дикси». В Москве должны приниматься решения.

Рынок не растет. Сколько люди покупали продуктов питания, столько и покупают. Продажи курицы не растут. Есть автобусные туры с площади Победы в «Ашан». Да, калининградцы, начали покупать еду в более красивых магазинах, но ВВП от этого не увеличился. То, что продавалось в «Вестере» и частично в «Виктории», теперь продается в SPAR.