Руководитель отдела социокультурных исследований «Левада-Центра» о том, почему в России дискредитирована идея любых реформ, стоит ли ждать протестов на фоне экономического кризиса и во что верит общество в конце 2016 года.

В минувшие выходные в Москве прошел четвертый Общероссийский гражданский форум. Среди участников от Калининградской области журналисты RUGRAD.EU заметили депутата городского совета Игоря Плешкова и члена областной избирательной комиссии Алексея Елаева.

Базовая миссия этого мероприятия — организация диалога между представителями «третьего сектора», экспертным сообществом и властью, которая в известной степени должна являться выразителем общественных интересов. В течение одного дня докладчики и участники дискуссий пытались договориться о каких-то практических шагах по улучшению ситуации с гражданскими правами в России и осознать, что российское общество готово принять. В одном из импульсных докладов руководитель отдела социокультурных исследований «Левада-Центра» Алексей Левинсон привел данные о состоянии общественного мнения в России в 2016 году, ссылаясь на результаты опросов и фокус-групп «Левада-Центра». RUGRAD.EU публикует основные тезисы этого выступления.

Речь пойдёт о том обществе, которое радикально отличается от присутствующего в этом зале. Об обществе, которое не пронизано гражданскими принципами и которое находится в состоянии, сложном для работы гражданских активистов. Об этих сложностях я и буду говорить.

Первая проблема, которая проявилась в результатах опросов общественного мнения и фокус-групп в 2016 году, — это отсутствие в большом обществе идеологических или ценностных опор, основываясь на которых можно начинать работу по его преобразованию. Мне это представляется крайне важным.

В российском обществе скомпрометированы идеи пролетарского интернационализма, коммунистическая идея (при этом антикоммунизм в риторике не популярен), скомпрометирована идея западной демократии и европейского пути, «европейского дома».

Некоторую ценность всё еще сохраняют внешние атрибуты демократии — выборы и еще две-три демократические идеи, например ценность личности и прав человека, но эти положения не наполнены фактическим содержанием.

Очень болезненный факт: в российском обществе скомпрометирована идея реформ. Реформа здравоохранения завершилась и в массовом человеке не вызывает никакого иного чувства, кроме оскорбления и досады. Не обязательно является фактом, но считается, что в России теперь вся медицина платная, что означает, что она несправедливая. То же самое можно сказать об образовании. Реформа образования реализована, и существующая система образования считается в народе «реформированной», то есть ухудшенной. Считается, что всё образование стало платным и так же, как здравоохранение — несправедливым. Повторюсь, это абсолютно не означает, что все за него платят. И отсюда следует, что идеальная модель государства социальной справедливости в обществе востребована и желанна.

Скомпрометирована военная реформа. Мне известно мнение многих уважаемых специалистов, которые считают, что реформы в армии были крайне удачными, пожалуй, самыми удачными из всех. Однако у публики мнение — прямо противоположное. Имя министра Анатолия Сердюкова полностью скомпрометировано историей с Васильевой и ее махинациями. Так же воспринята и реформа милиции-полиции. Она считается номинальной. Поэтому предлагать какие-то реформы в России следует, видимо, так, чтобы само это слово не фигурировало.

На уровне контекста сохраняется любовь или лояльности публики к советскому государственно-патерналистскому идеалу, тому идеалу, который, в общем, эксплуатирует современный официоз. Но в латентном виде сохраняется мечта и тоска о хорошем капитализме. Она, кстати, подкрепляется мифологическим представлением о том, что такая модель существовала в России в конце XIX века, когда были некие промышленники-меценаты, добрые люди. И раз они когда-то существовали, то почему бы им не появиться вновь?

Из современных явлений наибольшее влияние на общественное сознание оказывает мысль о том, что состоялось возвращение Отечества на позиции сильной державы. Очевидно, что это изменение в сознании произошло после присоединения Крыма и сохраняется у тех, кто разделяет это чувство, до сих пор. «Крым — наш». Эта идея — самая твердая из всех существующих в нашем обществе, она тверже рейтинга президента, хотя и является сопряженной с ним.

Это говорит о том, что идея буржуазной демократии в России фрустрирована, а идея строя с непонятным названием, который существует сегодня в стране, начинает торжествовать. Очень важную, а теперь еще более важную роль играет центральная фигура нашего символического мира, — это фигура президента. Она не имеет прямого отношения к Владимиру Путину, как к политическому деятелю. Рейтинг Путина не очень сильно связан с самим Путиным. Это, скорее, рейтинг некоей общественной идеи центральности и солидарности. Потребность в этой солидарности высока и растет по мере того, как меняется контекст и окружение нашей страны. Отношение к самому политику Владимиру Путину в значительной мере критическое. То, что он отражает интересы силовиков и олигархов, публика знает и повторяет это с момента прихода Путина к власти и до сегодняшнего дня. В этом смысле нет иллюзий.

Для понимания современного российского общества важно, что Путин как мифологизированная фигура приобрел после Крыма черты защитника. Бесполезно спрашивать, в защитника от кого он превратился? У него есть этот ореол.

Присоединение Крыма поддерживается на уровне примерно 80 % населения. При этом говорить о том, что содержание Крыма и вся эта история бьет по карману, бесполезно: большинство отдает себе в этом отчет и продолжает придерживаться позиции «Крым — наш». Аналогичная ситуация и с санкциями, и с контрсанкциями. Да, российский гражданин признает, что санкции бьют по его личному карману. Но на вопрос, нужно ли продолжать ту политику, против которой Запад направлял свои санкции, российский гражданин отвечает, что ее нужно продолжать.

Чтобы это оценить, нужны логики какого-то второго или третьего порядка. Простые логики тут уже не работают.

Более 50 % населения заранее поддерживают переизбрание Путина в 2018 году. Можно сказать, что голосование уже произошло. Деятельность Путина имеет феноменально высокое одобрение. При этом работа его премьер-министра и его Думы не пользуется таким одобрением. Есть понимание, что в стране сохраняется кризис. Удивить россиянина тем, что у нас всё плохо, довольно трудно, потому что он это и так знает. При этом он уверен, что страна идёт правильным путем. Нужно понять, что массовое сознание сейчас работает именно так.

Поэтому не стоит ожидать, по крайней мере в ближайшей перспективе, что ухудшение экономического положения приведет к росту протестных настроений. Есть мнение, что эти протесты начнутся года через два, но противоположная точка зрения так же сильна: бедное население будет стараться еще сильнее сплотиться вокруг символов власти.

Каково будущее путинской системы власти, в обществе ответа нет. Российское общество не готово к обсуждению этой перспективы. В случае настаивания на этом вопросе, отвечают, что Путин подберет себе преемника, «такого же, как он сам».

Если нашему обществу в более или менее близкой перспективе предстоит пережить развитие ощущения, что государство слабеет, а государственность ослабевает, это приведет к двум феноменам. В это время будут массово возникать гражданские инициативы, и в это же время массовым порядком будут возникать такие инициативы, которые пришлось увидеть тем, кто имел несчастье жить на Донбассе: появятся маргинальные лидеры. Появится угроза захвата власти на низовом и среднем уровне. И тогда два этих феномена будут сосуществовать. Нам предстоит делать выбор.

Из идей, которые потенциально могут получить признание в обществе, остается, по сути, только одна: что некие мы, некая общность, сможем сделать так, что за честный труд человек будет получать порядочное вознаграждение; и тот, кто хочет работать, сможет себе заработать достойную жизнь. Вот эта базовая и крайне простая формула, по сути фундаменталистская, — то, что не подверглось эрозии и дискредитации за последние годы.