В издательстве «Пальмира» вышел второй роман калининградского писателя и журналиста Александра Адерихина «Кисет с землей и кровью». Это своего рода приквел первой книги Адерихина «Танцы под радиолло». «Ершисто пишущий» журналист Подпасков даже мелькнет в одном моменте новой книги в качестве напоминания. Как и «Танцы», «Кисет с землей и кровью» посвящен истории послевоенного Кёнигсберга – Калининграда, а чтобы рассказать свою историю, роман притворяется то милицейским детективом, то приключениями Индианы Джонса на фоне руин бывшей Восточной Пруссии.

Милиционер Андрей Семейкин едет на новое место службы в недавно включенную в состав РСФСР Кёнигсбергскую область. Попутно он любуется из окошка поезда домиками, будто бы сошедшими со страниц детских книжек Андерсена. Но буквально через несколько печатных страниц обнаружится, что если начальство и командировало Семейкина в сказку, то сказка эта мрачная, а советский соцреализм начисто проигрывает на чужом поле гофмановской галлюциногенной буффонаде.

Новорожденная кёнигсбергская милиция окажется эдаким гетто для проштрафившихся в других регионах сотрудников (личное дело самого Семейкина тоже, мягко сказать, не идеально), в городе его ждут развалины — абсолютный параллельный мир, где может поместится целое человеческое гетто, немецкое население, чья лояльность априори находится под большим вопросом, пустившиеся во все тяжкие красноармейцы и самые настоящие каннибалы. Даже блюдо из меню самой обыкновенной советской столовой успеет попортить Семейкину нервы: под безобидной, на первый взгляд, ячневой кашей с селедкой может затаиться один из сакральных символов недавно побежденного врага.

«Кисет с землей и кровью» первое время старательно будет притворяться милицейским детективом со всеми обязательными гэгами в духе «Улиц разбитых фонарей» Андрея Кивинова. Хотя роману больше нравится строить свою родословную от «Эры милосердия» Вайнеров, пусть и с поправкой, что на месте черной кошки окажутся связанные за хвосты дохлые крысы. Будет свой условный клон Глеба Жеглова, на которого найдется свой профессор Мориарти — вполне себе реально существовавший исторический персонаж. Конфликт последнего с новыми хозяевами Восточной Пруссии (да и с прежними, впрочем, тоже) проходит буквально на экзистенциальном уровне: «Все идеи, в результате которых гибнут дети, — говно». Гипотетически из «Кисета» вполне мог бы получиться крепкий милицеский детектив, где даже раскадровка драки на танцплощадке устроена по законам недавнего «Слова пацана».

Но потом кто-то из персонажей помянет всуе «Анненербе», и на этом попытки искать признаки сходства «Бандитского Петербурга» и послевоенного Кёнигсберга можно будет заканчивать. Древняя чертовщина с телом змеи на утиных лапах и человеческой головой сначала пролезет в сны главного героя, а потом попытается застолбить за собой и место в реальном мире.

К счастью, Сергею Трифонову с его страшилками из цикла передач «Лаборатория «Кёнигсберг-13» не удается захватить власть в романе Адерихина. Мистических сказок про призраков для привлечения туристов местные гиды и без того придумали достаточно, а «Кисет с землей и кровью» все-таки далек по своему функционалу от комнаты ужасов в условном Диснейленде (с этой задачей прекрасно справляются «Тени тевтонов» Алексея Иванова). Литературной родиной микро-историй, мастерски вплетенных в сюжет, здесь стало исследование «Советская Пруссия глазами первых переселенцев» под редакцией историка Юрия Костяшова и материалы калининградского архива. Во всяком случае тем, кто читал труд Костяшова, будет гораздо легче разгадать, почему советский старшина стыдливо отводит глаза, после того, как ему придется признаться, что маленькая Лиза — «литовка» по национальности.

Главными действующими лицами «Кисета с землей и кровью» окажутся в результате не советские милиционеры и не древние артефакты, а само пространство советского Кёнигсберга. Используя в качестве приманки старые фотокарточки с Королевским замком, город собирает в одной точке сразу несколько персонажей, которые в реальности повстречаться никак не должны были.

«Земля как земля. Обыкновенная. С виду и не скажешь, что проклятая…», — хмурятся советские обыватели. Разглядывая вместе со всеми присланный кисет с грунтом из Пруссии в посылке фронтовика, Семейкин в этот момент еще не подозревает, что в Кёнигсберге его ждет загадочная локация Шпандин (или Шпандинен), где советская власть «существует как-то параллельно». Он еще не знает, что на городских развалинах промышляют людоедством черные охотники (или крысоеды) и какие еще злоключения его ждут на земле, где раньше солили и ели ворон.

«Я думал, у нас в Пензе хуже быть не может. Оказалось, ещё как может!» — признается один из «ссыльных» милиционеров.

Герои в режиме реального времени переживут переименование области в Калининградскую. Но победить творящуюся вокруг гофмановскую чертовщину в командно-административном порядке получится далеко не сразу. Даже в речи функционеров, чья идеологическая грамотность не вызывает сомнений, нет-нет да пробивается предательское «Кё…», когда надо произнести название города.

«Триста улиц переименовали, а народ — всё по-своему. Часть по-немецки, часть по-русски называет. Перемешались все», — жалуется один из сослуживцев главного героя.

Человеческое общежитие в полуразрушенном городе выстраивается тяжело. С одной стороны, за убитых немцев в период разгула бандитизма на улицах начальство с милиционеров «особо не спрашивает», с другой — солдатам Красной армии, приходится ходить по одним улицам со вчерашними врагам. И у каждого победителя будет предостаточно объективных причин для ненависти. Бывший танкист, милиционер Ржавчин внезапно оказывается членом музыкально-похоронной команды из «Танцев в крематории» Юрия Иванова (цитат «Кисет с табаком и кровью» не стесняется) и рассказывает в пьяном виде запуганным немцам, как правильно хоронить трупы: «Так вот. Как правильно хоронить. Вначале собираем остатки. Ну там, руки, ноги, головы, обрубки. Что осталось. Набьешь плащ-палатку, оттащишь к яме. Их на самое дно. Их больше всего потому что. Потом — относительно целые. У них документы забираешь, письма там родных, фотографии… Этих — вторым слоем в яме закапываешь». Ржавчин несколько раз горел в танке, участвовал в штурме Кёнигсберга, теперь служит в милиции, но даже не знает, жива ли его семья. «Даже косточкам вашим нет прощения», — говорит он запуганным немцам.

Впрочем, ту работу, с которой не справятся партийные директивы, сделает само время. Пройдет тяжелый голод 1946–1947-х годов, прошлое начнет отпускать как героев, так и само пространство — и вот уже в совершенно советские Светлогорск и Пионерский (а не какие-нибудь Раушен или Нойкурен) идут самые настоящие советские пригородные поезда, а немецкие названия исчезнут, как и осетр в местных водоемах. Бывший немецкий город обречен в качестве донора отдавать свое «тело» на кирпич другим городам и республикам СССР.

Калининградская область, как и все остальные регионы, края и республики большой страны, будет участвовать в борьбе с «безродным космополитизмом», горевать из-за смерти Сталина и искренне удивляться, когда выяснится, что товарищ Берия на самом деле всё это время был английским шпионом. Проживание общих бед и трагедий окончательно приводит эту землю, набитую некогда по самое горло дремучей мистикой, к общему знаменателю и делает ее той самой «обыкновенной землей» .

Только где-то на восточных окраинах в окрестностях нынешнего Краснознаменска, в сакральных рощах древних прусов, куда еще в полной мере не добралась советская электрификация, по-прежнему будет прятаться то, с чем советскому обывателю лучше в ночное время не сталкиваться.