Калининградский адвокат о том, как решения Европейского суда делают российскую правовую систему гуманнее, почему нельзя относиться к решениям ЕСПЧ как к покушениям на национальный суверенитет и в чем плюсы перегруженности рынка адвокатских услуг в регионе.

Александр Косс — один из калининградских адвокатов, специализирующихся на исках в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ). Разбирательство в Европейском суде — это достаточно сложная и долгая процедура (предметом жалобы могут быть только права и свободы, которые гарантирует Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод, заявитель должен исчерпать все внутригосударственные формы защиты прав). Но благодаря ЕСПЧ заявители могут рассчитывать на значительные компенсации от государства, если нарушение прав будет доказано. Одна из последних побед Косса — дело «Агаркова против Российской Федерации». Заявительнице в качестве компенсации государство должно выплатить 20 тыс. евро.

В интервью RUGRAD.EU Александр Косс рассказал, как решения ЕСПЧ делают российскую правовую систему более гуманной, почему не надо относиться к Европейскому суду как к внешней силе, пытающейся вмешиваться во внутренние дела государства, и в чем плюсы перегруженности рынка адвокатских услуг в регионе.

Как в притче: то ли ишак, то ли шах скончается

— Как часто калининградцы обращаются с жалобами в ЕСПЧ, учитывая низкий процент оправдательных приговоров, которые выносит российская правовая система?

— Смотря, что называть «часто». Относительно небольшое количество обращений от калининградцев свидетельствует о высоком качестве работы нашей судебной системы: как российской, так и на региональном уровне. Каждый год выносятся тысячи решений по уголовным, гражданским и административным делам. А ЕСПЧ по искам из Калининграда выносит 2–3 постановления в год (то есть это те случаи, где признаются факты нарушения конвенции и назначается компенсация). Это даже не 1 %. Это десятые или сотые доли процентов от объема всех дел, которые проходят через калининградские суды.

— Процесс в ЕСПЧ — это достаточно долгая история (надо сначала пройти все инстанции внутри страны). Может быть, люди просто не хотят тратить столько времени на один иск?

— Есть определенная специфика. ЕСПЧ предполагает длительное разбирательство. Это как в знаменитой притче у Ходжи Насреддина: то ли ишак, то ли шах, то ли кто-то еще скончается, и дело так и не будет разрешено. Конечно, длительность процедур влияет, и в этом парадокс. Большое количество дел в Европейском суде посвящено длительности и неэффективности процедур на национальном уровне. Но тот же вопрос можно задать Европейскому суду: насколько эффективна эта инстанция, если там заявители проводят долгие годы, не получая желаемого результата?

— Вы сказали о жалобах, которые заканчиваются выплатой компенсаций заявителям. Но есть еще дела, которые заканчиваются победой государства.

— Первое решение по жалобе калининградца было вынесено в 2005 году. То есть мы имеем 12 полных лет практики калининградцев в ЕСПЧ. Это на сегодняшний момент чуть меньше 40 дел. Точной статистики по делам, где государство оказывалось право, я не знаю. Однако фактически все жалобы оказываются результативны. Но есть другая категория дел (она более интересна, но скрыта). Это дела, которые разрешились мировым соглашением, либо были признаны неприемлемыми.

— Вы упомянули про дела, которые заканчиваются мировым соглашением. На каких точках государство и истец могут сойтись, если уже подана жалоба в ЕСПЧ?

— На компенсации морального вреда либо ином урегулировании. Суд очень часто предлагает сторонам урегулировать дело миром. Для заявителя это означает быструю выплату денег. Российская Федерация в таком случае предлагает ее незамедлительно.

Одно дело за нормальный гонорар или 25 дел. Что лучше?

— Какое количество адвокатов в Калининграде специализируются на исках в ЕСПЧ и могут обеспечить полное сопровождение иска?

— Я знаю десятки коллег, которые имеют опыт обращений. Сейчас это стало проще: ЕСПЧ провел значительную разъяснительную работу, есть подробные инструкции и практика. Адвокатов, которые имеют такой опыт, много. Но о специализации [конкретно на исках в ЕСПЧ] говорить сложно. Каждый случай индивидуален, а обращений немного.

— То есть про вас нельзя сказать, что на достаточно конкурентном адвокатском рынке Калининграда вы нашли ту нишу, которая обеспечивает вам постоянную загрузку?

— Я вообще не считаю, что жалобы в ЕСПЧ являются абсолютно чистым коммерческим продуктом, — из-за особенностей процедур, которые достаточно длительны и нуждаются в квалифицированной поддержке. Я не буду скрывать, что из моих 6 результативных дел, в половине случаев жалобы писали сами люди. Я вступал уже на стадии активного коммуницирования, помогая отшлифовать жалобы, довести их до ума и представить в Европейском суде в надлежащей форме. Функция адвоката — это не составление жалобы, а правовое содействие.

— Как коммерческая история это не может работать? Адвокат, который занимался бы исключительно жалобами в ЕСПЧ, не продержится на рынке?

— Я знаю, что на федеральном уровне есть крупные фирмы или сообщества юристов, которые пытаются помогать людям. На уровне региона я не думаю, что такая история возможна, как на 100 % коммерческая.

— Вы говорите, что многие люди не готовы подавать жалобу, потому что процесс долгий и тяжелый. Но я так понимаю, что он еще и не очень дешевый. Одному из ваших клиентов по решению ЕСПЧ была назначена компенсация судебных расходов на уровне 3,7 тыс. евро. Это достаточно большие деньги.

— Да, деньги большие, но это не те деньги, которые клиент выплатил юристам. Это те расходы, которые мы зафиксировали в качестве стоимости услуг и которые должны быть компенсированы государством. Стоимость для клиента была равна нулю. Сейчас их оплатит Министерство финансов РФ.

— То есть цена услуг юристов здесь не является дополнительным фильтром для клиентов? Грубо говоря, юристы ставят в графе «Стоимость услуг» ноль, а потом получают фактически понесенные расходы в судебное решение?

— Я бы по моментам, которые связаны с оплатой со стороны клиентов, воздержался от комментариев: вопрос тонкий, сложный и зависит от конкретного дела. Условно говоря, есть дело, которое длилось 9 лет (с 2009 года). Период активного коммуницирования выпадал на 2013 год (то есть 5 лет назад). Переписка занимала несколько месяцев, а потом 6 лет тишины, когда мы просто ждали решения. С точки зрения юридических процедур это ожидание, но с точки зрения отношений с клиентом это интенсивная работа. Клиенты спрашивают, что с жалобами, сомневаются, мы постоянно ЕСПЧ запрашиваем, когда будет решение. У некоторых клиентов в этот период что-то случается, здоровье ухудшается. Они проживают эту справедливость, которая еще не состоялась, заранее. И это не может быть оценено никакой стоимостью, будет это стоить ноль рублей, ноль копеек или миллионы.

— Вам не кажется, что на местном адвокатском рынке сейчас слишком большая конкуренция?

— Это прекрасно, что адвокатов на рынке много. Я слышал, что у нас адвокатов на душу населения больше, чем в Москве и других регионах. Прежде всего это хорошо для потребителя.

— Для потребителя хорошо, но разве для практикующего адвоката находиться в условиях такой жесткой конкуренции — это хорошо? Наверняка есть люди, которые не загружены делами настолько, чтобы была возможность зарабатывать?

— Излишняя загруженность может помешать качеству исполнения обязанностей. Тут встает вопрос о стоимости оплаты услуг. Если моделировать ситуации: может быть одно дело, проведенное за нормальный гонорар, или 25 дел, которыми адвокат загружен. Что лучше?

— У нас на рынке сейчас какая ситуация: первая или вторая?

— Сложно сказать. Законодательство развивается: появляются новые кодексы, грядет судебная реформа. Законодатель ставит новые задачи, а это означает, что место на рынке найдется для всех. Если по России мы и впереди, то, что касается международной практики, у нас, может, мало юристов.

— Ротация на рынке большая? Часто люди уходят с рынка?

— В 2005 году в адвокатской палате было около 500 юристов. А сейчас больше 600. Сейчас рынок ждет возможного введения адвокатской монополии (в рамках монополии только адвокаты получат право представлять интересы граждан в судах. — Прим. ред.). Но хорошо это будет или плохо — большой вопрос. Если кто-то что-то дает, то, как правило, и берет.

— Что государство может взять у адвокатов в обмен на адвокатскую монополию?

— Да всё что угодно может быть. Более высокая степень контроля. В Белоруссии адвокатское сообщество не является на 100 % свободным и подконтрольно министерству юстиции. А у нас качественный либеральный закон, который позволяет адвокатскому сообществу самоуправляться. Мы мало зависим от государственных структур.

Претензии у большинства крупных государств

— Сейчас постоянно возникают предложения перестать выполнять решения ЕСПЧ. Насколько это адекватная позиция, по вашему мнению?

— Фактически это уже реализовано в законе: есть конституционный контроль. Минюст может поставить перед Конституционным судом вопрос о возможности применения или неприменения постановления ЕСПЧ. Первое постановление, где было указано о возможности отказаться выполнять решение, вынесено (это, насколько я помню, было дело «Анчугов и Гладков» по предоставлению возможности заключенным в местах лишения свободы голосовать, затем был ЮКОС). Полагаю, что за такими решениями всегда стоит политика. И надеюсь на нашего законодателя и правоприменителя, который позволит простым людям, которые на национальном уровне справедливости не нашли, найти эту справедливость на международном уровне.

— Вот эти «простые люди», которые существуют в сегодняшнем информационном поле с его жесткой антиевропейской риторикой, могут начать воспринимать институт ЕСПЧ как попытку вмешаться во внутренние дела России. Их постоянно накачивают из телевизора, что мы «в кольце врагов», а они воспринимают решения этой системы как «чужие» и  «враждебные», ведь она пытается вмешаться в наши внутренние дела.

— Какая же она «чужая» и «враждебная»? РФ признает Европейскую конвенцию о соблюдении прав и свобод. Это такой же «чужой» документ, как наш собственный. Есть положения Конституции, которые предполагают, что международные документы и договоры (особенно в области прав и свобод человека) являются частью российской правовой системы. Раз часть российской правовой системы, то всё это наше, родное.

— Технически этот процесс вообще возможен? То есть полностью отказаться от практики обращений в ЕСПЧ (учитывая, что мы ратифицировали конвенцию)?

— Технически возможно всё. Другое дело, насколько это целесообразно? Возможно, для массового читателя каждое решение Европейского суда и кажется камнем в огород и мощной критикой российской правовой системы. Но я считаю, что наша система как раз показала свою гибкость и качество. В том числе благодаря проверке решениями ЕСПЧ. Было у нас несовершенное законодательство о недобровольной госпитализации лиц, которые страдают психическими расстройствами, вышло несколько постановлений Европейского суда, и в закон внесены коренные изменения. Есть серьезные проблемы по содержанию лиц в местах лишения свободы. Но сколько предпринято на уровне ФСИН, на уровне прокуратуры и законодателя, чтобы соответствовать международным стандартам. Международные решения, конечно, на это повлияли. Или вопросы по качеству реабилитации: лицо незаконно осудили, как потом компенсацию надлежащую получить? Именно международные стандарты позволили людям получать серьезные деньги.

— То есть несмотря на то, что какие-то «политические истории» могут заставить людей воспринимать решения ЕСПЧ как попытку политического вмешательства, но поскольку эти решения работают на людей, это должно отрезвлять обывателя?

— Тут вопрос стоит в том числе и о личной миссии юриста. Я это всё воспринимаю так: есть высокие материи, можно бесконечно разбирать дело ЮКОСа или другие спорные политические дела, но мы находимся здесь и сейчас. Миссия юриста — помогать людям разрешать их конкретные случаи. И Европейский суд — это очень хорошее подспорье.

— В юридической среде есть такое мнение, что рано или поздно мы всё равно придем к тому, что откажемся исполнять решения ЕСПЧ. Потому что есть несколько моментов, где наше законодательство не соответствует европейским нормам (в частности, речь шла о положении ЛГБТ-сообщества). Нужно либо приводить национальное законодательство в соответствие с этими нормами, либо полностью от этого отказываться.

— Действительно, есть дискуссия и в правовых кругах, и обществе по поводу имплементации (исполнения. — Прим. ред.) практики Европейского суда. Есть определенный консенсус, а есть «острые углы и острые вопросы». В ситуации, менее напряженной в сфере международного сотрудничества, которая еще 15–20 лет назад была, я бы более однозначно ответил: имеет смысл двигаться в направлении унификации и гармонизации. Сейчас, когда мы по сути дела в стеклянном доме живем, и любой брошенный камень может разрушить всё здание, я менее однозначно скажу: нужно сделать всё, чтобы сохранить это общеевропейское правовое здание. То есть тот консенсус, который есть сейчас, и я в этом плане не являюсь радикалом. 

Каждое решение может порождать каскад рисков. Можно вместе с грязной водой и ребенка выплеснуть. А «ребенок» — это то, что мы по-прежнему находимся, несмотря ни на что, в общем правовом пространстве с другими европейскими странами. Всегда есть дискуссия, всегда есть горячие головы. Несколько лет назад сенатор Торшин заявлял, что мы должны организовать свой суд по правам человека (то ли на уровне СНГ, то ли на уровне ЕАЭС). Всё может обсуждаться. Но ЕСПЧ, несмотря на все свои проблемы (и с применением права, и с политическими делами), — это даже не то, чтобы, скорее, благо… Это не позиция блондинки: мы встретим или не встретим динозавра. Это прежде всего благо. С этим согласны руководители высших государственных институтов нашей страны.

— То есть у вас за вашу практику никогда не было подозрений, что ЕСПЧ действует политически ангажированно?

— Подобные претензии к ЕСПЧ есть у подавляющего большинства крупных государств, которые входят в этот клуб. У той же самой Великобритании, которая в ряде случаев является нашим оппонентом на международной арене (и в этом есть некий парадокс). Там, в Великобритании, всегда считалось, что решения Европейского суда — это предмет обсуждения (даже на уровне британского парламента). Они полагали, что это ущемление национального суверенитета. Была дискуссия по возможности применения множества решений. Это не российская проблема, это проблема всего клуба европейских государств. Практика ЕСПЧ — это бесконечный поиск баланса между национальными суверенитетами и общим правовым развитием. Для сильного и ответственного государства следование международным договорам, решениям международных судов — дополнительный признак такой силы и ответственности.

Текст: Алексей Щеголев
Фото: RUGRAD.EU