Почему обезвреживание медицинских отходов в Калининградской области ассоциируется с «буржуйками», об остановке проекта по бесплатному вывозу шприцев из областных больниц и о том, где планируется разместить «мусорный кластер» в интервью RUGRAD.EU рассказали руководители Союза переработчиков отходов Калининградской области Святослав Лавриненко и Марк Балановский.

 

— В конце лета и в начале осени калининградская прокуратура стала поднимать вопрос о том, что ряд предприятий, которые занимаются обезвреживанием государственных медицинских отходов, делает это с нарушением законодательства. Вы говорили об этой проблеме в начале года. Что вообще происходит и есть ли какая-то реакция контролирующих структур, в том числе общественных организаций, на происходящее?

Святослав Лавриненко, председатель Регионального Союза переработчиков отходов: На мой взгляд, начинать разговор о том, что происходит на рынке, нужно с причин происходящего. Почему становится возможным выигрывать конкурсы, не имея реального оборудования для обезвреживания отходов, почему можно сжигать опасные отходы и не платить за вредные выбросы? Это всё — следствие отсутствия системного подхода.

 

— Вы делаете этот вывод с уверенностью, как будто сами занимаетесь медицинскими отходами.

С. Л.: У нас был опыт работы с медицинскими отходами. В 2009 году, когда создавался Союз переработчиков, компания «Олимп-Дизайн» (Святослав Лавриненко выступает ее учредителем. — Прим. ред.) делала проект по бесплатной приемке медицинских отходов у больниц области.

Марк Балановский, заместитель председателя Регионального Союза переработчиков отходов: Мы принимали у медицинских организаций чистые полимерные отходы: шприцы и капельницы без игл, без следов жидкости, гинекологические зеркала, слепки, перчатки и ряд других лабораторных отходов. Это то, что формирует основной объем медицинских отходов. Мы перерабатывали эти полимерные отходы в гранулу, и из неё наши коллеги делали ведра и ряд других товаров, а что-то мы использовали самостоятельно в качестве пластификатора. Со всякими перевязками и биологией мы дела не имели.

Это была своего рода социальная ответственность, мы работали с медицинским персоналом, старались обучить их, показать, что с медицинскими отходами можно работать, не выкачивая деньги из больниц по 170 руб. за килограмм, что можно и  уменьшать объем отходов, которые необходимо вывозить и термическим способом обезвреживать.

С. Л.: Мы тогда заключили порядка 150 договоров с медицинскими организациями области: от фельдшерских кабинетов в детских садах до областной больницы. Из этих 150 организаций реально сдавали максимум 7 учреждений из разных частей региона. 

— А какая у организаций тогда была альтернатива: сдавать обеззараженные шприцы или что с ними делать?

М. Б.: Обязанность по уничтожению медицинских отходов была у больниц всегда. Просто и в 1990-е годы, и в начале двухтысячных основным игроком была Центральная городская клиническая больница. У них есть центр по утилизации медотоходов, и все обращались к ним. На эти цели шли какие-то межбюджетные платежи. Но позже появилась первая коммерческая организация Валерия Эпштейна «Универсальные технологии», и за ним потянулись все остальные. Вывоз и обезвреживание медицинских отходов сначала стали коммерческой услугой, затем стали предоставляться на основании конкурсных процедур.

 

— На этом фоне вы завершили свой эксперимент?

С. Л.: Поскольку больницы не хотели выполнять минимальные требования по сортировке и обеззараживанию отходов, а порой просто игнорировали сдачу шприцев, то года два или три назад мы его прекратили. В этом уже не было никакой экономики.

Шприцы — одна из самых заметных составляющих медицинских отходов. Их можно сдавать в переработку, но мало какие организации здравоохранения могут себе позволить их первичное обеззараживание.

Но в 2018 году у нас возникла идея, уже как у союза, встретиться с министрами экологии и здравоохранения, чтобы снова обсудить, как уменьшить объем медицинских отходов за счет их подготовки и разделения в самой больнице. Это помогло бы учреждениям в том числе экономить средства при сдаче отходов по конкурсу, ведь там цена идет за килограмм принятых отходов. Я старался понять, насколько проблема в принципе прорабатываема.

Встреча произошла, и для эксперимента нам предложили взять Больницу скорой медицинской помощи в Калининграде. Мы встретились с главным врачом, он идею поддержал. Но потом мы столкнулись с противодействием со стороны персонала медучреждения: оказалось, что на закупку средств для дезинфекции отходов больнице средства не выделяются. Это означает полный «стоп», так как работать с медицинскими отходами без обеззараживания, значит подвергать риску здоровья рабочий персонал предприятия переработчиков. Мы не уточняли, когда на дезсредствах стали экономить, но смысл в том, что финансы, которые раньше направлялись на дезинфекцию, сейчас уходят на оплату контракта по вывозу и сжиганию отходов. Если бизнес будет брать на себя еще и обеззараживание шприцев перед переработкой, то в этом точно не будет смысла.

М. Б.: Наш опыт показал, что в больницах было возможно обращаться с отходами, то есть разделять, обеззараживать, сдавать без дополнительных приказов и законов. Областная больница в среднем передавала нам по 500 кг отходов в месяц. Даже если умножить это на современные тарифы — в среднем по 100 руб. за 1 кг отходов, — то они экономили за одну сдачу 50 тыс. руб. Думаю, что для медучреждений это было неплохое подспорье. 

Как рассказывают Балановский и Лавриненко, пластик, переработанный из обеззараженных шприцев и капельниц, пользовался спросом на местном рынке и в России.

— То есть такая работа была возможна, сейчас — нет?

С. Л.: Мы столкнулись с тем, что даже если это интересно министру и он готов поддержать сокращение объема отходов на 30–40 %, то сама система не способствует этому. Больницы наделены самостоятельностью и могут сами решать, закупать им дезинфекцию или нет, сдавать им отходы вместе или раздельно. Довольно редко главные врачи соглашаются на такие дополнительные хлопоты. Тем более нет оснований переживать за экономию: из бюджета всё равно будут выделены средства — столько, сколько закажет медучреждение. В предыдущий год из бюджета на конкурсы по вывозу медотходов было потрачено  порядка 30 млн руб. 

В итоге мы видим то, что видим: рынок обращения с медицинскими отходами в регионе не контролируется, не систематизируется, нет единой статистики образования реальных отходов.

Да, существуют нормативы накопления отходов в зависимости от количества койкомест. Но не ведется единая статистика, по крайней мере, нам ее не удалось найти. Только на основании эмпирического опыта мы можем говорить, что образуется от 300 до 700 тонн отходов в определенный период. Но уже этот диапазон очень большой, поэтому мы можем предполагать, что часть отходов легально сдается, а часть куда-то девается: или складывается в кески, или отходы попадают в больничные печки, или попадают к фирмам, которые просто сжигают их в буржуйках и в бочках.

— Какие есть основания так полагать?

С. Л.: У меня есть акт от 2016 года, тогда мы совместно с отделом охраны окружающей среды администрации города осматривали контейнерную площадку Родильного дома № 4. Выезд проводили рано утром и в контейнере для твердых бытовых отходов обнаружили «использованные медицинские шприцы и иглы, перевязочный материал, инфузионные системы»... Уверен, что если сегодня повторить такой выезд, мы столкнемся с тем же самым.

Нам не хотелось бы сейчас кого-то раздразнить этой информацией. Мы говорим о том, что в целом уже пора менять систему, подходы. Не говорить только о том, что у Крылова нет оборудования, которое как будто есть по документам (Крылов Андрей Владимирович — учредитель ООО «АВК», после проверки прокуратуры летом 2018 года в отношении руководства этой компании были возбуждены производства по административным делам за выброс вредных веществ, несоблюдение экологических и санитарно-эпидемиологических требований при обращении с отходами, сокрытие или искажение экологической информации, а также за нарушение законодательства в области обеспечения санитарно-эпидемиологического благополучия населения. — Прим. ред.). У него вместо установки «Гейзер» стоит «буржуйка», и как следствие происходит выброс в атмосферу вредных веществ; не потому, что у Эпштейна (Валерий Эпштейн — учредитель ООО «Универсальные технологии». — Прим. ред.) стоит установка с относительно небольшим объемом обезвреживания, — это всё следствия.

Но для изменения системы пора прекратить на всех уровнях ссылаться на СанПиН 2.1.7.2790-10. Нужны единоначалие, новые нормативные документы, проведение ряда совещаний, чтобы определить, по какому пути двигаться с личной ответственностью людей за контроль и результат.

 

По мнению переработчиков, даже если в руководстве минздрава понимают, что объем медотходов можно сократить на 30 %, остальная система этому противодействует.

— Есть ли у вас понимание, как должна выглядеть эта новая идеальная модель управления медицинскими отходами?

С. Л.: Сейчас мы ждем, когда заработает институт Регионального оператора по обращению с отходами ТКО. Силами общественной организации мы не можем создать систему. (С 2019 года услуги по выводу коммунальных и бытовых отходов и размещению их на полигоне в области будет организовывать один оператор — областное государственное предприятие «Единая система обращения с отходами». Ожидается, что это приведет к росту тарифов на вывоз отходов как для домохозяйств, так и для коммерческих структур. — Прим. ред.).

 

— Но региональный оператор определялся не для медицинских, а для твердых коммунальных отходов, которые не должны смешиваться с больничными.

С. Л.: Верно. Но этот оператор должен будет отслеживать каждый контейнер с бытовыми отходами, куда, как мы предполагаем, часто попадают медицинские отходы. Мы ждем, когда это вскроется на конечном пункте движения, а долго скрывать приход на полигон биоматериала без обеззараживания будет сложно. У нас есть источники проверки, и мы будем ими пользоваться.  

Это на самом деле ужасная вещь. Мы разговаривали с эпидемиологом из Федерального центра высокотехнологичной медицинской помощи в Родниках, она рассказала, что от совмещения бытовых и медицинских отходов появляются штаммы бактерий, которые устойчивы к лекарствам и чрезвычайно опасны.  

На самом деле это и так регулярно происходит, но об этом не говорится. Но когда в каждом втором контейнере на свалку будут приходить медицинские отходы, тогда соответствующие органы, мы полагаем, озаботятся тем, что с этим нужно что-то делать.

Однозначно, курировать эту тему в региональном минздраве должен человек с именем в этой области. Пока не будет ответственного лица в высшей исполнительной власти, навряд ли нам внизу — общественникам и бизнесу — удастся изменить эту систему.

 

— Ваш проект по утилизации шприцев закончился три года назад, вы за это время как союз просто не реагировали на проблему? По нашим данным, недобросовестная конкуренция появилась не вчера. Вы пытались на нее повлиять?

С. Л.: Мы встречались за одним столом с нарушителями и призывали к ответу, в итоге выгнали их из союза.

Мы встречались с каждым из сменившихся министров здравоохранения (c 2010 года в Калининградской области сменилось пять министров здравоохранения. — Прим. ред.), и регулярно слышали убеждения от них, от их заместителей, что «не может этого быть». Но ведь мы не можем заниматься только медицинскими отходами! Опасные отходы происходят не только из больниц.

За эти годы мы совместно с министерством экологии региона запустили проект по сбору от населения опасных отходов с ртутным наполнением и солями тяжелых металлов. Вообще проект связан был только батарейками и с ртутными лампочками, но в контейнеры попадают и ртутные градусники, и вот такие элементы. (Святослав Лавриненко кладет на стол стеклянную колбу, в которой переливается серебристый металл в жидком виде.) Здесь 23 грамма чистой ртути. Испарись она — ее вдохнет весь микрорайон, а ртуть — тяжелый металл, имеет накопительный эффект, блокирующий жизненные системы живых организмов.

Колба с 23 граммами ртути.

Словом, мы бились, бились, будто бы в стену. Достижением стало уже то, что понятие «медицинские отходы» успело появиться в нормативных документах, но никаких ответственных за анализ ситуации не появилось. Его проведение — это первичное в решении проблемы. Нужно признать проблему, проанализировать, сколько отходов на самом деле образуется, куда они уходят, подсчитать, сколько нужно и сколько есть денег на их безопасное обезвреживание или утилизацию, которая включает в себя производство продукции из переработанных отходов. Заниматься этим должны специалисты, а не «авторы программ», которые их пишут так: сегодня — одна, завтра — другая.

 

— В качестве таких специалистов вы видите себя?

М. Б.: В том числе потому что мы разрабатывали методики оценки негативного воздействия этих отходов. И медицинских, и ртутьсодержащих, и по массе всего остального.

С. Л.: Мы — звено в этой цепи. Тут должны быть и финансисты, и специалисты минздрава, и главные врачи. Конечно, не только мы, кого можно легко обвинить в желании коммерциализировать всё, что связано с отходами.

 

— После создания новой системы какое место останется за действующими участниками рынка? Как вы думаете, устоит ли существующая система отбора подрядчиков на торгах?

С. Л.: Конечно, она сохранится. Более того, когда она будет понятна, люди, которые в ней работают, смогут понимать правила, по которым можно вкладываться в развитие и не бояться потерять деньги. Тот же Валерий Эпштейн готов это делать, но нет ясности, на какую выручку можно рассчитывать в перспективе 3 или 5–7 лет. Пока этого нет, будет появляться только «крыловщина», которая демпингует на условиях, за которые можно сжечь только 5 % от заявленного объема, а остальные 95 % — раскидать.

Будет эта ясность — будут новые игроки, появится здоровая конкуренция в рамках ликвидности, контроля и экологической безопасности.

Мы мечтаем о кластере переработки отходов, движемся к нему постепенно. Планируем, чтобы все предприятия, которые работают с медицинскими отходами, размещались на этой инфраструктуре под контролем инспекторов, прокуратуры.

 

— Идея о кластере озвучивалась неоднократно. Найдена ли для него какая-то площадка?

С. Л.: Однозначно, это не будут площадки «Корпорации развития Калининградской области» (индустриальные парки в Храброво и Черняховске. — Прим. ред.). Нам необходимы серьезные санитарно-защитные зоны, потому что с отходами работают «грязные предприятия». 

Но площадка предварительно найдена. Это Багратионовский район, относительно недалеко от города, с наличием уже действующих коммуникаций. Ведем переговоры с владельцами этой площадки. Также от губернатора региона мы получили одобрение год назад, что мы сможем получить по готовности 40 га рядом с новым полигоном в Корнево через рассмотрение инвестпроекта кластера на инвестсовете региона. Но в настоящее время это чистое поле без подъездных путей и коммуникаций.

Главный областной полигон ТБО сейчас расположен в Круглово. Переработчики ждут, когда оттуда поступят сигналы о том, что в бытовом мусоре встречаются опасные медицинские отходы, сданные по документам компаниями, занимающимися обеззараживанием. 

— А как создание кластера повлияет на имеющихся «отщепенцев» от бизнеса?

М. Б.: В  законодательстве, связанном с медотходами, очень много белых пятен. Многие вопросы не урегулированы санитарными нормами и правилами. К примеру, температура сжигания не прописана нигде. Эта неурегулированность играет на руку пиратам. Без четкой правовой основы борьба с нелегалами будет малоэффективной.

С. Л.: Я вижу для себя это так: как только появляется единая площадка, мы начинаем лоббировать закон о запрете размещения в пределах городской черты Калининграда опасных и грязных предприятий. Поскольку это закон регионального уровня, то всё это реально, ресурс у нас есть.

— На вывозе отходов работают малые предприятия. Сегодня они могут быть зарегистрированы на ул. Красной, потом на Дзержинского, послезавтра — в Гвардейском районе…

С. Л.: Вопрос, конечно, в том, где реально происходит обезвреживание, то есть сжигание. Под конкретное место установки оборудования оформляется лицензия, и оформить ее непросто: необходимо соответствовать определенным критериям. Переехать легально и официально непросто, долго и дорого. 

Но мы сталкиваемся с тем, что сложившаяся система обращения с медотходами покрывает пиратские схемы и поддерживают профанацию, закрывая на всё глаза. Складывается ситуация, когда кажется что «печки» по сжиганию разных отходов вообще стоят в микроавтобусах, и в них кидается всё, что удается «взять» на госзакупках: и отработанные картриджи для принтеров, и картон, и перевязочный материал из медицинских организаций и бытовая техника. Мы понимаем, что в таких случаях это не специалисты по работе с отходами, а специалисты по умению договариваться перед конкурсами с руководителями предприятий или с профильными специалистами предприятий, и с большим умением снижать цены на конкурсах. Всё равно они же не думают о реальной работе, а только о том, чтобы довезти ночью отход до ближайших контейнеров.  

М. Б.: Причем самый большой вред даже не в сиюминутном ущербе окружающей среде, а в том, что нелегалы сужают рынок для порядочных компаний. В итоге Калининградская область прежде всего начинает ассоциироваться не с адекватным обезвреживанием, а с печками-буржуйками. 

Знаете, как отличить легальную «сжигалку» от нелегальной? Нужно попросить показать лицензию и оборудование в наличии, а потом спросить о том, при какой температуре производится сжигание. Медицинские отходы содержат пластик, и температура сжигания должна быть не менее 1200 градусов с обязательным дожигом отводящих газов. Любая температура ниже — это не обезвреживание медицинских отходов, а генерация вредных выбросов, загрязнение опасными соединениями, диоксинами и фуранами.

— Как за это наказывают?

С. Л.: На вредных выбросах попадался как раз господин Крылов. А вот за то, что компания берет на себя обязательства по обезвреживанию, которые не сможет физически исполнить, никого из нас еще за руку не ловили в области. Это же еще надо доказать, что есть связь между медотходами и картриджами в контейнере с бытовым мусором и тем, что должен был обезвредить подрядчик. Есть какие-то статьи в КоАПП, но это несерьезно. 

Поэтому пока сигнал не пойдет от полигона, от Единой системы обращения с отходами, ничего не изменится. Все всё понимают, но будут молчать: и медики, и исполнительная власть.

    

Текст: Анна Белецкая
Фото: RUGRAD.EU, предоставлены собеседниками