Бывший главный хирург региона, экс-заместитель главного врача Калининградской областной клинической больницы, заслуженный врач России рассказывает о прививках от COVID-19, о том, почему не уехал за границу и по какой причине новые назначения в здравоохранении всегда воспринимают негативно.

«Выжженное поле в медицине тут было разве что в 1945 году»

В нашей стране так сложилось, что все, кто приходят руководить в отрасль, ведут себя так, будто пришли на выжженное, пустое поле. Но в медицине — и это важно помнить — люди являются продолжателями традиций. То, что они могут со своим приездом привнести извне, не означает, что до них не было ничего. Чтить опыт своих учителей, своих предшественников — это одно из положений клятвы Гиппократа. А в Калининградской области поле было абсолютно чистым, пожалуй, в 1945 году. 

Есть в музее истории Калининградской областной клинической больницы записи, как всё происходило на самом деле. Вместе пришлось работать немецким докторам, немецким медсёстрам и нашим. Как они ненавидели друг друга! Невозможно было допустить, чтобы русского оперировал немец. И даже если он принимал участие и был профессором, в документах указывали русского специалиста. 

Но потом эта ситуация устоялась, немецкое население начали вывозить. Чтобы бороться с высокой смертностью, с отсутствием инвентаря и оборудования, здесь разрешили в июле 1946 года построить свою большую больницу для гражданского населения. И её создали на базе больницы Милосердия.

Мне в 1990-е довелось общаться с теми, кто успел поработать в нашей больнице в военные и довоенные годы. Немецкое общество диаконесс, что-то вроде сестёр милосердия в 1990-е годы, когда в стране была нищета, передавало очень много гуманитарной помощи. В некоторых отделениях до сих пор стоят функциональные кровати, присланные из Германии. Уже в двухтысячных годах, когда гуманитарную помощь привозить перестали, стало необходимо платить за ее таможенное оформление, — они до глубокой старости приезжали сами. Пока не умерла последняя диаконесса и последний пастор, связанные с Кёнигсбергом, они передавали каждый год по 10 тыс. евро для использования на конкретные нужды. Например, для покупки посуды, мягкого инвентаря, — и закупалась посуда, простыни, всегда они приезжали с такими подарками. 

Про пандемию и прививки от COVID-19

Мой возраст уже далеко за 65+. Поэтому, понимая все риски, мы были в самоизоляции долгое время. Затем моя семья привилась. И я в тоже в том числе. 

Я считаю, что люди, которые игнорируют прививочную кампанию, совершают ошибку. Лично меня очень смущает, что в стране есть три-четыре вакцины, люди не прививаются. Хочется обратиться к гражданам: что вы творите?! Какое чипирование, что за бред? 

Смущает, что сначала все были обеспокоены, задавались вопросом: ну когда же будет вакцина. Она появилась, и население говорит: что-то мы сомневаемся, она какая-то не такая. У меня есть объяснение, почему люди расслабились: они увидели, что медики научились лечить эту болезнь худо-бедно, но не сами последствия. 

Как долго человечеству придётся жить с этой эпидемией и на какой стадии мы находимся, я затрудняюсь ответить. Мы же проходили всё это, когда проходили гриппозные эпидемии. Чтобы коллективный иммунитет выработался, 60 % населения должны быть привиты или переболеть, потому что переболевшие в определенной степени остаются защищены антителами.

Самое важное, что здравоохранение приобрело по итогам первого года жизни с коронавирусом, — это опыт, а самое дорогое, что мы потеряли, — это жизни наших коллег. То, как работали в этих условиях инфекционная больница, областная больница, все остальные, кто был оперативно перепрофилирован. Обратите внимание, перестройка работы произошла в экстремально короткие сроки. В какой еще стране может быть дан приказ построить 36 госпиталей и госпитали будут построены за два-три месяца? Ни в какой. В России это было сделано, и, насколько я знаю, госпиталь в Калининграде принимал контингент.

Были жалобы на то, что приостановлена плановая медицинская помощь, отложились операции. Я считаю это решение правильным, за исключением случаев, связанных с онкологией: они, как правило, не терпят промедления, но их и оперировали в отдельных блоках. Скажу честно, присоединение COVID-19 к любому послеоперационному состоянию здоровья не добавило бы никому, только осложнения. Поэтому в первую очередь все занимались коронавирусом, и сделано, как я вижу, всё правильно: распределили потоки тех, кому требуется экстренная помощь, включили в эту систему федеральный кардиоцентр. 

Из первого этапа мы вышли, как казалось, с победой. Но останавливаться нельзя: вирус меняется очень быстро, появляются новые и новые мутации, поэтому прививка обязательно должна быть. Я сравниваю COVID-19 с биологическим оружием, а прививку — с противоядием. Вакцину разработали специализированные институты, я не вижу оснований не доверять их опыту.

Чем меня затронула эта пандемия, так это тем, что в университете мы вынуждены были перейти на дистанционное обучение студентов. Я считаю, что медицину, особенно хирургию, преподавать удалённо невозможно. Научить делать разрезы и перевязки «по интернету» нельзя. Если мы на это соглашаемся, то можно дальше закрывать все вузы, делать специальные обучающие программы и на основании этого выпускать врачей лечить людей. Лично я бы не хотел попасть к тем, кто прошел только курс хирургии онлайн.

Что касается медицинского института в Калининграде, то я могу честно сказать, что мы выпускаем людей, к которым потом мне не страшно будет прийти как к молодым специалистам. Но врач учится всё время своей жизни, институт — это только начало. 

Мне жаль, что очень мало студентов, которые планируют связать свою жизнь с хирургией. Я всегда спрашиваю молодых людей, которые приходят на хирургические курсы, кем они хотят стать. Большая часть ответов сейчас такая: невролог, кардиолог, просто семейный врач, работа в акушерстве-гинекологии, и из группы один, может быть, человек в нашу специальность. Это отражение спроса. Хирурги востребованы, но не так, как дерматологи и специалисты по кожным болезням, потому что они потом уходят в частные клиники как венерологи, так и те, кто получит хирургическую подготовку.

О зарплатах в медицине 

Я не практикую уже три года, поэтому судить о размере зарплат в государственном здравоохранении я не могу объективно. Но когда я уходил, то они были не маленькими. Оговорюсь, что это было до последних скачков инфляции и курсовой разницы. 

Что сейчас, то получше тем, кто работает в красных зонах с доплатами. Однако ни в какое сравнение эти зарплаты всё равно не идут с теми, что врачи могут получать в частных клиниках. 

О таких клиниках нужно говорить отдельно: в Германии вы не сможете работать в частном приеме с пациентами без статуса врача высшей категории, это минимум 10 лет работы. В России в клиники могут принимать докторов на второй-третий год после ординатуры. 

Те, кто идет на такой приём, — это люди, которые по какой-то причине не могут попасть в государственную клинику. Одна из них — это нечестное отношение поликлиник, другой момент — люди часто просто не доходят до врача в назначенное время и занимают чье-то место, чью-то очередь, по неуважительным причинам. В Англии для таких пациентов следующий прием может быть только платным. В России на такие меры, конечно, никто пойти не может. Медицинская помощь остается гарантированной и бесплатной. 

«Реформы с медиками никто не обсуждает»

Я с разговорами медиков о том, что кто-то как-то развалил калининградское здравоохранение, не согласен. Так сказать, всё равно, что высечь самого себя. Что же, получается, тот, кто говорит, не участвовал? Ведь нет. Может быть, никого и не спрашивали, конечно. Но развалить до конца явно не получилось.

В советское время был эпизод, очень известный в годы, когда я заканчивал институт. На пенсию тихо проводили одного министра здравоохранения СССР. Провели проверку, и оказалось, что 70 % сотрудников этого ведомства никогда, ни единого дня не работали в практической медицине. Поэтому они создавали такие приказы, что просто невозможно. Некоторые из них существуют до сих пор. К примеру, по приказу было так, что эндоскопическими процедурами должны заниматься только эндоскописты. Сейчас при осмотре внутренних органов делаются малоинвазивные операции. Но операции проводят хирурги, а эндоскописты — это терапевтический профиль, и в итоге приказ очень портил жизнь. Это локальный пример, но нет ничего удивительного в том, что новый руководитель когда новый человек приходит, пытается разобраться в происходящем и что-то отменить, что-то исправить.

Среди всех реформ последних лет однозначно неправильной была идея закрыть фельдшерско-акушерские пункты на селе, когда посчитали, что советская система первичной помощи слишком дорогая для России. Сейчас это пытаются отыграть. 

С медицинским сообществом региона реформы не обсуждаются. Они обсуждаются в Москве, а мы исполняем то, что сюда спустили. Что тут обсуждать? Реформа с изменением оплаты труда, правил оплаты работы учреждений тоже была проведена в приказном порядке. Но, несмотря на возмущения тех лет, фактически заработные платы стали больше. 

У меня был шанс стать министром здравоохранения области. В 2010 году при Георгии Валентиновиче Боосе проходил съезд врачей Калининградской области. Был также Леонид Рошаль, люди из Государственной Думы, и возник вопрос о новом министре здравоохранения для региона. Кто-то предложил мою кандидатуру и все тут же начали кричать: «Да! Да! Да!» Но я встал и взял самоотвод, сказал, что каждый должен делать ту работу, которую он любит и умеет. Я — не министр.

Я не жалею ни об этом решении, ни о том, что не стал главным врачом Калининградской областной клинической больницы,  хотя и участвовал в конкурсе, и проиграл. Не жалею, потому что главный врач уже перестает быть врачом, а становится клерком, доставальщиком, строителем, который обеспечивает учреждение. Мне это никогда не нравилось. 

Когда меняется главный врач, сотрудники больницы иногда ропщут, потому что оценить сразу объективно  — невозможно. Когда приходит новый руководитель, начинаются перестановки, пертурбации, это редко принимают с пониманием. Но мы должны оценивать так: государство поставило этого человека, с государства и спрос. Так происходит с главными врачами, и с министрами — то же самое. Мы — работники и должны подчиняться человеку, которому государство доверило управление. 

Построят ли онкологический центр? В 1972 году, когда я приехал сюда в интернатуру, меня пригласил к себе главный врач онкологического диспансера, который располагался раньше на ул. Иванникова. Он сказал: заканчивай обучение и приходи к нам работать. И показывает мне огромный план, где нарисована большая онкологическая больница на 400 коек. Это было 49 лет назад, сейчас 2021 год. Но я думаю, что они его все-таки построят. 

О карьере 

Здесь я работаю с 1972 года. Меня распределили сюда, в армию, опять же, не без вмешательства супруги. Мы были женаты, и был ребёнок. Я хотел остаться в аспирантуре в Москве, было за меня ходатайство из института Петровского. Но меня призвали на действительную военную службу. И тогда супруга сказала отцу, он был не последним человеком на Балтийском флоте, что или он устраивает так, чтобы меня и друга распределили в Калининградскую область, или она вместе со мной уезжает на Дальний Восток. А это было вскоре после конфликта на Даманском. Словом, всё удалось.

В Калининграде я служил в воинской части на ул. Первомайской, в 79-м мотострелковом полку резерва Варшавского договора. Даже успел полежать под стрельбой. У меня уже заканчивался второй год службы, и 22 июня в 4 часа утра два идиота или бандита, по-другому не могу назвать, расстреливают караул. Больше того, уже стоял готовый к маршу батальон связи, и они привязывают гранаты к колесам, чтобы всё взорвалось, и дезертируют с оружием. Почему они так поступили? Видимо, такая была компания у них: отца одного из этих дезертиров раньше расстреляли в Ленинграде за бандитизм. 

Всех, конечно, подняли по тревоге. Меня с автоперевязочной — в том числе, потому что могли быть потери. Эти двое забаррикадировались в бане, сейчас в этом районе стоит Нессельбек. И вот помню, мы лежим в зарослях люпина, до сих пор видеть его не могу, на голове у меня каска, я лейтенант, у меня дома ребёнок и два месяца до демобилизации, а пули свистят, мне уже просто дурно. И рядом со мной генерал Малышев, боевой такой генерал, и он говорит: "Не  ***, лейтенант, своей пули не услышишь". Я эту историю не забуду никогда. 

Я был секретарем партийной организации в медсанчасти № 1, «больнице рыбаков», партии, конечно, коммунистической. Мы давали разрешение на визировку докторов, которые обслуживали рыбную промышленность. Они отправлялись на судах за пределы Союза и должны были быть благонадежными, словом, у нас была серьёзная партийная организация.

Когда пришел к власти Ельцин и запретил иметь в организациях партийные подразделения, нас вызвали с коллегами в райком партии. Нас стали склонять к тому, чтобы запрет не исполнять. А если что-то не нравится, предложили выйти из партии. И поскольку за минуту до того на этой встрече шла речь о том, что никто никого в стране не слушает, происходит хаос и бардак, то я обратил внимание на то, что такие распоряжения вразрез с указанием новоизбранного президента как раз и умножают хаос. Я сдал партбилет и больше ни в каких партийных организациях в своей жизни не состоял. 

В том же 1991 году я сразу после выхода из партии уехал в Германию вместе с женой. Мне предоставили возможность стажироваться в клинике святой Гертруды. Все шутили на эту тему потом, что хитрый Вайсбейн «знал, что здесь будет путч, и уехал в Германию». А те, кто оставались, допускали мысль, не повесят ли их в этой обстановке «на первом столбе». Время было непростое, люди реально боялись, и никто не знал, чем это обернется.

У меня была возможность тогда же и остаться за рубежом. Все видели, что в Германию приезжают много русских пациентов, а в западной части Берлина немцы не знают русского языка. Но мы уехали сюда. Почему? Во-первых, родители мои и жены воевали, они бы не поняли этого шага. 

Много ли людей я прооперировал? Я не знаю точно сколько, но так математически получается, что что-то около 100 тыс. человек прошли через медсанчасть № 1, Областную больницу и ее хирургическое отделение, когда я здесь работал. Не все из них были моими пациентами, но у моих пациентов есть родственники, поэтому часто люди на улице узнают. А мне неловко, я не помню, не знаю. 

Часто люди, связанные с властью, звонили и просили прооперировать кого-то, кого-то принять. Я не считаю это вмешательством в мою работу. Точно так же мне звонили и простые люди, знакомые, а часто и незнакомые. Отношение было одинаковым. 

В 2018 году я попрощался с хирургией и медициной (Игорь Вайсбейн покинул практику в статусе заместителя главного врача Калининградской областной клинической больницы. — Прим. авт.), и я считаю, что это решение было правильным. Мы должны освобождать место для тех подросших амбициозных специалистов, которые идут за нами. 

Если ты сидишь тут до конца, то выпадает целое поколение! Потому что специалист, который идёт за тобой, если ты уйдешь в 80 лет, он уже сам 60-летний доктор и он достиг предельного возраста, он выпадает из этой цепочки как руководитель, сможет придти только тот, кто идёт уже за ним. 

Я думал, что ностальгия будет страшная, но никакого расставания по большому счету не произошло – моя кафедра базируется в корпусе Областной больницы на шестом этаже, это флагман здравоохранения области, и всю публику я вижу. 

Но я уже не принимаю и оперировать я не буду. Даже если попросит Георгий Боос, хотя у меня и лежит его история болезни и он регулярно поздравляет меня с днями рождения. 

О хорошем в медицине

Что хорошего появилось за последние годы: это оборудование и новые технологии оказания помощи, хорошее приобретение — это квоты на оказание высокотехнологичной медицинской помощи. Частично ее оказывают и тут, но есть случаи, которые требуют принципиально другого уровня лечения. По закону всегда пациенты могли обратиться за помощью в федеральные, республиканские центры, научные институты. Но вы можете представить себе, какой поток, какая очередь в центрах такого уровня? Там вся Москва, вся Московская область. Пробиться было очень сложно. Квота позволяет направлять пациентов при необходимости туда на лечение без дополнительных проблем. 

Никогда мы не сможем сказать: всё, все довольны медициной. Каким бы ни было финансирование, какие бы прорывные улучшения в оказании помощи не происходили. Не смогут по простой причине: есть заболевания, при которых медицина помочь не может, она всегда сопряжена с потерями. Принять эти потери люди не в состоянии. И поэтому сказать: мы довольны медициной, — мы не сможем так же, как не сможем сказать, что все довольны жизнью. 

Но я доволен своей жизнью по всем позициям. Я не могу сказать, что профессионально у меня были проекты, которые не удались. У меня есть семья, мы отметили 50-летие совместной жизни с супругой, растёт внук Игорь Вайсбейн-младший, но, к сожалению, пока он не хочет становиться врачом. 

Подготовила: Мария Пустовая
Фото: Юлия Власова
Видео: Дмитрий Савин, Юлия Власова