«Мы принадлежим к потерянному поколению. Выросли, когда была развенчана советская идеология, росли в 1990-е, научились не верить никакой идеологии. Чувствующие себя в экзистенциальной пропасти, мы смогли нащупать болезненные точки постсоветского человека». Именно об этих точках пишет 39-летний драматург, киносценарист, режиссер из Минска Андрей Иванов. В Калининграде он представил книгу пьес под названием «Источники света» и ответил на вопросы на встрече в Балтийском филиале Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина.

.

— Как так получается, что человек выбирает стезю драматурга? Почему не проза?

— Проза — это только голос автора, а драматургия — много голосов. Когда я пишу прозу, то впадаю в приятный транс, а пьеса — это приятная шизофрения. Для меня работа над прозой — ужасно тяжелый труд, а драматургия — это некая игра. Это специфическое искусство, когда передаешь свой энергетический посыл режиссеру, актерам, и всё это создает спектакль. А когда я пишу пьесу, перебрасываюсь энергетическими посылами внутри диалогов своих героев. Мне очень этот процесс нравится.

— Как у вас появляется замысел пьесы?

— Чаще всего это истории из жизни, которые цепляют. С пьесой «Это всё она» получилось так: моя знакомая работала в школе психологом. Она рассказала об эпизоде, когда мать, потеряв контакт с дочерью, создала в «ВКонтакте» фейковый аккаунт и представилась ее ровесницей. В итоге «девочки» очень сдружились, а когда обман раскрылся, это стало большим ударом для обеих. Теперь обе ходят к психологу. И как оказалось, эта история не единична. Многие родители следят за своими детьми при помощи фейковых аккаунтов в соцсетях. У героини моей пьесы умер муж, и выяснилось, что без него она потеряла опору, не знает, как поддержать сына-подростка, который, конечно, не был готов к смерти отца, деморализован случившимся. Он отказывается общаться с матерью. Тогда она, чтобы узнать, чем живет ее сын, заводит аккаунт в «ВК» от имени школьницы-готки, в которую подросток влюбляется.

С пьесой «С училища» связана такая история: у одной моей знакомой был сильный контраст между весьма привлекательной внешностью и тем, как она себя вела. Очень красивая молодая женщина, но, как откроет рот, все слышали разговор сапожника, она разговаривала матом хриплым прокуренным голосом. Это несоответствие меня всегда гипнотизировало, ее образ запал в душу. Они с мужем заходили ко мне в гости на чай… Муж убил ее, а тело расчленил. Это было очень громкое дело в Минске. И вот я ехал в поезде с «Любимовки» (фестиваль драматургии. — Прим. авт.) и придумал историю о пэтэушнице, влюбившейся в преподавателя философии, написал первый монолог. Он лежал год, ничего к нему не приклеивалось, а потом вдруг решил дописать.

Героями пьес становятся люди, которых я встречал, и неуловимые ощущения, которые хочется поймать и отразить в тексте. Но они слишком сложные для того, чтобы просто стать постом в социальной сети.

— Насколько болезненно воспринимается несоответствие режиссерского воплощения тому, что было задумано изначально?

— Довольно болезненно. Пьесы — это как мои детки, я их создал, выстрадал, вложил слова в их уста, и только я знаю, как всё должно быть. Но иногда при постановке получается полностью измененный финал. В пьесе что самое главное? Придумать начало и конец. Из открытых финалов получалось совсем не то, о чем пьеса. Но это нормально. Автор должен понимать, что если он отдает пьесу, она пройдет через фильтр многих творческих людей. Режиссер, продюсер, художник, актеры — это всё твои соавторы. Один раз был случай, когда я хотел снять свое имя с афиши.

— А было ли такое, что при постановке прорастает иной смысл текста?

— Такое было и много раз, я при этом чаще всего испытываю удивление, это как сюрприз. Мне очень понравился спектакль по пьесе «Это всё она», где зритель физически был очень близок к персонажам. Пьеса интимная, действие происходит в одной квартире и в интернете. Зрители сидели в кругу, как во время групповой психотерапии, и не знали, что с ними рядом находились двое актеров. Они периодически вставали и начинали рассказывать о своей ситуации, жаловались друг на друга. Это очень подкупало, магия происходила буквально из ничего. Или спектакль по пьесе «С училища» Серовского театра драмы. Бытовую драму о студентке училища, которая влюбляется в своего преподавателя философии и не дает ему жизни, «стискивая» в своих стальных объятиях, а потом погибает от рук давнего ревнивого поклонника, режиссер превратил в барочную историю. Берег моря, Танька, торговка рыбой, одета в красивое средневековое платье, герой-хипстер чисто визуально становится бароном. В общем, игра в другую реальность. Больше всего я люблю тему заблуждения людей, иллюзий, краха иллюзий. Об этом и пишу.

— Что бы Вы хотелось видеть на сцене?

— Мне очень дорога пьеса «Источники света», и у нее интересная судьба. Она была поставлена в Минске в 2020 году, когда в Белоруссии проходили протесты. Этот спектакль зрители увидели всего один раз. Режиссер Александр Марченко представил всё происходящее в виде Vogue-бала. В США 1980-х годов люди из черного ЛГБТ-комьюнити (тогда они были презираемы американским обществом) собирались по ночам на балы и блистали на них. Это был дешевый блеск, эти люди часто были нищими и униженными, но на этих балах становились королями и королевами. Мне кажется, это качественное прочтение пьесы, классная метафора иллюзии, в которой пребывают мои герои. Все персонажи ищут любви, но пребывают в иллюзиях, которые себе сами построили. Каждый думает, что кто-то его спасет от экзистенциального ужаса жизни, но это заблуждение приводит к трагедии.

Этот спектакль перестал существовать по трагической причине: Беларусь как страна на всех уровнях была уничтожена. Как и белорусский театр. На том единственном спектакле был Виктор Бабарико, бизнесмен и политик, кандидат в президенты Беларуси, ныне политзаключенный, и мало кто знает, что с ним происходит сейчас. Пьеса «Источники света» — современные «Униженные и оскорбленные», в ней ярче всего проявлена мысль о том, что в каждом человеке, несмотря на хаос, есть свет.

— Где свет в пьесе «С училища»? Все ее герои как будто бы конченые. Или для вас это не так?

— Написание ее мне тяжело далось. Я заглядывал в себя, ведь все эти люди, разговаривающие матом, остались во мне, я их вытаскивал из себя и для этого спустился на самое дно общества. Парадоксально, но даже в пьесе «С училища» видны настоящие люди. Та же Танька, главная героиня, пэтэушница, которая всех унижает и насилует, в своем воображаемом сказочном мире стала Прекрасной Дамой. Она третирует весь район, при этом все знают, что она девственница, это для нее и есть область света. Просто Таньку в детстве не научили любить по-другому, не унижая.

— Обратимся к вашей пьесе «Красный волк», которая метафорически показывает превращение юноши в мужчину. Как вам кажется, каким образом мужчина в современном мире может пройти инициацию и стать взрослым, а не остаться инфантильным мальчиком?

— Это для меня больная тема. Я из того поколения детей, выросших в 1990-х, когда родители всегда пропадают на работе, а дети предоставлены себе. Нам некому было объяснить, как надо жить, как правильно взрослеть. Я много размышлял над книгой последователя Юнга Джеймса Холлиса «Под тенью Сатурна», в которой автор пишет о том, что современные мужчины оказались лишены возможности пройти инициацию, они обречены оставаться вечными мальчиками. Индейцы, например, подвешивали подростка на крюк под потолок вигвама за ребро, и он должен был висеть, пока старшие мужчины исполняют ритуальный танец. Такой вот у них ритуал посвящения в мужчины, тяжелый путь взрослости. 

Сегодня же, на мой взгляд, мужчина вообще не может узнать, когда он стал взрослым и стал ли им в принципе. В этом плане у нас инфантильное общество, так что у меня нет ответа на этот вопрос. Но мучительно пытаясь ответить на него, я написал пьесу «Красный волк», которая отчасти основана на личной истории. Я лежал в больнице в мужской компании и подумал, что есть в этом что-то первобытно мистическое. Мы все лежали, прикованные к кровати, с трубкой, торчащей из груди, и у нас сложилось странное мужское братство, уравненное болью. В пьесе «Красный волк» подросток тоже попадает в больничную палату, среди его соседей оказывается мужчина, считающий себя гуру, учителем. Он устраивает герою странную инициацию, психологически принуждая убить ножом соперника-ровесника. В итоге оказывается, что «учитель» сам не прошел эту инициацию и ничего не знает.

— В ваших пьесах настойчиво звучит мотив конфликта поколений, взаимной ответственности за судьбы, мотив инфантильности с обеих сторон…

— Первый конфликт, с которым встречается ребенок, — конфликт с родителями. Отсюда частый вопрос: «Зачем вы меня рожали?» Ведь мир — довольно неприятное место, холодное, громкое, шумное. После спектакля мы часто обсуждаем увиденное со зрителями. Во время обсуждения пьесы «Это всё она» всегда возникает два лагеря. Одни обвиняют сына: он, мол, неадекватен и агрессивен. Вторые говорят, что мама заигралась и вовремя не остановила эту страшную игру. На самом деле людям просто очень нужна любовь. Мама же хотела понять, что с сыном творится, только и всего. Но тот факт, что она создала фейковый аккаунт и стала через него общаться с сыном, говорит о ее инфантильности.

— Когда современная драматургия начнет отражать современные события?

— Мне кажется, жанр драматургии ­— это самый быстрый и самый живо реагирующий жанр на события, буквально утром в газете, вечером в куплете. Просто драматургия перестала быть рок-н-роллом, каковым была в XIX веке. Тогда кричали: «Автора!» — и звали на сцену драматурга, а не режиссера. Театр был более текстоцентричным. Сейчас чувствуется кризис жанра: не все написанные пьесы издаются, не все доходят до массового читателя. Есть такой феномен: пьес появляется очень много, но они не выходят на сцену. О последних событиях, кстати, написано много текстов, но в силу всем понятных причин они не могут быть поставлены ни в России, ни в Беларуси. У меня есть теория: чтобы отреагировать художественным текстом на историческое событие, должно пройти больше года. Есть реакция, а есть рефлексия. Тебе больно, ты кричишь, это реакция, никак художественно не оформленная в художественную ткань. Нужно время, чтобы осмыслить событие, пропустить через фильтр метафоры, пожить с этим и, уже успокоившись, вернуться к теме.  

— Были ли случаи, когда на вас как на драматурга обижались прототипы ваших персонажей?

— Про совсем близких родственников я не писал, но как-то решил написать пьесу в технике «вербатим» (текст в таком произведении состоит из реальных монологов или диалогов участников событий. — Прим. авт.) про путешественников и взял огромное интервью у парня, который автостопом проехал весь земной шар. Он рассказал такие истории, которые могли бы иметь для него неприятные последствия. Поначалу герой был согласен, но спустя время не захотел, отказался. Переосмыслил свои приключения в Таиланде и не захотел явить их миру. Для меня это стало ужасной фрустрацией. Мы вели с героем многочасовые беседы, но, увы, мой труд пропал зря, текст никуда не пошел.

— Чувствуете ли вы угрозу со стороны нейросети? Может ли она писать лучше автора?

— Я предлагал ChatGPT написать осмысленные тексты, но у него не очень получалось, довольно примитивные вещи. Это уникальный инструмент для компиляций, но не для художественных произведений. Экспериментов по написанию пьес при помощи нейросети много, даже на «Любимовку» приходила одна такая. Для одного из сериалов нейросеть написала, сценарий, но его всё равно потом обрабатывали сценаристы. Так что конкуренции со стороны искусственного интеллекта я не боюсь.

Текст: Екатерина Ткачева
Фото: предоставлено собеседником, tgf.kto72.ru, dramacenter.org