О том, почему специализация области на наукоемких производствах — ключ к успешному развитию области, что мешает молодому ученому зарабатывать больше 6 тыс. руб. в месяц и зачем человеку, работающему с Google, понадобилось вступать в «Единую Россию» RUGRAD.EU рассказал самый известный «лаборант» БФУ им. Канта Анатолий Чуриков.

Пожалуй, самый известный молодой ученый Калининградской области Анатолий Чуриков начал свою политическую карьеру довольно своеобразно. На региональной партийной конференции «Единой России», выступая с основным докладом, он не согласился с заявлением одного из региональных лидеров партии о том, что «нельзя шантажировать Путина». По его мнению, предлагаемая им и единомышленниками повестка дня по созданию в Калининградской области научного кластера — не шантаж, а единственный шанс региона найти свою истинную специализацию. Перед интервью RUGRAD.EU Анатолий Чуриков заметил, что все дни в его жизни делятся на две категории: те дни, когда он программирует, и дни, когда не программирует. Когда день начинается с написания кода, Чурикову сложно и два слова связать так, чтобы его поняли окружающие. Как выяснилось, в день встречи с корреспондентом RUGRAD.EU Анатолий не программировал.

- Как Вы оказались на партийной конференции «Единой России» в Череповце?

- На межрегиональной конференции «Единой России» в Череповце мы сделали совместный доклад с «Технополисом Гусев» (проект компании «Дженерал Сателайт» - прим. RUGRAD.EU). Основная идея — создание на базе Калининградской области единой работающей системы, включающей федеральный университет, молодых ученых, которые создают малые инновационные предприятия при университетах, призванные коммерциализировать их разработки, и производителей, которые по уровню своего развития уже сегодня могут составить конкуренцию серьезным представителям из стран южноазиатского региона - в первую очередь это касается комплекса «Технополис Гусев». В рамках проекта развития технополиса уже построено несколько заводов, но лично я делаю большую ставку на строительство завода, который будет производить микроконтроллеры и чипы памяти по 45 нанометров. И если несколько лет назад на открытии новой линии по производству микроконтроллеров (90-130 нм) в Зеленограде можно было говорить о том, что удалось преодолеть отставание в области микроэлектроники с 25 лет до 10, то теперь, когда завод будет построен, данное отставание будет сокращено до 5 лет.

Как работает подобная система, например, в Америке? Есть “Силиконовая Долина”, успех которой обусловлен как раз эффективным взаимодействием нескольких компонентов. Первый - это университеты: Калифорнийский университет, Стэнфордский университет, университет Сан-Хосе и Санта-Клары. Они разрабатывают технологии либо контрактно (когда какая-либо компания заказывает разработку), либо ведут разработки сами. Понятно, что эти университеты выпускают не таких оболтусов, каких выпускает наша система образования, а вменяемых ребят, которые готовы творить. Рядом стоят предприятия, которые заинтересованы в развитии технологий. Предприятия нанимают ребят из университетов и получается трансфер технологий. Задача фирм — взять разработки университетов и сделать конкретный продукт. Причем основная роль бизнеса - это совсем не финансирование, а продвижение. Взять тот же Apple — они ничего не изобретают. В сущности, они просто собирают конструктор. Система грамотного маркетинга может возникнуть только там, где наберется критическая масса разработок. Тот, кто будет проталкивать разработки, должен знать, на что он будет тратить свое время и статус.

Итак, фирмы порождают спрос на разработки, и после разработки прототипа есть налаженная схема по его продвижению. Итого: американцы у себя ничего не производят.

У нас в Калининграде ситуация другая. У нас есть производственная база — то, чего нет в США (им ее иметь невыгодно). У нас уровень зарплат выше, чем у китайцев-сборщиков, но и квалификация выше. Если посмотреть на южноазиатские заводы, то можно увидеть, что инструкции там составлены из картинок. Например, нарисована рука и куда ее совать не нужно, чтобы не оторвало. Там была реальная проблема, когда попытались перейти на текст — народ не понимал, как собирать. У гусевцев же нет ни одной картинки — все текстом.

- Так и зарплаты в Гусеве в разы выше, чем в Китае. Вот сколько получает сборщик в Китае?

- 75-150 долларов в месяц — это зарплата, за которую они готовы и рады работать.

- Я видел, что на региональной партконференции Вы общались с Георгием Топазлы. У него есть к Вам какое-то предложение?

- Я не могу раскрывать их планы, но могу сказать, что если озвученные проекты будут реализованы, то в Калининградской области мы сможем делать такие вещи, о которых раньше могли только мечтать. Если раньше приходилось ехать в Польшу, Литву или Китай, чтобы такие изделия заказывать, то теперь все это можно будет сделать у нас. Уровень производства с точки зрения металлов и литья пластмасс в ближайшее время поднимется на очень высокий уровень. Можно будет создавать качественные оболочки для различных устройств и многие другие вещи. Собирай и продавай!

- А потом наступает 2016 год, и нет у нас больше производства...

- Здесь проблема. По поводу 2016 года и закона об ОЭЗ у нас большая нервозность получается. Никто не знает, чем все это обернется. Информации нет, и остается только догадываться, как решит федеральный центр. Сегодняшние льготы нашей ОЭЗ — это возможность выживать. Может, для кого-то в большой России аналогичные льготы - это и преимущества, но не для нас. Если все будет так, как запланировано сейчас, и переходный период просто закончится, то это будет, конечно, сильный удар по всем. Поэтому мы предлагаем придать региону статус области, где развиваются высокотехнологичные производства, и вывести данное высокотехнологичное производство из-под действия закона об ОЭЗ. То есть чтобы для высокотехнологичных производств все как и раньше продолжалось после окончания переходного периода (имеется в виду освобождение от уплаты импортных таможенных пошлин с комплектующих). Если мы это сделаем, то Калининградская область станет уникальной стартовой площадкой для развития таких производств.

- То есть идея в том, чтобы официально закрепить за Калининградской областью специализацию — высокие технологии?

- Да. Такая специализация позволит оставить таможенные и иные льготы хотя бы для этого направления. Я уже говорил об элементах системы, которые должны развиваться, и если хотя бы один из этих элементов по различным причинам забуксует, то проблемы будут у всей высокотехнологичной отрасли. С БФУ-то, в общем-то, все нормально — есть четкая программа развития, и привлекаются новые специалисты с мировым именем. Вот приехали, например, недавно новые профессора.

- Из Сибири?

- Не только из Сибири. Приехали и из западной Европы.

- А почему не из Америки?

- Ну мы только начинаем возрождать направление высоких технологий. Кроме того, несмотря на то, что в 90-х мы растеряли большинство нормальных ученых, способных вести разработки, у нас физмат-школа осталась, и ее уровень достаточно высок.

В общем, сейчас благодаря политической ситуации открылось окно возможностей, и появился шанс заинтересовать центр нами как площадкой для высоких технологий. Если Владимир Путин заинтересуется, то ребятам, которых выпускает БФУ, будет где работать.

- А Вы правда думаете, что люди из Питера будут смирно сидеть и ждать, пока Вы «продадите» свою идею Путину?

- Вопрос, конечно, политический (смеется). Кто основной потребитель высокотехнологичной продукции? Не Россия. Это Запад, это Америка. И в этом конкретном случае мы можем использовать свое географическое положение. Питер хоть и тоже на Балтийском море, но он дальше и дороже, а никому не нужны эти дополнительные издержки.

- Вы говорите, что для создания высокотехнологичного кластера должна быть выстроена цепочка: сильный университет - талантливые студенты - мощное производство. Но складывается такое ощущение, что в нашем университете меняется только название, а смысл остается прежним. Почему Вы считаете, что БФУ вдруг станет «сильным» университетом?

- Когда я поступал на 1-й курс 5 лет назад, были выделены гранты по нацпроектам. Те самые 100 млн руб. Такие гранты получили большое число университетов по всей стране. У всех встал вопрос: как этими деньгами распорядиться? В РГУ их вложили в техническое перевооружение физмата и оборудование медицинского факультета, чтобы можно было вести научные разработки в этих направлениях. Если бы деньги были вложены лишь в ремонт, как сделали многие другие университеты, то университет не смог бы достичь тех высот, на которых он находится в данный момент. Суметь малыми (относительно бюджетов, выделяемых на программу развития федеральных университетов) средствами продемонстрировать то, что мы можем вести исследования мирового уровня — это было гениальным решением. Поэтому мы стали федеральным университетом. Сейчас это уже совсем другой вуз, и можно свободно выбирать, в каком направлении развиваться.

- Все-таки это решение сложно назвать гениальным. Деньги были вложены в то единственное, что еще способно производить хоть какой-то конкурентоспособный исследовательский продукт. Но ведь в хорошем университете, помимо дорогого оборудования, должны быть и высокооплачиваемые специалисты. Зарплаты в БФУ ведь по-прежнему остаются несопоставимыми с представлениями молодых людей об успехе...

- У нас в законодательстве, кстати, вообще официально не закреплен статус «молодой ученый». В результате люди, посвящающие жизнь науке, не могут получить льготы, например, на получение жилья, как это могут сделать другие категории населения. Нужно понимать, что молодой ученый — это парень или девушка, которые способны решать задачи, непосильные большинству их окружающих, и именно они формируют лицо страны в будущем. В Америке врачи, юристы и ученые — это люди с высоким статусом в обществе. Все понимают, что от их успеха будет зависеть здоровье нации, защищенность населения с точки зрения права и обеспеченность работой благодаря разработке новых технологий. У нас же врач и молодой ученый — это скорее некая форма меценатства, чем возможность проявить себя и свой талант.

Выход из этой проблемы - в создании системы: если ты плохой специалист, но хочешь повысить свой уровень — работай за 6 тыс. руб. в месяц, а когда станешь хорошим, то получишь возможность коммерциализировать свои разработки. Проблема сегодняшнего молодого ученого в России заключается в том, что он не может перейти на следующий уровень и начать коммерциализировать свои разработки, то есть продавать их технопаркам. Для этого должны быть технопарки, а технопаркам нужны условия. За эти условия я и бьюсь. Это первый момент.

Второй момент. Сказать, что государство у нас ничего не понимает относительно фактического положения молодых ученых, нельзя. В 2009 году Дмитрий Медведев отозвал из отпуска Совет Федерации, чтобы принять 217-й закон, который начал работать с 1 сентября того же года. Этот закон дал возможность научным сотрудникам создавать малые предприятия и пользоваться огромной стопкой патентов, которые лежат в каждом университете. Казалось, вот теперь начнется коммерциализация... Но ничего такого не произошло. Получилось так, что тебе дают только право на временное использование разработки, которую до коммерческого состояния еще нужно серьезно дорабатывать. Сама разработка остается в собственности университета. Идея закона была в том, что ученые создают предприятия, которые и будут заниматься доработкой имеющихся в университетах разработок. Например, вы хотите разработать новый слуховой аппарат. Чтобы его сделать, вам нужно привлечь медиков, которые бы вас консультировали о его строении, затем технологов, схематехников и программистов. Если технология принадлежит тебе или инвестору, то проблем нет. Но если это технология университета, то ты должен отдать университету треть долей в специально созданной для доработки продукта компании. Если вы создаете действительно прорывный продукт, то и ты, и инвестор пойдете на это. Но, как правило, большинство технологий «сырые». Вопрос: зачем? 217-й закон раньше запрещал использование университетского оборудования малым предприятиям, созданным при университете для доработки его технологий, потому что это «внешняя структура». Все последние два года осуществлять такую деятельность в рамках закона было невозможно. В августе этого года наконец-то разрешили этим научным предприятиям арендовать университетское оборудование, и даже сделали 50%-ю скидку. Но эти шаги проблему не решили. Серьезные инвесторы не готовы инвестировать в то, что им не принадлежит. Поэтому искать деньги на аренду оборудования должен сам ученый. Получается, что в текущей ситуации для того, чтобы данные предприятия смогли вести исследовательскую работу на оборудовании университетов, университеты должны идти на целый ряд уступок, которые могут быть не в их интересах. Кроме того, у коллег в Петербурге возникла еще одна коллизия — два малых предприятия при университете не могут легально взаимодействовать друг с другом при разработке одного прибора. Причем все упирается в то, что технология находится не в полной собственности одного из предприятий и ее нельзя открывать третьим лицам.

- А что мешает этот закон переписать?

- Вот они его в августе и переписали, а теперь говорят, что нужно годик подождать, наверное, для того, чтобы в очередной раз убедиться, что этот закон все равно на практике не будет работать. Мы со своей стороны предложили новые поправки, но один из авторов закона - человек, так сказать, советского склада ума, начал возмущаться. Конечно, на августовские поправки мы возлагали огромные надежды, но по многим пунктам они принесли одни лишь разочарования. Это касается и моментов, связанных с вопросом аренды оборудования, возможности взаимодействия с иными предприятиями с целью совместной доработки технологических решений, и прочего.

- А у Вас самого сколько таких компаний при университете?

- При университете создано несколько компаний по 217-ФЗ, имеющих различные профили деятельности – это и биотехнологии, нано- и ИТ–технологии. Непосредственно нашей командой было основано малое инновационное предприятие «Интерактивные технологии», и оно, как и многие другие подобные предприятия по всей стране, из-за разногласий и надоработок закона в каком-то смысле является мертворожденным. Изредка эта компания продает интерактивные столы, с которыми я у всех уже начал ассоциироваться.

- И что Вы в итоге собираетесь просить у Путина по партийной линии?

- Принять поправки к 217-му закону, который сегодня мешает находить инвесторов. Да и просто мешает. Предложения мы отослали. В частности, в них прописана возможность субсидирования процесса доработки технологий до коммерческого состояния из федерального бюджета. Второй момент - это разрешение компаниям, созданным при университетах, взаимодействовать с технополисами, чтобы иметь возможность находить рынки сбыта для уже доработанных технологий.

- Суть предложений касается взаимодействия ученых, университетов и бизнеса исключительно в Калининградской области?

- Нет.

- То есть Вы будете просить за всю Россию?

- Да. Потому что малые научные предприятия имеют подобные проблемы по всей России, а не только в Калининградской области.

- А для Калининграда что будете просить?

- Для Калининграда будем просить о создании единой инфраструктуры для реализации проектов в Гусеве. Льготы в сегодняшней ситуации сможет добиться только тот, кто реально работает.

- На презентации, которую Вы показывали в Череповце, были изображены не микросхемы и ученые, а преимущественно коттеджи. Какое они имеют отношение к научным разработкам?

- Когда бизнес становится реально успешным? Когда он обеспечивает определенный уровень продаж и превосходства над конкурентами? В России действительно так считают, потому что были тяжелые 90-е годы — кто первый ухватил завод и убил конкурентов, тот и на коне. То же самое и в начале 2000-х. Но западный опыт показывает, что в первую очередь самым успешным бизнесом является тот, который заинтересован в социальной стабильности своих работников. И эта идея на самом деле очень проста. Чтобы подготовить ресерчера в той области, о которой мы сейчас говорим, нужно вложить очень много денег, и если человек в социальном плане нестабилен, то однажды он сорвется и уедет к конкурентам. Поэтому выигрывают те компании, которые дают возможность людям гордиться тем, что они в ней работают. Реально ли это сделать в России? Большой вопрос. Но давайте посмотрим на юго-восточную Азию, и не на тех, кто собирает iPad, а на тех, кто занимается ресерчем. Для них строят коттеджные поселки чуть ли не бесплатно.

- Это Вы так плавно подводите к тому, как замечательно, что «Дженерал Сателайт» построит много коттеджных поселков на земле, выгодно переданной им властями различных уровней. Только вот продавать эти коттеджи скорее будут нефтяникам, чем ученым...

- Не без этого, я думаю. Но основная причина здесь вот в чем: если строить все, как у нас привыкли строить, то есть полностью за свой счет создавать инфраструктуру, строить дома без какой-либо внешней поддержки, то денег на расселение ученых не хватит ни у Apple, ни у Microsoft (смеется).

Мне кажется, что все проблемы в России вырастают из трех “недо”: недопредусмотрели, недопроконтролировали и, как следствие, недореализовали. Для того, чтобы этих “недо” не возникало, необходимо, чтобы в процессе принятия решений по тем или иным критически важным вопросам самую активную позицию принимали как раз специалисты из различных отраслей, и в первую очередь это касается молодых людей.

Вот, например, сейчас понасоздавали технопарков в тайге и удивляются, почему в 1 тыс. км. от ближайшего университета они не работают. Мы же сегодня хотим предложить, чтобы нам дали возможность самим создавать себе условия развития. На прошлой неделе я вступил в партию «Единая Россия». И я бы не хотел сейчас говорить о политике. Я бы хотел говорить о том, что я могу сделать для таких, как я, - для молодых ученых. Любыми способами. Я вот часто читаю форумы, вижу реакцию народомасс и не понимаю — может, это просто русские такие? Если человек сделал ошибку, то тут же нужно начинать революцию. Нужно ведь в первую очередь задаваться вопросом не «что плохо?», а «как я могу это улучшить?». Когда у нас в сознании эти вопросы поменяются местами, все у нас станет нормально. Это очень чувствуется, когда работаешь с европейцами — они начинают со второго вопроса.

- Сейчас в России Вас удерживает только возможность что-то изменить?

- Во многом - да. К сожалению, на сегодняшний день у молодого ученого есть три пути. Первый — заниматься разработками за 6 плюс-минус несколько тыс. руб. в месяц. Как понимаете, это плохой путь. Второй — идти работать не по специальности, например, стать бизнесменом. Тогда зачем надо было тратить 5-6 лет на получение образования по совершенно ненужной специальности? Да и лично про себя я понял, что из меня бизнесмен — никакой. И третий — уехать за границу, заниматься любимым делом, получая при этом достойную зарплату.

- Сколько времени лично Вы даете российской бюрократии на то, чтобы сделать изменения, которые Вас убедят в ее небезнадежности?

- Я считаю, что двух лет будет вполне достаточно на то, чтобы понять, действительно ли озвученные выше планы имеют возможность быть реализованными, или нет. Кроме того, у меня есть еще один незаконченный проект, на доработку которого мне понадобится не меньше года.

- А как же патриотизм, который пропагандирует «Единая Россия»?

- Процитирую Кеннеди: “Не спрашивай, что твоя родина может сделать для тебя, — спроси, что ты можешь сделать для своей родины”. Я уже не раз выше отмечал, чем я могу быть полезен своей стране. Вопрос в ином – действительно ли настало ли время, когда страна оказывается заинтересованной в том, что делают молодые ученые? А вообще, мне кажется, что вопрос о патриотизме должен быть последним. Так сложилось, что как только страна разваливается или что-то не получается, сразу начинают говорить о патриотизме.

- Сколько составляет зарплата специалиста с аналогичным Вашему уровнем квалификации за границей?

- В пересчете на рубли - 3 млн в год. Минус налоги, медицинская страховка, аренда жилья - в итоге получается около 1,4-1,8 млн. В данный момент я говорю о зарплатах в Калифорнии. В других штатах и странах цифра может сильно отличаться.

- А у нас?

- 6 тыс. руб. в месяц – средняя зарплата по стране лаборанта в университете.

- А что за ситуация произошла с корпорацией Samsung? Она вроде бы изобрела то же, что изобрели Вы в вашей нашумевшей сенсорной панели, и мы утратили преимущество. Это так?

- Мы с 2008 года показывали эти столы. Только к 2010 году удалось довести до ума технологию. А Samsung взял и применил такую технологию (в каждый пиксель LСD-панели начали встраивать по сверхчувствительному субпикселю), что мы сегодня ничего не можем ей противопоставить. Однако у нас есть идея, как ответить Samsung, есть чертеж, но нет возможности собрать то, что мы хотим. Если мы будем тянуть еще год, как нам предлагают с этим 217-м законом, то вообще ничем никогда ответить не сможем. Сегодня у нас есть идея и есть возможность, чтобы собрать панель, но нам это запрещает закон.

- Вы знаете, часто можно слышать, что ничего нового Вы не изобрели, и Ваша сенсорная панель — это большой iPad, который уже давно изобретен...

- Суть нашего изобретения состоит в написании «платформенного» программного обеспечения, позволяющего получить, быстро обработать данные с датчиков и передать далее в систему информацию о точках касания, объектах, лежащих на поверхности панели. Написать подобное платформенное ПО в одиночку практически невозможно, в первую очередь, по причине огромного объема работ в этом направлении. Во многом для координации подобных совместных работ и было создано open source сообщество Natural User Interface Group, в данный момент насчитывающее десятки тысяч энтузиастов со всего мира. Я присоединился к этому сообществу еще в 2009 году, и с первых же дней зарекомендовал себя как один из наиболее активных членов. В итоге при моем непосредственном участии, а совершенно недавно и руководстве, были разработаны последние версии системы видения Community Core Vision. Данное ПО было бесплатно скачано более 500 тыс. раз и стоит на большинстве мультисенсорных панелей в мире, работающих на оптическом принципе. Но самое главное – были налажены отношения сообщества с ведущими корпорациями, например, Microsoft (в первую очередь с их Research подразделением), Google (который включил сообщество в программу Google Summer of Code, и в рамках которой в этом году я выступил в роли ментора нескольких проектов), со множеством исследователей из различных университетов по всему миру. И сегодня мне говорят некоторые представители российских фирм, которые продают свои столы по 1 млн руб., что я у них все украл, и они меня засудят. Это, кстати, довольно показательно. Например, в проекте Google все работают, что-то хотят сделать. Вот, например, 22 октября лечу в Америку и поначалу думал, что я там пробуду 3 дня, но меня захотели видеть в 10 штатах, чтобы я прочитал лекции о развитии естественных пользовательских интерфейсов. Одним словом, у всех позитивные эмоции. Но как только начинаешь общаться с русскими... Украл, обманул, сделал стол для «едросов», продался, прогнулся...

- А сколько Вам удалось всего продать столов?

- Четыре

- И сколько это в рублях?

- Меньше миллиона. Один стол действительно купила «Единая Россия».